Героями рождаются. Сборник рассказов

Вот почему, когда я только приехал в Душанбе, один из замов начальника, тот, у которого голова похожа на дыню, сразу начал инструктаж на повышенных тонах: «Нам в Афганистане нужны контрразведчики, а не пулемётчики!» Я тогда не понимал, о чём это он.

Пулемётчиком я там не был. А вот гранатомётчиком станкового гранатомёта (СПГ) однажды пришлось стать.

В горах был туман. Уже несколько дней. Вертолёты не летают. Я на загранобъекте «Пашар». Застава мотоманевренной группы, 50 человек, плюс 10 миномётчиков.

Приходит местный житель кишлака Фи. Рассказывает, что в кишлак пришли бандиты, человек двадцать, требуют продовольствие с каждого двора. Что особо обидно, душманы не со своего кишлака, а «чужие». Хитрые жители просят защиты у шурави.

Взяли разрешение в оперативной группе на проведение мелкой операции без поддержки вертолётов, собрали всех, кого могли, ещё двадцать сарбозов (военнослужащих ДРА), которые жили рядом в кишлаке. Вышли по тропе под прикрытием тумана, который быстро рассеивался. Через час его уже не осталось совсем.

Сарбозов пустили вперёд, на прочёску кишлака. Но они дошли до крайних домов и попрятались там у знакомых. Наши бойцы вступили в бой.

Выходит на связь командир группы. (Попросили замолчать сарбозов, которым тоже дали рацию, и они в неё гордо кричали: «Дуст, дуст, манн меркес» (Друг, друг, я центр). Так им нравилось, что они центр.) Так вот, выходит ко мне на связь командир.

– Нас прижали огнём из пещеры. Которая выше кишлака. Ты её наблюдаешь в бинокль?

– Да, вижу.

– Попробуй попасть в неё из СПГ. Там повар учился когда-то на гранатомётчика, возьми его в помощь. Только прицел разбит, попробуй целиться через ствол.

Вызываю с кухни повара, приносим боеприпасы, начинаем стрелять. Наблюдаю, куда летят снаряды, и подкручиваю наведение. В пещеру попали два раза только, двадцать четвёртым и двадцать пятым зарядами.

Группа вернулась из кишлака без потерь. Офицеры улыбались за ужином.

– По цене зарядов ты выстрелил целый автомобиль «Жигули».

– А вы хотели, чтобы автомобиль был, а ехать некому? Жизнь дороже.

А ночью меня тошнило, и голова кружилась. Надо стрелять из СПГ в шлеме – слишком громкий звук. И ещё какая-то порошинка или песчинка залетела в ногу во время выстрела. И несколько лет в мышце выше колена было небольшое затвердение. Потом само рассосалось.

Вот вспомнилось в пять утра. И туман, и тучи, сырое утро. Подробно, ярко. В шесть часов уже всё это написал.

А почему раньше не написал об этом? Да люди будут читать, которые действительно попадали в серьёзнейшие боевые ситуации, как-то неудобно про себя писать. Григорьев погиб в нашем ущелье до моего прибытия в Афганистан, всё пишу по рассказам сослуживцев. Но помянуть его надо. Да, ещё вспоминается фраза одного начальника, которую он нам сказал на сборах офицеров контрразведки. Без сарказма. Он просто не знал, что и сказать. «Все погибли моментально, а наш – молодцом. Ещё двадцать минут жил, даже спасти его пытались». Это про Соловьёва, который прибыл с Дальнего Востока. Он ехал на бронетранспортере вместе с группой военнослужащих сверху «на броне». Чтобы не пострадать от противотранспортной мины, внутри БТРа только водитель. Мина оказалась в ручье, который переезжали. Она была усилена авиабомбой и ещё чем-то. Взрыв был очень сильный. У бронетранспортёра днище соединилось с верхней частью, а бойцы разлетелись на несколько метров. Вот и Соловьёва надо помянуть. После той войны контрразведка своих не забывала. Но и не вспоминала. Страна начала петь новые песни, такие как из «Бумера»: «Никого не жалко, никого, ни тебя, ни меня, ни его».

2018 г.

Трудно не сказать лишнего

А вы не жалели, что сказали лишнее? Иногда это всего одно слово или одна мысль. Выскочила воробьём, нагло чирикнула и улетела. А вы остаётесь с последствиями. Да, бывают сожаления и по другому поводу. Как же я, такой или такая умная, и не сказал, промолчал, а это слово было бы как победный удар молотка по пасхальному яйцу, как колокол среди ночи: все бы подпрыгнули от неожиданности. И они бы тогда ответили, а я бы тогда сказал ещё слово. А так – лежи перед сном и продолжай диалог со своей подушкой.

Но промолчать бывает ещё сложней. Когда сказанное не тайна и не несёт никому печальных последствий, кроме тебя. Когда воробей, вылетая, гадит только на своего освободителя.

В кабинете начальника сделали ремонт. Начальник в погонах полковника, и ремонт ему делали солдатики, вчерашние мальчики из далёких сёл и городков. У них свой взгляд на эстетику и дизайн. Зовёт меня начальник к себе. Обычно он любитель покричать на подчинённых и даже на каждого офицера завёл папочку с компрометирующими материалами, которые хранил в дальнем уголке сейфа. Однажды он заболел, врачи ошиблись с диагнозом. Он перед операцией в госпитале позвал всех подчинённых офицеров, попросил прощения за всё и сообщил, что папочки со всякими кляузами он сжёг. Но болезнь оказалась лёгкой, начальник вернулся и заявил, что ещё не успел очистить свой сейф.

И вот он позвал меня к себе в отремонтированный кабинет. Там были ярко-розовые стены и сейф, который солдатики пытались покрасить под дерево. Нанесли на тёмно-коричневый фон светло-коричневые пятна и полосы. В хорошем расположении духа, шеф обратился ко мне по имени-отчеству.

– Юрий Семёнович, Вы любите искусство, у вас развитое эстетическое восприятие, – начал он, разглядывая розовые стены, – как на Ваш взгляд, сейф такого цвета не очень сочетается с внешним?

Я понимал, что сейчас скажу то, чего не надо говорить. Но не смог сдержаться.

– Зато прекрасно сочетается с внутренним.

– А почему с внутренним? – Он пытливо взглянул мне в глаза. Я заметил, как его глаза начинают меняться. Сначала в глубине светился вопрос. Вопрос погас. Глаза стали больше по размеру и выпуклыми. В них любопытство быстро переросло в ярость.

– Ты хочешь сказать, что в моём сейфе говно?

Мне показалось, что он даже понюхал воздух, чтобы убедиться, что это не так. На самом деле его ноздри раздувались от негодования.

– Ты сам говно, и в твоём сейфе говно, и в кабинете у вас говно! – Он искал слова, кроме «говна», чтобы всё покрасить в коричневый цвет. Не нашёл. И ещё долго продолжал речь, в основном состоящую из этого же слова.

Он постарался покрасить мою ближайшую жизнь именно в этот цвет. И всем досталось, кто попадал под руку. Меня перевели на новое место службы, на Камчатку, а сейф и стены перекрасили.

А до Афганистана? С генералом по кличке Кровавый Карлик. Ему дали такую кличку еще до нас, где-то в Группе советских войск в Германии. Он, когда злился, становился красным, как спелый помидор, а злился он всегда. Никто не мог его уволить, потому что он был в хороших отношениях с большим московским начальником, тоже маленького роста, по фамилии Цинёв. Или Цвигун? Кто из них маленький? Неважно.

Приехал к нам Карлик с инспекцией. Нашёл желающих для откровенного разговора. И узнал, что некий капитан любит шутить. Одессит. А шутки вызывали у Кровавого Карлика дикую злобу. Собрал он офицеров, приказал мне встать и сразу покраснел.

– Вот, посмотрите, у нас завёлся шутник. Вместо офицера у нас клоун! Клоун, клоун, клоун. – Генерал заводился всё больше. Только ещё не подпрыгивал при этом, как ребёнок, который дразнится. Вот он выкричался, и лицо начало розоветь после красного.

– Вам есть что ответить? – спросил он меня. Но опять меня чёрт дернул.