Гетика

В свете высказанных нами соображений представляется не до конца доказанной гипотеза об уничтожении хроники Кассиодора (стр. 37). Почему не предположить, что она просто пропала в обстановке непрестанных военных столкновений, особенно во время начавшегося вскоре после кратковременного византийского господства вторжения лангобардов в Италию? Ведь многие хроники постигла та же участь без их нарочитого уничтожения. Весьма возможно, что хроника Кассиодора именно потому и была утрачена, что ввиду ее больших размеров она была размножена, как полагает Е. Ч. Скржинская, в малом количестве экземпляров, между тем как небольшое сочинение Иордана, так сказать, «популярно» излагавшее готскую историю Кассиодора, переписано было в большом количестве списков.

По вопросу об отношении самого Кассиодора к составлению «Getica» во вступительной статье Е. Ч. Скржинской заметны некоторые колебания: с одной стороны, она предполагает, что «Касталий, побудивший Иордана составить „Getica“, выражал желание самого Кассиодора и близких ему общественных кругов» (см. стр. 37), а с другой стороны, она считает весьма вероятным, что рукопись Кассиодора была выдана Иордану на очень короткое время именно из боязни скомпрометировать автора в острый политический момент (см. стр. 48) и, более того, что Иордан делал выписки «втайне от бдительного диспенсатора, хранителя интересов Кассиодора» (стр. 49).

Как явствует из изложенного, наши замечания касаются лишь отдельных пунктов построения Е. Ч. Скржинской и некоторых деталей в разделе «Комментарий».

В целом выполненный Е. Ч. Скржинской труд дает советским историкам (в первую очередь, медиевистам, славяноведам и византинологам) о6разцовое научно комментированное издание одного из важнейших нарративных памятников по истории раннего средневековья в Европе и представляет ценный вклад в науку.

Создание такого труда является большим научным достижением, тем более что в западной историографии нет такого издания Иордана. Большим достоинством этого издания является также и наличие трех подробных указателей (имен, географических и этнических названий), составленных отдельно к переводу и комментарию, и к латинскому тексту «Getica».

Так как рецензируемая книга представляет большой интерес не только для специалистов-историков, но и для более широкого круга читателей, интересующихся историей, а также для аспирантов и студентов, то остается лишь пожелать, чтобы было выпущено второе издание этого труда, первое издание которого уже разошлось.

А. И. Неусыхин

Е. Ч. Скржинская – исследователь и публикатор исторических источников 212

212. Очерк написан на основе более ранней публикации: В. И. Мажуга. Исторический источник как предмет истории культуры (Об исследовательском методе Е. Ч. Скржинской). – Вспомогательные исторические дисциплины, вып. XII. Л., 1987, с. 1—24.

Елена Чеславовна Скржинская (1894—1981) принадлежала к поколению отечественных историков, сформировавшихся в пору наивысшего подъема гуманитарной науки в России. Собственное редкое дарование Е. Ч., благоприятные условия его созревания и, в особенности, превосходная профессиональная выучка, полученная ею в молодые годы, позволили Е. Ч. добиться самого высокого мастерства в деле изучения и издания исторических источников. Подготовленное ею русское издание исторического труда Иордана может служить примером лучших достижений отечественной науки о европейском средневековье. В пору подготовки первого издания, вышедшего из печати в 1960 г., Е. Ч. опубликовала часть своего комментария к тексту Иордана в виде отдельной статьи «О склавенах и антах, о Мурсианском озере и городе Новиетуне» (Византийский временник, т. XII, 1957, с. 3—30). Выдающийся представитель русской исторической науки за рубежом Г. А. Острогорский (1902—1976) так отозвался об этой публикации в своем письме к Е. Ч. от 19 февраля 1958 г.:

«Вот настоящее исследование, – можно сказать, образцовое исследование, по тщательности анализа источников и строгости научного метода. Ваша аргументация, столь же ясная и уверенная, сколь и осторожная, совершенно убедительна, – как в положительных выводах, так и в критических замечаниях. Я читал эту статью с истинным удовольствием». (Наследница Е. Ч., М. В. Скржинская, передала письмо Г. А. Острогорского в недавнее время в Архив С.-Петербургского филиала Института российской истории.)

Уже после выхода в свет основного труда видный венгерский филолог и византинист Г. Моравчик (1892—1972) направил Е. Ч. письмо, датированное 12 декабря 1961 г., где, ссылаясь на мнение венгерских и других европейских коллег, выражал полное согласие с критикой, которой Е. Ч. подвергла толкование отдельных мест в тексте Иордана, предложенное авторитетнейшим ее предшественником Т. Моммзеном (1817—1903). (Ныне это письмо хранится в указанном Архиве.) Одобрение коллег не мешало Е. Ч. критически смотреть на свою работу, и Е. Ч. не переставала вносить исправления и дополнения в изданный труд, которые теперь учтены в новом издании «Getica» Иордана.

Автор этих строк не может претендовать на глубокое знание исторического сочинения Иордана и традиции его изучения, но ему посчастливилось на протяжении нескольких лет близко наблюдать, как работала Е. Ч. В настоящем издании будет уместно дать общий очерк научного творчества Е. Ч. Скржинской, в центре которого всегда находилось обстоятельное изучение и публикация отдельных исторических источников. Мы постараемся показать, что в постоянном сосредоточении внимания на отдельных памятниках истории Е. Ч. повторяла опыт научных изысканий, характерный для лучших представителей отечественной науки.

Е. Ч. Скржинская родилась и выросла в Петербурге в семье, как она сама говорила, трудовой интеллигенции. Ее отец, Чеслав Киприанович Скржинский (1849—1912), был одним из ведущих в России инженеров-электриков. Непосредственным воспитанием Е. Ч., ее сестры и братьев занимался родственник матери, учитель-естественник Я. И. Ковальский (1845—1917), имя которого вошло в историю методов преподавания физики. Но самое глубокое влияние на Е. Ч. оказала ее мать, Елена Владимировна Головина-Скржинская (1856—1930), которая оставалась самым близким другом и конфидентом своих детей и тогда, когда они стали взрослыми людьми. С молодых лет она самостоятельно строила свою жизнь, стала одной из первых в России женщин-врачей, а позднее приобрела и всероссийскую известность как первая женщина, выступившая в качестве судебного эксперта. Незаурядные свойства ее ума и характера привлекали к ней внимание видных общественных деятелей и ученых. Другом семьи стал А. Ф. Кони (1844– 1927); юную Е. Ч. он сделал своей любимицей, наблюдал за развитием ее интересов и приветствовал первые ее научные опыты. Сама Е. Ч. запомнила А. Ф. Кони как человека удивительно ясного ума.

Думается, именно из обстановки семейного воспитания вынесла Е. Ч. заметно ее отличавшую привычку к самостоятельному осмыслению любой, даже самой малой вещи, с которой она сталкивалась, а равно и особый вкус к точному, верному знанию. Отсюда же она, несомненно, вынесла и склонность к постоянному любованию разнообразными человеческими способностями и умениями. В своей семье она восприняла и пронесла через всю жизнь и то воодушевление перед наиболее совершенными творениями европейской и мировой культуры, которое было столь характерно для осознавшей свои силы русской интеллигенции XIX века. Е. Ч. часто говорила, что ощущает русскую культуру XIX века как живую и свою.

Уже в школьные годы у Е. Ч. определилась склонность к внимательному изучению памятников духовной культуры Европы. Ее привлекало западное средневековье, исполненное необыкновенного психологического напряжения и драматизма. Как важнейшие события школьных лет в памяти Е. Ч. запечатлелись работа над сочинением о Бернаре Клервоском и признание, которое эта работа получила: учитель попросил автора сочинения прочитать его перед классом. Тогда же восприняла она и особый культ Италии как страны, исключительно богатой памятниками культуры. Вполне осознанным было для нее поступление в 1912 г. на историко-филологический факультет Санкт-Петербургских высших женских (Бестужевских) курсов, где тогда преподавали одновременно несколько выдающихся отечественных медиевистов, изучавших прежде всего духовную историю западного средневековья с особым вниманием к истории Италии.

Одно важное свойство как свидетельство высокого уровня, достигнутого к тому времени отечественной наукой о западном средневековье, отличало научное творчество петербургских медиевистов: сколь бы широкими и смелыми ни были их построения, в какие бы головокружительные выси умозрения эти ученые не пускались, всегда в своем творческом воображении они отправлялись от основательного и всестороннего изучения источников. В этом отношении все учителя Е. Ч. были крупными эрудитами. Именно умению понимать разнообразные источники, самостоятельно разбирать их во всех деталях, пользуясь справочной литературой, в первую очередь и учили тогда начинающих историков на Бестужевских курсах. Семинарские занятия, посвященные всегда изучению памятников определенного рода, превратились к тому времени в главную форму обучения, что составляло основу так называемой «предметной системы». 213 Таким образом, уже на первых подступах к исторической науке Е. Ч. была приучена получать знание об истории непосредственно из многочисленных и строго интерпретированных источников, невзирая на их сложность, и проверять по источникам любой научный труд.

213. См.: Н. П. Вревская. Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы // Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы. Л., 1973, с. 17—18; ср.: Т. А. Быкова. Историческое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов // Там же, с. 84—92. – См. особо с. 86—87.