Гибель гигантов

Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.

В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую — и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.

Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?

Ему пришло в голову выглянуть из окопа.

Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.

Фиц взял лопатку с короткой ручкой — ими рыли окопы — и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.

То, что он увидел, его потрясло.

Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.

Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.

Что, черт возьми, происходит?

Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: «Я — Роберт. А ты?..»

Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.

— Эй! — сказал он. — Это что за чертовщина здесь творится?

У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.

— Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько немцев вдруг поднялись из окопов, без оружия, и кричат: «С Рождеством!» Тогда один из наших сделал то же самое. А они начали вылезать на нейтралку, и не успел я глазом моргнуть, как там уже были все.

— Но ведь в окопах никого не осталось! — гневно воскликнул Фиц. — Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?

Сержант огляделся по сторонам.

— Нет, сэр, честно говоря, не пришло, — невозмутимо ответил он.

На самом деле Фиц и сам в это не верил. Какую выгоду враг может извлечь из того, что солдаты враждующих армий на передовой завязали дружбу?

— Сэр, это — Ганс Браун, — сказал сержант, указывая на немца. — Он работал официантом в Лондоне, в отеле «Савой». Говорит по-английски!

Немецкий сержант отдал Фицу честь.

— Рад с вами познакомиться, господин майор! — сказал он. — С Рождеством вас! — У него было более правильное произношение, чем у сержанта из Кардиффа. Он достал флягу. — Вы позволите предложить вам глоточек шнапса?

— О господи! — покачал головой Фиц и пошел прочь.

Ему больше ничего и не оставалось. Это было бы невозможно прекратить даже с помощью офицеров и сержантов. А без их помощи — тем более. Он решил сообщить о создавшемся положении вышестоящим, и пусть этим занимается кто-нибудь другой.

Но уйти он не успел: его окликнули по имени.

— Фиц! Фиц! Неужели это вы?

Голос был знакомый. Обернувшись, он увидел приближающегося немца. Когда тот подошел, Фиц его узнал.

— Фон Ульрих?! — изумленно воскликнул он.

— Он самый! — Вальтер широко улыбнулся, протягивая руку. Фиц по привычке тоже протянул руку, и Вальтер с жаром ее пожал. Вальтер похудел, светлая кожа лица обветрилась. «Наверное, я тоже изменился», — подумал Фиц.

— Это просто поразительно! Какое совпадение! — сказал Вальтер.

— Рад видеть вас живым и здоровым, — сказал Фиц.

— Взаимно!

— А с этим нам что делать? — Фиц махнул рукой в сторону братающихся солдат. — Мне это внушает беспокойство.

— Согласен. Завтра они могут не пожелать стрелять в новых друзей. Нужно активизировать боевые действия, чтобы они пришли в норму. Если утром с обеих сторон начнется артобстрел, они скоро вновь начнут ненавидеть друг друга.

— Надеюсь, вы правы.

— Но расскажите мне, как вы, мой старый друг?

Фиц вспомнил свою хорошую новость и просиял.

— Я стал отцом, — сказал он. — Би родила мальчика. Хотите сигару?

Они закурили. Вальтер рассказал, что вначале был на Восточном фронте.

— В русской армии страшный беспорядок! Офицеры продают армейские запасы на черном рынке, а пехота мерзнет и голодает. В Пруссии половина жителей ходит в купленных по дешевке армейских сапогах, а русские солдаты воюют чуть ли не босиком.

Фиц рассказал, что был в Париже.

— Твой любимый ресторан «Voisin» по-прежнему открыт, — сказал он.

Солдаты затеяли игру в футбол, англичане против немцев, в качестве штанг сложив стопками кепки.

— Мне придется поставить в известность командование, — покачал головой Фиц.

— Мне тоже, — ответил Вальтер. — Но сперва скажите мне, как там леди Мод?

— Полагаю, у нее все хорошо.

— Я бы очень хотел, чтобы вы передали ей мой нижайший поклон.

Фиц заметил, что Вальтер произнес эту обыденную фразу с особенным ударением.

— Обязательно, — сказал он. — У вас есть для этого особые причины?

Вальтер отвел взгляд.

— Перед самым отъездом из Лондона… Я танцевал с ней на балу у леди Вестхэмптон. Это было последнее светлое воспоминание из прошлой жизни, когда еще не началась эта война… — Вальтер, казалось, не мог справиться с чувствами. Его голос дрожал. Может, это Рождество так на него повлияло? — Мне бы очень хотелось, чтобы она знала, что в Рождество я думаю о ней… — Он взглянул на Фица влажно блеснувшими глазами. — Друг мой, передайте ей это обязательно!

— Передам, — сказал Фиц. — Уверен, ей будет приятно.

Глава четырнадцатая

Февраль 1915 года

— И вот пошла я к врачу, — рассказывала женщина, сидевшая рядом с Этель, — и говорю ему: «Доктор, у меня чешется между ног».

По комнате пробежал смешок. Они сидели в комнате на верхнем этаже маленького домика в восточном Лондоне, возле Олдгейта — двадцать женщин, склонившихся над швейными машинками. Тесными рядами сидели они с двух сторон за длинным столом. Очага в комнате не было, а единственное окошко было плотно закрыто от февральских холодов. Дощатый пол был голый. С давно не беленных стен осыпалась старая штукатурка, местами просвечивала обрешетка. От дыхания двадцати женщин было душно, но при этом и ужасно холодно. Все женщины были в уличной одежде.