Гибель гигантов
Шрифт:
Но сегодня Роберт был мрачен по другой причине.
— Я только что видел ноту императора, — едва войдя, сказал он. У Вальтера сильно забилось сердце.
— И что там? — спросил он с надеждой.
— Главное я выписал, — сказал Роберт, подавая ему листок.
— Ее уже доставили правительству Сербии?
— Да, в шесть часов по белградскому времени.
На листке было десять требований. Вальтер с облегчением увидел, что первые три выглядели именно так, как он себе представлял: Сербия должна закрыть либеральные газеты, разогнать секретное общество «Черная рука» и запретить националистическую
Четвертый пункт сперва показался ему справедливым: австрийцы требовали удалить с государственных постов националистов. Но этим дело не ограничивалось: они сами собирались предъявить список подлежащих увольнению.
— По-моему, это перебор, — сказал он озабоченно. — Сербское правительство не станет увольнять всякого, кто не нравится австрийцам.
— Куда они денутся, — пожал плечами Роберт.
— Да, пожалуй, — Вальтер надеялся, что ради сохранения мира они пойдут на это.
Но худшее было впереди.
В пункте пять говорилось, что Австрия поможет Сербии в подавлении антиавстрийской деятельности. А в шестом пункте Вальтер с отчаянием прочел требование позволить делегатам от австрийского правительства участвовать в расследовании сараевского убийства.
— Но Сербия будет вынуждена отказаться! — воскликнул Вальтер. — Это же означает утрату самостоятельности.
Лицо Роберта потемнело еще больше.
— Вряд ли, — бросил он.
— Ни одна страна в мире не пойдет на такое!
— А Сербия пойдет. Или будет уничтожена.
— Австро-Венгрия начнет войну?
— Если понадобится.
— Но эта война может охватить всю Европу!
Роберт погрозил указательным пальцем:
— Вовсе нет, если другие правительства будут вести себя разумно.
«В отличие от твоего», — подумал Вальтер, но ничего не сказал и продолжил чтение. С остальными пунктами, несмотря на безапелляционную манеру изложения, еще можно было смириться: арест заговорщиков, пресечение пересылки оружия на территорию Австрии и запрет на антиавстрийскую пропаганду.
Ответ следовало дать в течение сорока восьми часов.
— О господи, это жестко… — сказал Вальтер.
— Те, кто выступает против Австрийского императора, не вправе ожидать снисхождения.
— Да-да, я понимаю, но ведь он даже не дал им возможности сохранить лицо…
— А зачем?
Тут Вальтер не смог скрыть отчаяния:
— Да он что, хочетэтой войны?
— Семья императора, династия Габсбургов, правила в Европе сотни лет. Император видит, что Господь возложил на него долг править низшими славянскими народами. Такова его судьба.
— Храни нас Господь от избранников судьбы, — пробормотал Вальтер. — А в моем посольстве это видели?
— Увидят через считанные минуты.
Интересно, как они это воспримут: спокойно, как Роберт, или возмутятся, как Вальтер? Будут ли открыто протестовать — или дипломатично пожмут плечами, признавая свое бессилие? Вечером он узнает… Вальтер взглянул на каминные часы.
— Я опаздываю на обед. Ты сегодня вечером будешь на балу у герцогини Суссекской?
— Да. Увидимся там.
Они вышли из дома вместе и расстались на Пиккадилли. Вальтер пошел к дому
Фица, где его ждали к обеду. Он чувствовал себя совершенно разбитым, казалось, земля уходит у него из-под ног. Война, вызывавшая у него такой ужас, была совсем рядом.Едва он успел поприветствовать графиню Би в светло-лиловом платье со множеством бантиков и пожать руку Фицу, неотразимому в белой сорочке с воротником-стойкой и белой бабочкой, как объявили начало обеда. Он был счастлив, что ему выпало вести в обеденный зал Мод. На ней было темно-красное платье из какой-то материи, удачно облегавшей фигуру. Когда она садилась, он, придвигая ей стул, сказал:
— Прелестное платье!
— Это от Поля Пуаре, — сказала она. Модельер был так знаменит, что даже Вальтер слышал его имя. И чуть понизив голос, Мод добавила: — Я знала, что вам понравится.
В этих словах вроде и не было ничего особенного, но у него радостно забилось сердце — и тут же сжалось от страха, что он может потерять эту очаровательную женщину.
Дом Фица лишь немного не дотягивал до дворца. Окна большого обеденного зала выходили на две оживленные улицы. Несмотря на яркое вечернее солнце, в зале горели электрические люстры, и их свет отражался в хрустальных бокалах и серебряных приборах, выставленных перед каждым гостем. Оглядывая других дам, сидящих за столом, Вальтер в очередной раз удивился тому, какие неподобающе низкие вырезы на вечерних платьях дам высшего общества.
Он думает как подросток. Пора жениться.
Как только он сел, Мод под столом вынула ногу из туфли и погладила его ногу. Он улыбнулся ей, но она сразу заметила, что он расстроен.
— Что случилось? — спросила она.
— Начни разговор об австрийском ультиматуме, — шепнул он. — Скажи, что слышала, будто его уже доставили по назначению.
Мод, обращаясь к Фицу, сидевшему во главе стола, сказала:
— Фиц, я слышала, Белград наконец получил ноту австрийского императора. Ты уже знаешь об этом?
— То же, что и ты, — ответил Фиц, опуская ложку. — Содержания никто не знает.
— Насколько мне известно, требования очень жесткие, — сказал Вальтер. — Австрия настаивает на том, чтобы принимать участие в сербском судебном процессе.
— Принимать участие в процессе?! — воскликнул Фиц. — Но если сербский премьер-министр согласится на это, ему придется уйти в отставку.
Вальтер кивнул. Фиц видел те же последствия, что и он.
— Австрийцы ведут себя так, словно хотят начать войну… — Слова Вальтера были опасно близки к тому, что можно было бы назвать неверностью союзнику Германии, но он был слишком взволнован, чтобы думать об этом. Он поймал взгляд Мод — она молчала, лицо ее побледнело. Она тоже сразу восприняла известие как угрозу их будущему.
— Конечно, всем жаль Франца Фердинанда, — сказал Фиц. — И подрывная деятельность националистов может нарушать спокойствие империи, если с ними решительно не бороться… — Вальтер подумал, что Фиц проводит параллели с борцами за независимость Ирландии и южноафриканскими бурами, угрожающими Британской империи. — Но чтобы расколоть орех, вовсе не обязательно брать кувалду.
Лакеи унесли суповые тарелки и налили другое вино. Вальтер не стал ничего пить: вечер впереди долгий, а ему нужна ясная голова.