Гибель гигантов
Шрифт:
Но что будет с Катериной? И с ее ребенком?
Исаак выругался. Его фамилия тоже значилась в списке.
— Можете не волноваться, — сказал кто-то за спиной. Обернувшись, они увидели своего начальника Канина. — Я разговаривал с начальником призывного участка. Он обещал освободить от призыва тех, кого я укажу. Так что на войну отправятся только смутьяны.
У Григория сердце радостно забилось. Слишком это было хорошо, чтобы быть правдой!
— А что нам для этого делать? — спросил Исаак.
— Просто не приходите на место сбора. Все будет в порядке.
Исаак недовольно хмыкнул. Григорию тоже все это не понравилось — слишком велика вероятность нарваться на неприятности. Но имея дело с государственной машиной, по-другому было нельзя. Канин, должно быть, дал взятку или что-то в этом роде. И недовольно хмыкать глупо.
— Хорошо! — сказал Григорий. — Спасибо вам!
— Не благодарите меня, — скромно ответил Канин. — Я сделал это для себя, а еще для России. Такие мастера, как вы, нужны, чтобы делать поезда, а не заслонять нас от немецких пуль, — уж на это способен и неграмотный крестьянин. Правительство это еще не поняло, но со временем поймет и еще скажет мне спасибо.
Григорий и Исаак подошли к воротам.
— Можно попробовать так и поступить, — произнес Григорий. — Что мы теряем?
Они встали в очередь: каждый входящий должен был сунуть в ящик металлический квадратный жетон с цифрами.
— Это хорошая новость, — сказал Григорий.
— Мне бы твою уверенность, — отозвался Исаак.
Они направились в колесный цех. Григорий выбросил из головы заботы: предстоял тяжелый день. Путиловский завод работал в усиленном режиме. Григория все время подгоняли, чтобы они производили больше колес.
Подворачивая рукава, он переступил порог колесного цеха. Это было небольшое помещение, от печи в нем было жарко даже зимой. Сейчас, в разгар лета, жара стояла, как в бане. Работал токарный станок, со скрежетом и визгом обтачивая металл.
Лицо Константина, стоявшего у станка, Григорию не понравилось. Друг словно предупреждал: что-то случилось. Исаак тоже это понял. Он остановился и схватил Григория за руку.
— Что… — начал он и не закончил фразы.
Из-за печи метнулась фигура в темно-зеленой форме и ударила Григория в лицо деревянной киянкой.
Григорий попытался уклониться от удара, но чуть запоздал, и хоть пригнулся, молот смазал его по скуле, и он упал. Голова взорвалась болью.
Потребовалось несколько секунд, чтобы вернулось зрение. Наконец он поднял голову и увидел приземистый силуэт околоточного Михаила Пинского.
Этого можно было ожидать. Тогда, в феврале, он слишком легко отделался. Полицейские таких вещей не прощают.
Он заметил, что Исаак дерется с помощником Пинского, Ильей Кагановичем, и еще двумя полицейскими.
Григорий не спешил вставать. Он не хотел отвечать на удары, если будет хоть малейшая возможность этого не делать. Пусть Пинский отводит душу, может, отомстит и успокоится.
Но в следующую секунду не сдержался.
Пинский вновь поднял киянку. И удар был нацелен ему в голову.
Он уклонился
вправо, Пинский изменил направление удара, и тяжелый дубовый молоток попал Григорию по плечу. Он взревел от боли и ярости. Пока Пинский восстанавливал равновесие, Григорий вскочил. Левая рука не слушалась, но с правой все было в порядке, и он размахнулся, готовясь нанести удар и не думая о последствиях.Но ударить ему не привелось. С двух сторон рядом с ним возникли фигуры в черно-зеленой форме, его схватили за руки и заломили назад. Он попытался стряхнуть их с себя, но безуспешно. Как сквозь пелену он видел, как Пинский снова замахнулся и ударил. Удар пришелся в грудь, и он почувствовал, как затрещали ребра. Следующий удар был ниже, в живот. Он скорчился от боли и его вырвало. И новый удар сбоку по голове. Он на миг потерял сознание и безвольно повис в руках полицейских, но тут же пришел в себя. Исаака двое других просто впечатали в стену.
— Ну что, успокоился? — сказал Пинский.
Григорий сплюнул кровью. Все его тело было одним комком боли, мысли путались. Что происходит? Пинский его ненавидит, но должно было что-то случиться, чтобы он решился на такую выходку. Вести себя так на заводской территории, когда вокруг столько рабочих, не имеющих никаких причин любить полицию, — было слишком вызывающе.
Пинский с задумчивым видом приподнял киянку, словно раздумывал, не ударить ли еще. Григорий сжался, но прогнал мысль попросить пощады.
— Имя, живо! — сказал Пинский.
Григорий попытался ответить — сначала ничего не получилось, лишь кровь снова пошла изо рта. Наконец он выговорил:
— Григорий Сергеевич Пешков.
Пинский снова ударил его в грудь. Григорий застонал и его вырвало кровью.
— Врешь! — сказал Пинский. — Говори настоящее! — и он вновь замахнулся.
— Господин полицейский, — сказал Константин, шагнув вперед от своего станка. — Этот человек — действительно Григорий Пешков, мы все здесь его знаем много лет!
— Не сметь мне врать! — рявкнул Пинский. — Или тоже попробуешь вот этого! — И он помахал киянкой, словно взвешивая ее в руке.
— Это чистая правда, Михаил Михайлович, — вступилась и Варя, мать Константина. — Он именно тот, за кого себя выдает, — и она сложила руки на мощной груди, словно говоря: пусть только попробует усомниться в ее словах.
— Тогда объясните мне это, — сказал Пинский, вытаскивая из кармана листок бумаги. — Григорий Сергеевич два месяца назад покинул Санкт-Петербург на «Архангеле Гаврииле».
В цех вошел Канин.
— Что здесь происходит?! — воскликнул он. — Почему никто не работает?
— Вот этот человек, — Пинский указал на Григория, — по имени Лев Пешков, брат Григория Пешкова, разыскивается за убийство полицейского!
Тут все разом закричали. Канин поднял руку, требуя тишины, и сказал:
— Господин полицейский, я прекрасно знаю и Григория и Льва Пешкова, они оба работали здесь несколько лет. Они действительно похожи, как часто бывают похожи братья, но уверяю вас, вот это — Григорий. А из-за вас стоит работа.