Гибель Гражданина

Я высадил его на углу, за полквартала от дома. Крюк не был простой потерей времени. Я нашел выход из положения. Включил передачу и выехал из города по иной дороге, уже не крадучись, обращая на зеркало не больше внимания, чем обычно. Если за нами следят - нас перехватят. Не стоило беспокоиться о том, чего нельзя было предотвратить.

Глава 13

На последнем крутом подъеме к шахте я включил первую скорость. Даже этого оказалось мало, я потянул рычаг и привел в действие все четыре колеса. Коробка не синхронизирована, включаться таким образом на ходу весьма затруднительно. Для разнообразия рычаг встал на место без единого перебоя, и мы поползли по горной дороге в полной темноте; мотор гудел, занимаясь той самой работой, для которой назначался. Люблю пользоваться шестернями, способными сворачивать утесы, ощущать, как они вгрызаются друг в друга, используя всю мощь, сосредоточенную под капотом, заставляя рифленые всепогодные покрышки трудиться без устали...

Наверное, в этом и все дело, подумалось мне. Просто дьявольски долго не удавалось работать в полную мощность.

Я остановился на укатанной площадке прямо у входа в шахту. Большая часть дороги и сооружений размылась и выветрилась, когда шахту забросили - Бог знает, как давно. Я встал на ровном киле рядом с небольшим ручейком, бежавшим по площадке после недавнего ливня. Дальше фары высвечивали только голый склон и отверстие шахты - черную дыру, обрамленную источенными, трухлявыми бревнами. У меня, как выражалась Тина, мурашки по коже бегали при мысли, что предстоит войти туда ночью, - хотя не могу сказать, почему ночью страшнее, чем днем. Пятьдесят футов вглубь - и время суток (да и время года) не играет ни малейшей роля. Для нашего груза место выглядело идеальным.

Я потушил фары, достал фонарь из отделения для перчаток и пошел открывать дверцу фургона. Тина задвигалась внутри, добралась до борта, свесила ноги; что-то зацепилось и лопнуло - пришлось выпутывать каблук-шпильку из подола. Я помог Тине спрыгнуть, она размахнулась и что было сил отвесила оплеуху.

Тина, разумеется, состарилась на пятнадцати лет, однако ее мышцы не выказывали старческой немощи.

– Шуточки шутишь!
– выдохнула она.
– Сидишь на мягкой подушке, нарочно едешь по кочкам и смеешься? Да я тебя...

Рука взлетела опять.

Я отшатнулся и поспешно сказал:

– Извини, Тина. Я не подумал, иначе пересадил бы тебя в кабину сразу же за городом.

Она сверкнула глазами. Затем сорвала шляпку с вуалью, сбившуюся на левое ухо, и швырнула в кузов.

– Скотина! Я знаю, о чем ты думал! "Ах, Тина стала большой шишкой? Проучу, поставлю на место эту дрянь со всеми ее мехами и здоровенными любовниками! Я научу ее строить козни, встряхну, как коктейль, размажу, как пюре!" - Она задохнулась, бережно сняла меховую пелерину и уложила в фургон, от греха подальше. Чисто по-женски поправила подвязки и одернула платье. Тихо засмеялась во тьме.
– Ладно, черт с тобой. Где мы?

Я потер челюсть. Честно говоря, я не пытался осложнять ей поездку, но и не скорбел, представляя, как Тину мотало и швыряло в кузове. С такими субъектами деликатничать не стоит.

– Если скажу, что мы в Ортисовых горах или в холмах Серрильос, ты что-нибудь поймешь? Мы снова на тропе войны, в двадцати пяти милях к юго-востоку от Санта-Фе.

– Но где именно?

– Это заброшенная шахта. Туннель ведет прямо в глубь горы, а насколько - не знаю. Обнаружил ее, работая над очерком, года два назад. В этих местах бушевала первая золотая лихорадка, и холмы раскапывают по сей день. Я фотографировал старые шахты. Их сотни. Нашу найти нелегко, вряд ли ее посещают раз в пять лет. Я не знал, обойдемся ли без джипа, но сейчас довольно сухо и стоило попробовать.

– Да.

Она поглядела на зубчатые очертания окружающих гор, видневшиеся на фоне звездного полночного неба, я вздрогнула. Подтянула длинные перчатки, обхватила себя за плечи, спасаясь от холода.

– За работу.

– На войне было хорошо, - сказал я, - можно было бросать их там же, где свалились.

В шахту пришлось ходить дважды... Мы отъехали прочь и пару миль помалкивали. Потом Тина повернула к себе обзорное зеркальце и стала вычесывать из волос паутину и пыль при тусклом свете приборной доски. Я повернул голову. Тина смеялась.

– Что тебя веселит?

– Мак уверял, что ты отыщешь выход. Смешным это не казалось.

– Ценю доверие. Когда он такое сказал?

– Мы не надеялись на легкий и скорый контакт. Я позвонила и попросила распоряжений. Вот почему и не стала ждать в студии. Кроме того, пришлось надеть ее плащ и править ее машиной.

– Что еще сказал Мак? Она улыбнулась:

– Что ты - местный старожил и подберешь место для славной глубокой могилки.

– Пускай приедет и сам попробует выкопать могилку в нашей земле. Адобовая глина - чистый камень; именно поэтому я и решил использовать готовую шахту. Какой глубины требуется могила?

– Двухнедельной, - ответила Тина.
– Возможно, трех, но двухнедельной - определенно.

– А потом?

– Все утрясется, к полному удовлетворению полиции.

– Интересно поглядеть. Как насчет убитых в мирное время?

– В мирное время, дорогой? Как тихо и славно вы живете здесь, в западных штатах, - просто с марлей на глазах и ватой в ушах!

Она пошарила в сумочке, вынула небольшую картонку и протянула ее мне:

– Обнаружена среди вещей Эрреры. Подтверждает уже известное, но я ее сохранила нарочно, чтобы показать тебе. Останови машину, cheri. Пора поговорить.

Глава 14

Это было удостоверение женщины, носившей кодовое имя Долорес. Прилагались отпечатки пальцев, описание внешности и распоряжение всячески содействовать выполнению операции. Характер операции не указывался. Я вернул карточку.

– И?..

Тина удивилась.

– Ах, правильно, - сказала она.
– Я забыла, ты не знаком с этим противником. В твое время они были благородными друзьями и союзниками. Стандартное удостоверение члена оперативной группы. Есть еще и мозговые группы. Они сидят за столами, попивают чай, толкуют о Марксе и считают себя страшными злодеями... Нет, не стандартное, прошу прощения. Это совсем особое удостоверение совсем особой группы. Группа очень маленькая, liebchen... Их не больше, чем было нас. И требования те же самые.
– Она подняла глаза.
– Понимаешь?

Я чувствовал то же самое, что должен был бы чувствовать марсианин, столкнувшись с милым зеленым лупоглазым сопланетником в Нью-Йорке, в холле отеля "Алгонкин". Или посреди Голливуда.

– Эта крошка? Черт, она же мухи обидеть не могла! Я определю себе подобного за двести ярдов кромешной ночью!

– Тем не менее мухобойками ее снабдили, верно?
– буркнула Тина.
– Ты тюфяк. Твои чувства притупились. Она была одной из лучших. Мы ждали дьявольских осложнений: и Лорис, и я. Крошка? А сколько было мне, когда мы встретились?

Я начинал понимать. Конечно, Мак не приговорил бы человека к смерти, если бы не величайшая стратегическая необходимость - или что под нею нынче разумеют.

"Мы не ангелы-мстители, - сказал он однажды в Лондоне.
– Мы не судьи праведным и грешным. Всей душой хотел бы я отправить на тот свет коменданта каждого концлагеря в "третьем рейхе". Но выиграть войну это не поможет. Зарубите себе на носу: личная ненависть не учитывается, и утолять ее возбраняется".

Правило имело единственное исключение. То ли утоляя личную ненависть, то ли способствуя победе, мы покушались на Гитлера - по крайней мере, несколько самодовольных оптимистов трижды пытались дотянуться до него. Я в этом не участвовал. Операция была чисто добровольной, а я просмотрел предыдущие отчеты и пришел к заключению, что задача невыполнима - во всяком случае, для меня. По приказу - пойду куда угодно, а сознательно браться за невозможное - увольте.