Гибель Гражданина
Шрифт:
Известно было только, что Даррелы живут в Санта-Фе, потому что Фрэн Даррел любит Санта-Фе больше Лос-Аламоса, который считает унылой обителью нудных ученых мужей. Она предпочитала колоритных личностей, таких, как, например, ваш покорный слуга, пасущийся на задворках искусства, а Санта-Фе таковыми кишит. Амос обзавелся гоночным порше "каррера" и ежедневно, летом и зимой, вихрем проделывал тридцать с чем-то миль до места, известного у нас как Гора. Маленькие спортивные машины с форсированным двигателем не очень соответствуют облику Амоса, но я бессилен постичь причуды гения, особенно ученого.
Я достаточно хорошо его знал и поэтому понимал, что нынешний ленивый, отсутствующий взгляд - отнюдь не тупость,
Он зевнул, почти не скрывая этого, и обреченно сказал:
– Пожалуй, нужно поздороваться. Извините. Мы смотрели, как он удалялся. Девушка, стоя рядом, невесело улыбнулась.
– Кажется, доктору Даррелу разговор не был интересен.
– Не ваша вина. Вы слишком большая, вот и все. Улыбнувшись снова, она подняла глаза.
– И как это понимать?
– Без обиды, - ответил я.
– Видите ли, Амосу интересно только то, что не превышает размерами атом. Время от времени он может уступить и довольствоваться молекулой, но молекула должна быть очень маленькой.
С невинным видом девушка спросила:
– А молекулы больше атомов, мистер Хелм?
– Молекулы состоят из атомов. Это полная и всеобъемлющая информация, которой я располагаю по данному вопросу, мисс Эррера. За другими сведениями обращайтесь, пожалуйста, к хозяину дома.
– О, я не осмелюсь!
Тина и ее спутник в кожаной куртке начали обход гостиной, обстреливаемые со всех сторон приветствиями, ведомые неутомимой Фрэн Даррел, тонкой, как фитиль, женщиной, одержимой стремлением коллекционировать интересных людей. Жаль, подумал я, Фрэн так и не узнает, какой бриллиант она заполучила в лице Тины...
Я снова повернулся к Барбаре. Она была очень хорошенькой и носила массу серебряных побрякушек, развешанных по индейскому платью покроя "фиеста", производством коих занимается местная промышленность. Белое платье с обильной серебряной отделкой. Как и полагалось, оно заканчивалось пышным подолом, с таким количеством не менее пышных нижних юбок, которое нарушало безопасность движения в переполненной гостиной Даррелов.
– Вы живете здесь, мисс Эррера, в Санта-Фе?
– Нет, я приезжая.
– У нее были красивые глаза - темно-карие, блестящие, очень подходившие к ее испанскому имени.
– Доктор Даррел говорит, вы писатель. А под каким псевдонимом вы пишете, мистер Хелм?
Кажется, следовало привыкнуть, но я до сих пор удивляюсь, почему об этом спрашивают и чего этим хотят достичь. Вероятно, означенный вопрос полагают верхом вежливости, умелым признанием, что никогда не читали парня по имени Хелм и не могут назвать ни одной его книги. Только вот беда, я ни разу не пользовался псевдонимом, ни разу в жизни, - литературной, естественно. Было время, приходилось отзываться на псевдоним "Эрик", но это совсем иное дело.
– Пишу под собственным именем, - ответил я немного натянуто.
– Псевдонимы в большом ходу, мисс Эррера, если писатели чертовски плодовиты или попадают в издательские неприятности.
– Ух, - сказала она, - простите.
Я ухмыльнулся собственному назидательному тону.
– Сочиняю в основном вестерны. И, кстати, прямо завтра утром поеду собирать материалы для новой книги.
– Я взглянул на бокал с мартини.
– Если, конечно, буду в состоянии сесть за руль.
– А куда вы едете?
– До Сан-Антонио, по долине Пекоса через Техас, - сказал я.
– Оттуда двинусь на север старыми ковбойскими тропами, в Канзас, и по дороге примусь фотографировать.
Эррера была умной девочкой, но явно переигрывала роль задыхающейся от восторга Золушки. В конце концов, она разговаривала не с самим Эрнестом Хемингуэем.
– ...Да, работал репортером, -
сказал я.– В маленькой газете учишься всему понемногу. Еще до войны. Романы пришли позже.
– Звучит потрясающе, - сказала девушка.
– Но жаль, что вы уезжаете. Я так надеялась... если у вас найдется время... хотела просить об одолжении. Доктор Даррел сказал, вы настоящий, взаправдашний писатель...
– Она помялась, хихикнула, и я мгновенно понял, в чем дело.
– Я пытаюсь немного пописывать сама, и мне бы так хотелось поговорить с человеком, который...
По счастью, приблизилась Фрэн Даррел, а следом за ней - Тина и ее приятель; пришлось обернуться и представиться. Фрэн была одета примерно так же, как моя собеседница, только ее талия, руки и шея куда гуще были уснащены индейским рукоделием, Фрэн могла себе это позволить. Помимо амосовского жалованья, у нее были свои собственные средства. Фрэн представляла гостей, настала и моя очередь.
– ...С кем особенно хотелось бы вас познакомить, дорогая, - сказала Фрэн, обращаясь к Тине высоким, срывающимся голосом.
– Одна из наших местных знаменитостей, Мэтт Хелм. Мэтт, это Мадлен Лорис из Нью-Йорка и ее муж... Боже, я забыла, как вас зовут!
– Фрэнк, - сказал блондин.
Тина уже протянула мне руку в длинной черной перчатке. Тонкая, темноволосая, красивая женщина, истинное загляденье, в черном платье без рукавов, маленькой черной шляпке с вуалью. Я не против местного колорита, колорит - хорошая вещь, но, если женщина может выглядеть вот так, зачем натягивать уборы краснокожей сквау?
Она подняла руку с изяществом, от которого захотелось щелкнуть каблуками, почтительно склониться и поднести дамские пальцы к губам - когда-то мне, правда, недолго, довелось играть роль прусского аристократа. В памяти всплывали всевозможные картины, и я довольно ясно представлял - хоть сейчас это казалось немыслимым - себя и эту изысканную, грациозную леди целующимися под проливным дождем в канаве, в то время как люди в военной форме прочесывали мокрые кусты вокруг. Вспоминал и проведенную вдвоем неделю в Лондоне... Я глядел на лицо Тины и видел, что она тоже припоминает. Затем ее мизинец легонько шевельнулся у меня в ладони - определенным образом. Условный знак, сигнал командира подчиненному.
Я ждал этого. И уставился прямо ей в глаза, и не сделал ответного знака, хоть и помнил его отлично. Глаза Тины едва заметно сузились, она отняла пальцы. Я повернулся пожать руку Франку Лорису, ежели, конечно, так его звали, что было очень маловероятно.
Любителей дробить кости видно сразу. Так и вышло. По крайней мере, он пытался. Когда ничто не хрустнуло, Фрэнк тоже испробовал трюк с шевелящимся мизинцем. Он оказался дьявольски большим мужчиной - не совсем моего роста, этого трудно достичь, - но гораздо шире и тяжелее, с каменной физиономией профессионального атлета. Нос ему перебили много лет назад, и, следовало полагать, не на футбольном матче в колледже.
Их просто-напросто распознаешь. Нечто во взгляде, в очертаниях губ; мягкие, настороженные движения, неуловимое презрительное высокомерие выдают их посвященному. Это исходило даже от Тины, прелестной, надушенной, безукоризненно светской. Проглядывало. Некогда я и сам был таким. Думал, все выветрилось. А так ли?
Я посмотрел на великана, и мы странным образом возненавидели друг друга с первого взгляда. Я был счастливым мужем, для которого не существовало женщин, кроме собственной жены; он - профессионалом, выполнявшим работу - Бог весть какую - с напарницей. Но, разумеется, его проинформировали перед приездом сюда, и он знал: Мэтту Хелму довелось работать с этой же напарницей. Какой бы характер ни носили внеслужебные деяния Лориса, - а субъект выглядел чрезвычайно энергичным, - он не мог не задуматься о деяниях вашего покорного слуги при подобных же обстоятельствах пятнадцать лет назад.