Гибель Иудеи

— Я, кажется, где-то уже тебя видел? У кого ты служишь?

— Я рабыня твоей родственницы Домициллы, — отвечала девушка. — Она позволила мне помогать моим несчастным соплеменникам. Благодаря ее имени меня свободно пускали к ним. И вот сегодня я увидела этого старца, и сердце мне подсказало, что это мой отец — мой отец, которого я десять лет тому назад потеряла. Но в тот момент, когда я хотела кинуться к нему на шею, надсмотрщик ударил его. О Боже, Боже, он его убил насмерть!

И девушка разразилась безутешными рыданиями.

Услышав имя Домициллы, Тит нахмурил брови. Ему неприятно было, что именно с ее рабыней произошел такой случай.

— Он поправится, — постарался утешить он девушку.

Однако все усилия были напрасны. Все это расстроило Тита. Как ему идти в таком настроении к Веронике? Поэтому он решил отправиться к Домицилле, зная, какое живое участие принимает она в судьбе своей рабыни.

При этом случае присутствовал еще один человек, это был Флавий Климент, который, как ближайший родственник цезаря, имел свободный доступ к месту работ.

Между пленными, привезенными со всех концов Палестины, находилось много христиан. Некоторые из них поставлены были для работ в Колизее. Римские христиане старались облегчить их тяжелую участь. Произошедшее с рабыней его родственницы произвело и на него тяжелое впечатление. Он обратился к надсмотрщику, который с покорностью его выслушал и в тот же миг сбегал за носилками.

Как только стало ясно, что старик умер и никакая сила не может возвратить его к жизни, надсмотрщики разогнали толпу. Подле умершего теперь сидела, заливаясь слезами, одна Феба.

Становилось уже темно, вечерние тени заката ложились длинными черными пятнами. Кругом виднелись беспорядочные холмы свеженасыпанной земли, которая при багровых лучах заходящего солнца казалась окрашенной в цвет крови. Вдали слышались крики надсмотрщиков. Не было никакого сомнения, что, как только работы будут окончены, Фебу отсюда удалят и тело ее отца ночью будет отвезено и брошено в зловонные ямы на Эсквилине, куда бросались тела преступников.

Климент решил хоть немного утешить несчастную девушку, предложив ей перенести тело для погребения, где она захочет.

Феба поблагодарила незнакомого ей человека.

— Если это не будет противно твоему участию ко мне, за которое вознаградит тебя Бог отцов наших, — сказала Феба, — то я просила бы перенести тело в одну из наших гробниц. Там я желаю совершить погребение по нашему иудейскому обряду. Ах, — скорбно произнесла она, что-то вспомнив, — у меня не будет времени проводить его! Что скажет госпожа моя, ведь я уже должна быть дома!

Климент, подумав, сказал:

— Я пойду к твоей госпоже и расскажу обо всем. Она добрая, к тому же она моя племянница и будет рада, что я принял участие в ее рабыне.

XII

Сообщение Тита о происшедшем произвело на Домициллу гораздо больше впечатление, чем он ожидал.

— Слепой рок, — сказал он, желая успокоить свою родственницу, — назначает каждому человеку свой жребий: одному — счастье, другому — горе, как придется. Несчастье твоей рабыни действительно велико, но этому народу вообще приходится переживать великие бедствия.

— Но если бедствие, — сказала Домицилла, помолчав, — которое обрушилось на иудейский народ, есть наказание, и если мера этого наказания становится все большей и большей, то скажи, Тит, что это, по-твоему, за человек, за смерть которого требуется такая кара?

— Я думаю, что Иисус из Назарета, — отвечал Тит, — был лишь одним из благороднейших умов своего времени, нечто вроде иудейского Сократа.

— Но за смерть Сократа, — возразила Домицилла, — не последовало никаких бедствий для афинян.

— Ну, если хочешь, — сказал Тит после некоторого молчания, — считай его особенным любимцем богов.

— И в таком случае, — отвечала Домицилла, — все же наказание несоразмерно с виной.

— Тогда предположи, — сказал он с улыбкой, — как утверждают христиане, что Он Бог.

— Я сама противлюсь этому, — отвечала Домицилла, — но все же к такому заключению невольно придешь, если захочешь судить последовательно.

— Но неужели ты можешь этому серьезно верить? Да, предания часто рассказывают о том, что боги являлись среди людей, но ведь это благочестивые сказки. И если даже допустить, что какому-нибудь небожителю пришла странная мысль оставить на некоторое время свой блаженный Элизиум и сделаться человеком, то и в таком случае он все же под покровом человека сохранил бы свое божеское достоинство. Непонятно и дико, если бы этот небожитель закован был в цепи и распят. Какой смысл ему было бы подвергать себя такой позорной и болезненной смерти?

Домицилла не нашлась что ответить.

Скоро Тит оставил девушку, чтобы пойти на свидание с Вероникой.

То, о чем Домицилла говорила с Титом, оставалось для нее мучительной загадкой, которую она не могла разрешить. «Случись мне говорить с христианином, — подумала Домицилла, — я бы первым делом спросила его об этом. Жаль, что после Нероновского гонения их не осталось в Риме».

Домицилла не знала, что христианин стоит на пороге ее дома.

Когда раб сказал о приходе дяди, она удивилась. Климент в последнее время почти нигде не бывал, даже во дворце цезаря появлялся лишь в самых редких случаях. И сама Домицилла с тех пор, как отец ее отозван был в Палестину, ни разу не была у Климента, потому что слышала о его странном образе жизни.

— Не удивляйся, что я пришел к тебе, — сказал Климент племяннице, которая вышла встретить его, — я должен извиниться, что распорядился твоей рабыней по собственному усмотрению, и ее не будет целую ночь. Я уверен, что твое сострадательное сердце вполне одобрит мой поступок, если ты узнаешь, в чем дело.

— Я знаю, — ответила Домицилла, — какое горе постигло бедную девушку. Тит только что рассказал мне об этом. И если твое распоряжение, дядя, вызвано этим несчастьем, то я ничего не имею против. Но расскажи мне, каким образом Феба могла воспользоваться твоим содействием?

— Ты знаешь, милая племянница, что я человек с причудами и питаю особого рода слабость ко всем несчастным людям. Поэтому я отправился сегодня на место постройки будущего Колизея, где тысячи рабов осуждены на изнурительный труд, и вот там-то мне и пришлось быть свидетелем всего этого несчастного происшествия.

— Значит, ты видел Тита, — сказала Домицилла, — странно, почему же он мне ничего об этом не сказал.

— Он меня не заметил, — отвечал Климент. — Когда он ушел, я подошел ближе к месту происшествия и увидел, что старик умер. Мне стало жалко бедную девушку, и чтобы хоть сколько-нибудь облегчить ее горе, я позвал нескольких человек, чтобы они отнесли тело в иудейский квартал, где его можно будет предать земле. Мне тяжело было подумать, что девушка не будет сопровождать умершего отца до могилы и не отдаст последнего долга только потому, что она рабыня и не может без разрешения госпожи распоряжаться своим временем. Поэтому я сказал ей, что она может идти, а я с тобой всё улажу. Если ты думаешь, что я слишком свободно распорядился твоей рабыней, то ты, пожалуйста, извини меня.