Гибель Киева

Она:

– Смотри, трус. Уже вторую руку грызёт!

Он:

– Жить можно и без рук.

И зверь загрыз малыша. А их всё равно нашли, в каталажку посадили и выслали. Но вдвоём.

Александр исходил из того, что сегодня его убрать не могут, потому как не знают, куда он спрятал дискету. А получив её – загрызут. Газетчик, даже не скопировав её, главное запомнит: кого убрали и сколько миллионов перед этим выманили. И как огородили рынок. И кто разрешение дал и сколько за это взял. И главное – знает, кто они. Учредители там совсем с другими фамилиями. С такими сведениями долго не живут. Разве что напечатать всё это в газете, тогда то же самое будут знать все и всех придётся загрызть, но на всех зубов не хватит. Только как через главного редактора проскочить? А что? Надо попробовать. Теперь же есть, как выразилась Регина, «рыцарский орден». Она такая, что и фотки их сделает.

Собрались они в довольно удалённом, но очень приятном месте – ресторане «Мисливець». Здесь, у дачных мест на берегу Десны, с видом на настоящее село с аппетитным названием Хотя-новка, в волне наплывающего из дальнего леса запаха хвои, поглядывая то на лениво бредущих по дороге дачников, то на ровный сочный лоскут зелёного газона, думалось легко, говорилось ещё легче, а уж пилось…

Собрались вшестером. Нехорошее число, подумал Александр. Да ещё две женщины. А по примете, женщины на корабле – это к удовольствию перед несчастьем. Одно радовало: женщины друг другу понравились.

Александр рассказал об утреннем наезде и положил на стол бумажку с номером телефона.

Срок ультиматума истёк, и теперь нужно было что-то изобретать. Или полностью игнорировать и ждать ответного шага.

Его хмуро выслушали. Но когда Александр предложил напечатать статью в обход главного, все оживились:

– Допустим, отвлечём мы главного, чем-нибудь заморочим, кто-нибудь из нас напросится на этот номер дежурным редактором, а кто-то «свежей головой», и напечатаем твой бессмертный опус, но на следующий же день нас всех элементарно выгонят, – темпераментно включился в обсуждение проблемы Мещерский-Барский. – Неужели, Александр, вам не жаль своих коллег? Ведь ваше имя в переводе с древнегреческого означает совсем противоположное – спаситель людей.

– Конечно жаль. Как собственной головы, так и голов тысяч моих братьев-киевлян, – грустно заметил Александр. – Но сдаваться только потому, что они хотят сломить нас страхом? У них и мыслей других нет, дескать, мы непременно убоимся.

– Всякая власть держится на страхе. И на свободе, и на зоне, – возразил Анатолий. – Но в то же время никто ещё не опроверг истины: кто поборол в себе страх, сделал шаг к свободе.

– Давайте без пафоса, – вмешался Владимир. – Есть конкретная ситуация, из которой нужно найти конкретный выход, – он нервно поправил манжет, пытаясь охранить его от кетчупа (видать, отстирать вчерашние пятна с белой рубахи стоило труда), и продолжил: – С чем я соглашусь, так это с внятной попыткой показать этим замаскированным «хозяевам жизни», что факты на дискете известны не только Александру. Тогда мы сохраним коллеге жизнь.

– Не мешало бы, – согласился Анатолий. – Иначе, кто заплатит за шашлыки и пиво? И как это ты себе мыслишь?

– Просто и изящно, – Александр обвёл присутствующих торжествующим взглядом, задержав его на Цок-Цок, – вставить где-то в середине текста любой статьи о разрушении Киева, а они сейчас печатаются практически в каждом номере, всё что нам нужно. И главный не заметит, и наши головы уцелеют.

– Очень мило, очень. Кстати, такой приём применял Томас Манн. Он вводил в художественную ткань повествования фракции казённых документов – решений суда, предписаний, протоколов и прочей канцелярщины. Причём, без всяких кавычек, – воодушевляясь и, очевидно, пытаясь сгладить впечатление от проявленной им вначале встречи трусости, Ме-щерский-Барский уверенно садился на своего конька. – И, что удивительно, приём действовал безотказно! Убаюканный прекрасным слогом, читатель содрогался от столь беспардонного вторжения чужого и непонятного. Это похоже на то, будто вы, разлёгшись на прекрасной лужайке среди сочной зелени, разнежились под пение птичек, стрёкот кузнечиков, жужжание пчёлок и вдруг услышали рёв мощного дизеля и увидели надвигающуюся на вас чугунную махину на гусеницах.

Мещерский-Барский упивался развёрнутой метафорой, показывая готовность разворачивать её дальше. Но его перебил Анатолий:

– Отличное решение! Владимир сам себя переплюнул. А теперь распределим роли.

Присутствующие, включая молчащих до сих пор женщин, сдвинулись лбами в центре стола. Выдвигались и отклонялись идеи, ходы, повороты, но все сходились на том, что подбираться нужно осторожно, но атаковать молниеносно, как кобра. И не мешкать: счётчик-то тикает.

И тут опять Владимир предложил сногсшибательную идею – поместить жанровое фото учредителей без подтекстовки, скажем, на отдыхе или в кругу друзей. Дескать, серьёзный мес-сидж серьёзным людям. Сразу всем и всё понятно.

Но как и кто это сможет быстро сделать? Такие люди в Киеве не выставляются, предпочитают не лезть в политики, на телеэкраны и газетные полосы. Они обитают за толстыми стенами и высокими заборами, со злобными собаками и нелюдимыми охранниками, они недоверчивы и порой умны. Они привыкли контролировать господствующие высоты, и с телеобъективом к их лицам не подберёшься. Нужны нестандартные, по-настоящему наглые действия. И тут взгляды, как прожекторы в ночном небе войны, скрестились на Регине. Она приняла вызов:

– Пока мыслей нет, – спокойно ответила она, – но завтра появятся. Голову Александра нужно сберечь, и я об этом позабочусь.

Глаза Цок-Цок прищурились и взгляд у неё стал такой, будто она смотрела на Регину через прорезь прицела.

– Пожалуй, у меня мысли есть, – без вызова, но довольно твёрдо вмешалась в обсуждение Цок-Цок. – А ещё у меня есть хитон, пачка и балетные тапочки. Давно подмечено, что балетное одеяние способно разоружить самых суровых воинов. Голову Александра мы не отдадим.

Беда, как известно, объединяет, а поиски выхода из беды сплачивают самых разных людей. Даже женщин-соперниц.

Как оно получилось, Александр толком не разобрался. Но получилось, и обе любимые оказались у него дома. Они пили горький чай и трёхзвёздочный закарпатский коньяк, который вовсе и не коньяк, а чистейший коньячный спирт, заедали тонко нарезанными ломтиками сыра с лимонным кружочком сверху, много шутили и смеялись.

Вместе им было так хорошо, что удалось избежать унизительно напряжённой процедуры выбора, кому с кем спать, и всё определилось само собой – женщины оказались в его постели в спальне, а он на диванчике в гостиной. Барбара перекочевала на коврик у диванчика, и он был вынужден устраивать собаке новое логово. Перед тем как утихомириться, она долго утаптывала выделенное ей суконное солдатское одеяло.

Двери он открыл настежь, поскольку терпеть не мог спать в накуренной комнате, и, дабы не простудить приболевшую собаку, подтыкивал под диван, где гуляли сквозняки, разное попавшееся под руки тряпьё.

В полудрёме ему слышались доносившийся из спальни шёпот его подруг, их хихиканье, шорохи какой-то возни и… но, может быть, это был сон… звук нежного поцелуя.

Ангелы не любят ВВС и киевских мэров

Возможно ли одновременно любить двух женщин? Предшествующий опыт подсказывал: и да и нет. У Александра бывали подобные ситуации. Но в них обитала разная любовь. Теперь она была одной. И скажите, как не любить двух женщин, которые объединились для того, чтобы спасти тебе жизнь? Им понадобилось всего два дня, и они добыли то, что казалось невыполнимым, – нужные снимки.

Тени вышли из тьмы, и отныне сотням тысяч читателей с газетной полосы улыбались лица тех, кто его «заказал».

О том, чего это им стоило, Регина и Цок-Цок помалкивали. Более того, пообещали ни под каким предлогом не раскрывать тайны.

Обе женщины по-прежнему оставались в его квартире на ночь, где дружно пытались поймать за хвост прежнее веселье, но оно всё выскальзывало из шести ладоней, ибо для этого требовалось четыре.

Впрочем, чему удивляться? Александр давно подметил, что в одном и том же месте в одном и том же составе повторно никогда не бывает так же хорошо, как в первый раз.