Гибель королей

– У кого на щите голова быка? – спросил я у Стипы.

– У Сигебрихта Сентского, – ответил он, глядя им вслед. – У молодого богатенького дурака.

– Они его сторонники? Или Этельволда?

– У Этельволда свои люди, – сказал Стипа. – У него хватает на это денег. Он владеет отцовскими поместьями в Твеокснаме и Уимбурнане, и доходы от них делают его очень состоятельным.

– Он должен быть мертв.

– Это семейное дело, – сказал Стипа, – оно не имеет отношения к тебе или ко мне.

– Именно мы с тобой будем совершать убийства для семьи, – напомнил я.

– Я слишком стар для этого, – буркнул Стипа.

– Сколько тебе?

– Даже не представляю, – ответил он. – Сорок?

Он проводил меня через калитку в дворцовой стене к старой церкви Альфреда, которая стояла рядом с новой. Новая высокая колокольня, окруженная лесами, как паутиной, еще не была достроена. Люди толпились у дверей старой церкви. Они молчали, просто стояли с потерянным видом. Когда мы со Стипой подошли, они расступились, кто-то поклонился. Сегодня дверь охраняли шесть человек из отряда Стипы, они раздвинули копья, когда увидели нас.

Мы зашли в церковь, и Стипа перекрестился. Внутри было холодно. Роспись на каменных стенах представляла собой сцены из христианского Евангелия, алтарь сиял золотом, серебром и хрусталем. Мечта любого датчанина, подумал я, здесь хватит богатств, чтобы купить целый флот и снарядить целую армию.

– Ему казалось, что эта церковь слишком мала, – удивленно произнес Стипа, оглядывая маячившие где-то под потолком балки и свободно летающих птиц. – В прошлом году здесь устроил гнездо сокол, – добавил он.

Короля уже перенесли в церковь и уложили перед высоким алтарем. В скрытом полумраком углу играла арфа, и пел хор брата Джона. Интересно, спросил я себя, а мой сын там? Священники бормотали молитвы перед боковыми алтарями или стояли на коленях у гроба короля. Глаза Альфреда были закрыты, подбородок был подвязан белой лентой, а между губ торчал кусочек сухого хлеба – вероятно, кто-то из священников сунул в рот усопшего облатку. На короле было белое одеяние раскаявшегося грешника, такое же, как то, что он однажды заставил надеть меня. То было много лет назад, когда нам с Этельволдом приказали пасть ниц перед алтарем. У меня не оставалось иного выбора, кроме как подчиниться, а Этельволд превратил ту отвратительную церемонию в фарс. Он притворился, будто он полон угрызений совести, и стал выкрикивать, обращаясь к небесам: «Господи, больше никаких титек! Никаких титек! Убереги меня от титек!» Я очень хорошо помню, как возмутился Альфред, как он с отвращением отвернулся от племянника.

– Экзансестер, – сказал Стипа.

– Ты тоже вспоминаешь тот день, – сказал я.

– Лил дождь, – добавил он, – и тебе пришлось ползти к походному алтарю в поле. Я хорошо помню.

В тот день я впервые увидел Стипу, грозного и внушающего ужас, а потом мы вместе сражались и подружились. Как же давно это было! Я стоял у гроба Альфреда и думал о том, как быстро промелькнула жизнь. А ведь всю эту жизнь Альфред служил для меня ориентиром. Я сражался против и за него, я проклинал и благодарил его, презирал его и восхищался им. Я ненавидел его религию и характерные для всех христиан холодные осуждающие взгляды, я ненавидел христианскую злобу, прикрытую фальшивой добротой, я ненавидел христианскую приверженность богу, который лишил мир радости, назвав его греховным. Однако именно эта религия сделала из Альфреда хорошего человека и хорошего короля.

Закрытая для радостей душа Альфреда оказалась крепкой, как скала, о которую разбивались датчане. Раз за разом они нападали и раз за разом убеждались в том, что Альфред хитрее и умнее, а Уэссекс тем временем крепчал и богател, и все это благодаря Альфреду. Мы думаем, что король – это привилегированная персона, которая правит нами и вольна вводить и нарушать законы или пренебрегать ими, но Альфред никогда не становился над созданным им же кодексом. Он воспринимал свою жизнь как долг перед своим богом и людьми Уэссекса. Я никогда не встречал лучшего короля, и вряд ли мой сын, мои внуки и их дети когда-нибудь увидят такового. Я никогда не любил его, но и не переставал восхищаться им. Он был моим королем, и всем, что у меня сейчас есть, я обязан ему. Пищей, которую я ем, домом, в котором я живу, и вооружением моих людей. Вся моя жизнь прошла с Альфредом, который временами ненавидел меня, временами любил и был великодушен. Он был дарователем благополучия.

На щеках Стипы блестели слезы. Некоторые священники, стоявшие на коленях у гроба, рыдали не таясь.

– Сегодня для него подготовят могилу, – сказал Стипа, указывая на высокий алтарь, в котором были выставленные многочисленные реликвии, так почитаемые Альфредом.

– Они похоронят его здесь? – удивился я.

– Там есть склеп, – пояснил он, – но его надо открыть. Когда достроят новую церковь, его перенесут туда.

– А похороны будут завтра?

– Может, через неделю. Им нужно время, чтобы люди успели приехать.

Мы долго сидели в церкви, приветствуя тех, кто приходил попрощаться с королем. К середине дня прибыл новый король в сопровождении знатных персон. Эдуард был высоким, узколицым и тонкогубым, очень темные, почти черные волосы он зачесывал назад. Мне он показался ужасно юным. Он был одет в голубую рубаху, подпоясанную кожаным ремнем с золотыми накладками, сверху он набросил длинный, почти до пола плащ. Корону он не надел, так как еще не был коронован, признаком его высокого статуса служил бронзовый венец.

Я узнал многих из тех вельмож, что сопровождали его: Этельнота, Уилфрита и, естественно, будущего тестя Эдуарда, Этельхельма, который шел рядом с отцом Коэнвульфом, исповедником и наставником Эдуарда. В свите было еще с полдюжины незнакомых мне молодых людей, а потом я увидел своего кузена, Этельреда. Он тоже меня увидел и замер как вкопанный. Эдуард, уже успевший подойти к гробу отца, удивился, что зять стоит на месте, и подозвал его. Мы со Стипой опустились на одно колено и почтительно слушали, как Эдуард, сложив руки, молится у гроба. Никто не произносил ни слова. Хор пел, от свечей в пронизанный солнечными лучами воздух поднимался дымок.

Этельред прикрыл глаза и сделал вид, будто тоже молится. Выражение на его лице было печальным и, как ни странно, старческим, наверное, потому, что его снедала болезнь, которая, как и у его тестя Альфреда, проявлялась в периодических приступах. Я наблюдал за ним, пытаясь понять, что им движет. Вероятно, он надеялся, что смерть Альфреда ослабит нить, удерживающую Мерсию при Уэссексе. Должно быть, он надеялся, что состоятся две коронации, одна в Уэссексе, а другая в Мерсии, и, должно быть, знал, что Эдуард об этом догадывается. На его пути стояла только жена, которую очень любило население Мерсии и которую он заточил в Святую Хедду, чтобы лишить власти. Еще одним препятствием был любовник жены.

– Лорд Утред. – Эдуард открыл глаза, но руки не опустил.

– Лорд? – откликнулся я.

– Ты останешься на похороны?

– Если таково твое желание, лорд.

– Мое желание таково, – сказал Эдуард. – А потом ты должен поехать в свое поместье в Фагранфорде, – продолжал он. – Уверен, у тебя там много дел.

– Да, лорд.

– Лорд Этельред, – произнес Эдуард твердо и громко, – останется при мне на несколько недель в качестве советника. Я нуждаюсь в мудрых советах и не вижу никого, кроме него, кто мог бы дать их мне.