Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год
Шрифт:
И, возможно, именно тогда — откуда-то ведь возникли в ЧК слухи, что Урицкий знал об угрозе! — и сказал Каннегисер Урицкому, что убьет его.
Моисей Соломонович засмеялся в ответ.
Он и представить не мог, что Каннегисер, принадлежащий к ортодоксальному еврейству, сумеет переступить через главный принцип еврейства — не убивать друг друга…
Каннегисер сумел.
Через несколько дней он выстрелил Урицкому в затылок, обрывая гнусную жизнь чекистского подонка.
И стрелял он, как уже говорили мы, не только в Урицкого…
Стреляя, Леонид Каннегисер сумел перешагнуть и через иудаизм, запрещающий еврею убивать еврея, и через кодекс дворянской
Этот момент в теракте, совершенном Каннегисером, тоже чрезвычайно важен. В нем гарантия, страховка от превращения теракта в политическую пошлость.
Вестибюль дворца Росси, где происходило событие, достаточно просторен.
Каннегисер видел в окно, как выходит из автомобиля Урицкий.
У него была возможность выстрелить в Урицкого, когда тот только вошел в вестибюль. У него была — он ведь лично знал Урицкого — возможность окликнуть его, пока тот шел по вестибюлю к лифту. Но Каннегисер дождался, когда Урицкий повернулся к нему спиной, и только тогда выстрелил…
Говорить о случайности тут не приходится.
Объяснение одно — перешагивая через одну мораль, Каннегисер перешагивал и через другую, в общем-то противоположную ей.
Он словно бы сбрасывал с себя таким образом тяготившие его оковы предрассудков, в себе самом, в масштабе пока только своей личности, преодолевая и зло еврейства, и зло дворянства.
Тюремные застенки ПЧК — не лучшее место для литературной работы, но перечитываешь записи Каннегисера, сделанные в тюремной камере, и видишь, как стремился он сформулировать свою мысль об обретенном — в преодолении двух враждебных друг другу, но одинаково губительных для человеческого общества стихий — сиянии…
Я не собираюсь приукрашивать Леонида Каннегисера, чтобы изобразить его русским патриотом, но Леонид жил в России, другой страны не знал, и поэтому мысли его о человеческом обществе были связаны прежде всего с
«Россия — безумно несчастная страна, темнота ее — научая… Она сладострастно упивается ею, упорствует в ней и, как черт от креста, бежит от света… А тьма упорствует. Стоит и питается сама собою» {309}…
Читаешь эти торопливые, скачущие строки и ясно понимаешь, что теракт, совершенный в вестибюле дворца Росси, и был для Леонида Каннегисера попыткой возжечь свет в нахлынувшем со всех сторон мраке.
В своей душе он ощутил сияние.
Это сияние более или менее отчетливо различали и другие люди.
Другое дело, что свет, возженный Каннегисером, не осветил ничего, кроме разверзшейся перед Россией пустоты…
5
Пребывание Леонида Каннегисера в тюрьме вполне могло бы стать сюжетом для авантюрного романа…
Не теряя присутствия духа, сразу после допроса у Ф.Э. Дзержинского Каннегисер начинает деятельно готовиться к побегу. Планы побега сочиняются в лучших традициях романов Александра Дюма.
Леонид очень искусно, как ему казалось, перевербовал охранника товарища Кумониста, и тот согласился стать почтальоном.
В адресованной сестре Ольге записке Леонид попросил ее подготовить… нападение с бомбами на здание Петроградской ЧК.
Леонид Каннегисер не был подлецом.
Судя по его письму, адресованному князю П.Л. Меликову, судя по показаниям, которые он давал на допросах, сама мысль, что из-за него пострадают безвинные люди, была мучительна для него.
И вот в тюрьме его словно подменили…
Легко, словно и не задумываясь, он втягивает самых дорогих ему людей — своих родных
и друзей — в авантюру, которая неизбежно должна закончиться для них расстрелом.Конечно, Леониду было всего двадцать два года, конечно, он увлекался романом «Граф Монте-Кристо», но ведь то, что он делает сейчас, никакой юношеской романтикой не объяснить. Прожект нападения с бомбой на Гороховую выглядит клиническим случаем тупого и равнодушного ко всему и всем идиотизма.
Это так не похоже на Леонида, но тем не менее 1 сентября он, еще не зная, что родители уже арестованы, написал им письмо с предложением заняться подготовкой налета. Охранник Кумонист это письмо 2 сентября вернул ему и сказал, что на квартире в Саперном переулке — засада.
Тогда Каннегисер написал своей тетке — Софье Исааковне…
«Софья Исааковна,— сообщал в своем отчете Кумонист, — как очень умная и предусмотрительная женщина, сказала, что боится предпринимать что-либо по этому делу, потому что арестованы все родственники и много знакомых, и не последовал бы расстрел всех за его побег. Ольга Николаевна тоже подтверждает, но более мягко, и просит переговорить с Каннегисером: берет ли он на себя последствия для отца после своего побега. И назначила она свидание в 4 часа 3 сентября» {310}.
Тут надобно остановиться и подумать…
Берет лиЛеонид на себя последствия для отца после своего побега!..
Хороший вопрос…
Одесская интонация искажает его смысл, и не сразу доходит, что сестра Каннегисера не сомневается в возможности побега Леонида, а только интересуется, не расстреляют ли за этот побег арестованного отца?
Берет ли на себя Леонид эти последствия?
И Леонид, который не был ни трусом, ни подлецом, ни идиотом, тем не менее взял на себя последствияи тем самым подтвердил, что ничего плохого с отцом в ЧК не сделают…
Откуда такая уверенность в Леониде?
Отметим, что переговоры о побеге Леонид Каннегисер начал вести, когда вернулся в камеру после допроса у Дзержинского.
Феликс Эдмундович, как известно, специально приезжал допросить его…
О содержании этого допроса ничего не известно. Или разговор шел вообще без протокола, или же протокол допроса был уничтожен.
Это, конечно, очень странно.
В любом случае Дзержинский, знавший о версии мести, должен был показать Каннегисеру написанное рукой покойного Моисея Соломоновича «Постановление», доказывающее непричастность того к расстрелу Перельцвейга. Дзержинский любил подстраивать на допросах такие западни. Ведь это могло ошеломить террориста, заставить его потерять контроль над собой!
Но в сохранившихся документах об этом ни слова…
Известно только, что Каннегисер на допросе у Дзержинского отвечать на вопросы отказался.
Понял ли Дзержинский, что не в Урицкого стрелял Леонид Каннегисер из револьвера системы «кольт», а в ту мораль, носителем которой являлся и он, Дзержинский, и масса других евреев — большевиков и небольшевиков?
Едва ли…
Не этими мыслями занят был и Феликс Эдмундович…
Сам того не ведая, Леонид Каннегисер своим метким выстрелом попал в большую чекистскую игру (разговор о ней в следующей главе!), и Дзержинский для того и приехал из Москвы, чтобы понять, каксвязан выстрел Леонида Каннегисера с намеченной чекистами зачисткой Кремля.