Гибель "Марии"
Шрифт:
– Взрыв! Спасайся!
Через минуту все были на верхней палубе. Спрашивали друг друга, что произошло. Матросы знали, что на корабле находились снарядные погреба, в которых хранились бомбы для аэропланов. Уж не эти ли бомбы взорвались? Начальство гнало нас в трюм и угрожало расправами. Голые пошли в трюм, а одетые потеплее остались все-таки на палубе.
Утром нас выстроили на поверку. Проверили. Оказалось, что восемь человек сбежало. Начальство набросилось на нас.
– Говорите, куда матросы сбежали?
Мы молчали. Одни потому,
– Лучше утонуть в море, чем терпеть эти издевательства от начальства!
После проверки нас посадили на баржу, прицепленную к буксиру, который и потащил нас к Экипажской пристани. Матросы ворчали: [22]
– Хотя бы портовый катер дали, на котором перевозят рабочих! Нет, обязательно в корыте надо!
Ветер пронизывал до костей. Матросы бранили начальство и всех святых. Но толку от этого никакого, конечно, не было. Издевательство над больными, обожженными матросами осталось непревзойденным издевательством!
На берегу
На пристани, откуда мы должны были отправиться в севастопольский флотский экипаж, собралась большая толпа матросов и вольной публики. Тут были жены и знакомые наших моряков, матросы других кораблей и совсем неизвестные люди. Но едва мы коснулись земли, как раздалась команда заранее приготовленных для встречи офицеров:
– Становись! Во фронт!
Появилась свора жандармов. Публика ринулась к нам, но жандармы быстро оттеснили ее. Толпа усилила натиск. Началась давка. Женщины, не видя среди нас своих мужей, кричали и падали в истерике. Часть матросов прорвалась к нам. Начались расспросы. Совали нам в руки папиросы и деньги. Но тут опять заработала жандармерия. Офицеры подали команду:
– Станови-ись!
Мы бестолково топтались на месте.
Офицеры свирепствовали:
– Что за распущенность!
– Скотина неученая!
– Службы не знаете?
Мы построились.
– На первый-второй рассчитайсь!
Мы рассчитались! [23]
– Ряды вздвой!
– Правое плечо вперед, ша-гом а-арш!
– Ать, два! Ать, два!
– командует экипажский фельдфебель.
– Дай ногу! Ногу!
За ним чванно идут два экипажских офицера: один мичман и другой лейтенант. А как мы можем дать ногу, если многие из нас совершенно разуты, у одних обожжены ноги, другие ранены, третьи и без того едва идут?
Кто- то из наших не выдержал и заявил, что не может итти.
Мичман крикнул фельдфебелю:
– Запиши фамилию! Я ему покажу, как из строя выходить!
С большим трудом мы вышли на площадь. Фельдфебель не жалел глотки:
– Ногу! Ногу! Не растягивайся.
Нас встретила новая толпа вольной публики.
Женщины плакали. Узнавали о судьбе некоторых матросов с нашего корабля, спрашивали, много ли погибло людей, забрасывали нас папиросами. Мы сообщили, кто жив, кого отправили в лазарет и кто пошел ко дну. Офицеры и фельдфебель кричали публике:– Не подходи!
Подали нам команду:
– Не останавливаясь! Ать, два!
Городовые отдавали офицерам честь. В воротах тоже стояли городовые. Мы вошли во двор.
– Вольно!
Стоим. Через полчаса новая команда:
– Становись!
Стали.
– Направо равняйсь!
Выровнялись. [24]
– Правое плечо вперед, шагом а-аррш! Зашли в казарму и поднялись на третий этаж: огромное каменное помещение.
– Размещайся!
Вдоль стен - железные койки. На каждой койке - по три доски. Цементный пол. Прохладно. В окнах - железные решотки.
Нас было четыреста человек. На койках лежали и сидели обессилевшие матросы, ненавидевшие начальство и всех угнетателей.
В казарме
Говорим строевому унтер-офицеру:
– У нас есть больные. Ребята ослабели до того что им нужна немедленная помощь!
Унтер прошел мимо нас.
– У нас не лазарет здесь! Завтра, в десять часов, пускай записываются в очередь!
Ребята возмущены.
– Перевязка сейчас нужна, а не завтра!
Унтер кричит с порота:
– Я вам не врач и не лекарский помощник!
– Так доложи начальству!
– Оно само знает, что надо делать!
И вышел из казармы вон.
Наступил вечер. Матросы просят, чтобы их отпустили в город, В городе у них жены и дети. Их не отпускают.
– Никаких отпусков не полагается, - заявляет унтер.
– Доложи начальству!
– Оно само все знает!
На ночь нам роздали парусиновые постилки. Разостлали по койкам. [25]
– И больше ничего не дадите?
– И так мягко!
Многие из ребят отказались от парусины и легли на голые доски. В дверях стояли часовые, экипажные матросы, передававшие нам письма и папиросы. Но матросы скоро были сняты. Выставили солдат.
В семь часов вечера по казарме раздались звуки дудки. Матросы всполошились: что такое?
– На молитву!
Час от часу не легче! Оказалось: приехал митрополит и будет читать нам проповедь. Дожили! Ребята больные и измученные ворчали:
– Нам постель нужна, а не проповедь!
– Выдумали утешение!
Но солдаты настойчиво гнали нас в передний угол казармы, где висела большая икона.
Согнали нас в угол. Видим, вместе с дежурным мичманом идет митрополит - на груди большой золотой крест на георгиевской ленте. Приблизившись к иконе, митрополит поднялся к аналою и приступил к чтению проповеди.
– Во имя отца и сына и святого духа, аминь! Дорогие братья, вас посетило несчастье господне, - кораблекрушение, и те, кто не верил в господа бога, погибли ужасной смертью… погибли от своего неверия…