Гибель Орфея
Шрифт:
Дело было зимой. Обычно зимы в городке обходились похолоданием до +5, ливнями и штормовыми ветрами, а тут как прорвало. Неделями сыпал снег, а потом начались дожди. Вода лилась с неба днем, а ночью превращалась в лед и на следующее утро дома, дороги, провода, все обрастало льдом. Мэр приказал всем детям не ходить в школу как минимум две недели, за которые, по его мнению, зима должна была закончиться и начаться продолжительная весна.
Дом Томасонов, как и все прочие, оброс льдом. Листы железа на крыше загнулись и под них стала протекать вода от тающего снега, и потолок стал разбухать. Дэдрик забрался на крышу, чтобы сбить лед, поскользнулся и упал, сломав себе ребра. Время ледяного бедствия Дэдрик собирался провести
Дэдрик собирался обдумать новый план примирения, но все испортила старушка молочница, жившая на конце улицы. Дэдрик был одним из нескольких ее постоянных покупателей и теперь, когда он не мог приходить к ней домой за молоком, она сама решила приходить к нему. Заглянув как–то утром, просто чтобы проверить, куда это Дэдрик подевался и почему молоко ему больше не нужно, старушка нашла его травмированным и обездвиженным и, наливая только что проданное молоко в бутылку, рассказала сразу несколько подобных случаев с переломами из своей жизни, а потом добавила новость о соседе Дэдрика, который порезал кого–то ножом, и теперь сядет в тюрьму. Новость эта Дэдрика заинтересовала и теперь он был вовлечен в паутину сплетен. Старуха приходила каждое утро, а Дэдрик радовался собеседнику и все расспрашивал и расспрашивал, про Карла, старика ветерана, жившего через два дома, у которого от курения якобы отвалилось лицо, и про Люсинду, жившую совсем рядом, у которой мать пытается отобрать дом, и про Альваро, мальчика отличника с соседней улицы, который, оказывается, приторговывает наркотой. Естественно, про планы примирения с семьей Дэдрик позабыл.
А зря, ибо Эрик связался с Гарви Демпси, малолетним преступником. Отец Гарви, человек довольно мягкий внешне, по своей натуре был очень жестоким. Детей за их проступки он не ругал, однако применял к ним иной метод воспитания: менял цвета их комнаты. Надо добавить, что у Гарви были еще два брата и сестра и за проступок любого из них комната перекрашивалась, преображаясь во мрачное пристанище кошмарных снов. Стены становились черными, на них появлялись серые ангелочки с наполненными кровью ртами. Добавим к этому постоянный запах краски и вы можете представить, что творилось в головах у детей, когда отец запирал их в комнате. Если же месяц проходил без происшествий, клеились белые обои, всегда одни и те же. Как–то раз маленькая сестра Гарви нарисовала на этих обоях животных. Отец был в гневе. Обои были сорваны. На стены нанесены новые образы страха. Маленькую разбойницу как раз запирали в комнате, когда домой из школы вернулся Гарви. Он был самым старшим ребенком в семье и отец все реже конфликтовал с ним, намекая, что скоро и Гарви должен подключиться к воспитанию младших.
– Вот, Гарви, полюбуйся, – сказал ему отец и показал улики, куски обоев с рисунками. – Это твоя сестренка сделала. Теперь пусть помучается.
Гарви ничего отвечать не стал, замахнулся и выплеснул всю накопившуюся в себе злость одним ударом. Гарви вообще был молчаливым ребенком. Когда ему исполнилось восемь и в школе начались наборы в спортивные секции, Гарви выбрал бокс. Теперь он учился уже в восьмом классе, ему было четырнадцать, но выглядел он на все двадцать пять.
С тех пор, как Гарви впервые ударил своего отца, в их семье все поменялось. Отец стал тихим. Его зловещая мягкость уже никого не пугала. Гарви стал кем–то вроде главы семьи. А в школе все считали его странным, сумасшедшим, нелюдимым молчуном. Так же выглядел и Эрик, когда только появился в этой школе. Не мудрено, что Гарви и Эрик быстро сошлись.
Гарви научил Эрика, какие уроки можно прогуливать без проблем, а на какие следует ходить. Чего стоит каждый преподаватель,
какие ученики здесь учатся. Эрик даже удивился таким знаниям от столь нелюдимого мальчишки. Гарви на это ответил, что молчуны всегда много знают. К моменту их знакомства у Гарви уже была машина. После уроков они убивали эту старую колымагу, разгоняясь на полную на разбитых дорогах городских окраин.– Так значит ты швед? – спрашивал Гарви. – Из Швеции к нам в Антилию?
– Нет, я американец, – отвечал Эрик. – Это мои родители шведы.
– Все шведы блондины, – говорил на это Гарви.
– А что с твоими родителями? – спрашивал Эрик.
– Ну что? Отец мой идиот.
– А мама?
– А мама уже не живет с нами.
– Извини.
– В смысле, подала на развод. А ты что подумал? Мама сказала, сейчас все разводятся, потому что сейчас каждый может себя прокормить. А раньше надо было создавать семью и все такое. Оплот морали, кружок воспитания… сегодня будут черные звезды. Мне надо поскорее домой. – Иногда Гарви заговаривался. Эрик думал, это от бокса – слишком много Гарви получает по своей голове. Знал бы Эрик, какое глупое детство пережил Гарви и как рано он повзрослел.
В другой раз они забрались на крышу школы. Две недели прошли и, как и обещал мэр, началась продолжительная весна. Горожане высыпали на улицу. Кое–где в тени домов еще лежал грязный снег, но на солнце поверхность земли, стены домов, все начинало греться. Может, и разум Гарви перегрелся окончательно, потому что он сказал так:
– Ты же хочешь освободиться, не так ли? От проблем?
– Каких? – спросил Эрик.
Иногда он рассказывал Гарви о ссорах своих родителей, о том, как неуютно стало ему в новом городе.
– От всего. Вот я раньше, когда читал истории о заключенных там, например, которые сбежали через много лет, пережитых в тюрьме, или о переживших кораблекрушение, я раньше таким людям завидовал. Они пережили страх… боль, все в предельном виде, и выжили, то есть вышли победителями. На них давило что–то, а потом они освободились. Когда я разобрался со своим отцом, мы дома тоже освободились. И я понял, что это такое…
Гарви подошел к краю крыши и посмотрел на небо.
– Ты о чем вообще? – спросил Эрик.
– Вот ты не веришь в бога? – продолжил Гарви.
– Нет.
– В этом все дело. Верить то надо не в религию, а в то, что после смерти все закончиться.
– Я тебя не понимаю.
Гарви повернулся к Эрику. Гарви стоял на самом краю, спиной к пропасти и ветер толкал его туда.
– Те люди, которые освободились от испытания, им стало понятно, что жизнь принадлежит только им. То есть, они уже видели конец, и получили второй шанс. Поэтому люди прыгают с парашютами, плавают на досках по волнам, лазают по горам. И тебе тоже нужно получить второй шанс.
– Как мне это сделать? С крыши я прыгать не собираюсь.
– Гипотетически, – сказал Гарви. Одну ногу он занес над пустотой. – Не нужно прыгать с крыши. Нужно только понять, что ты на это способен… Просто ты цепляешься за что–то ненужное, пытаешься что–то сохранить и тебе страшно начать новую жизнь. А теперь представь, что все стало бессмысленно и ты поднялся на эту крышу, чтобы спрыгнуть и покончить с собой. Только такое решение проблемы тебя устраивает.
Эрик подошел к самому краю и посмотрел вниз.
– Вот. А теперь представь, что будет дальше?
Эрик задумался и Гарви резко толкнул его в спину. Эрик зацепился руками за бортик и отпрыгнул назад. Он сел, прижался спиной к двери, ведущей на школьный чердак, и стал быстро дышать.
– Вот видишь, – сказал Гарви и засмеялся. – Там ничего нет. Есть только этот мир, а после ничего не будет. Надо использовать каждую минуту. Это ощущение притупляется, когда ты живешь спокойно. Надо подойти к самому краю, и заглянуть в пропасть, и тогда тебе станет легче. Ну, как ощущения?