Гибель Урании
Шрифт:
Это была хитрая игра, потому что она манила монийцев призраком счастливого случая, держала в состоянии непрекращающейся жажды денег.
— Те, кто скрываются от полиции, те, кто собираются совершить преступление, покупайте освобождение от бывших и будущих грехов! Только один дайлер! Один дайлер!
Айт машинально сунул руку в карман комбинезона… и густо покраснел. Нет, не потому, что денег не было. Проклятые привычки — они так укореняются!
В детстве Айт урывал от желудка дайлер, чтобы купить лотерейный билет, и, как праздника, ждал тиражного сообщения. Юноша Айт уже скептически улыбался, но билеты покупал,
Худой, пожилой мониец, что сидел рядом Айта, истолковал его движение по-своему:
— Вот так всегда… самый богатый человек Монии предлагает тебе ежемесячно: отдай один дайлер и возьми миллион!.. Сунешься в карман — а там не хватает какой-нибудь мелочи, чтобы купить этот выигрышный билет… — Он пошарил в кармане и вздохнул: — великий человек мистер Кейз-Ол! Щедрый!
Айта как ножом пырнули в грудь:
«Большой?! Щедрый?! Бедное, забитое существо, ты даже не подозреваешь, что после каждого тиража Кейз-Ол кладет себе в карман несколько миллионов дайлеров чистой прибыли!..»
— Могучий человек!.. — тоскливо вел свое старик. — Что мы против него? Насекомые!.. Захочет — осчастливит. Захочет — раздавит…
«Нет, не насекомые! — хотелось воскликнуть Айту. — Кейз-Ол — один на свете, но и инженер Айт существует! И ты еще узнаешь обо мне, когда, как насекомое будет раздавлен Кейз-Ола! Это сделаю я. Я!»
Видимо, в тысячный повторял Айт этот монолог, что стал уже клятвой, стимулом к борьбе. Но если до сих пор в его словах звучала холодная решимость, неумолимая непримиримость, то сейчас в них прозвучала только жалкая дерзость. И он забеспокоился: что случилось? Неужели этот мужчина пробудил недоверие к собственным силам?
«Нет, как насекомое, будет раздавлен мистер Кейз-Ол!..» — хотелось крикнуть Айту. А в ушах невольно звучали тоскливые интонации голоса старого монийца.
Каким простым казалось все там, на «Звезде Кейз-Ола»: только бы освободиться, и тогда…
А произошла обычная вещь: там, на «Зоре Кейз-Ола» все казалось чрезвычайно простым — чтобы только освободиться, а тогда… тогда…
Ну, а что же тогда?.. Тебя послали на каторгу за первую же попытку отомстить Кейз-Олу. Ты бежал. Сидишь в вагоне подземки, тревожно оглядываясь вокруг, и нет у тебя даже ста дайлеров, чтобы купить хоть самый простой пистолет… Так как же ты раздавишь этого ненавистного Кейз-Ола, если даже увидеть его невозможно?
Айт вышел из вагона электрички и, не имея ни одной монеты, пошел пешком через весь Дайлерстоун в наиопаснейший район города — Броклайн.
Сообщников — нет. Надеяться на чью-то помощь не приходится. И становится жутко. Поэтому и звучат в ушах тоскливые интонации голоса старого монийца, и в угрозах в адрес Кейз-Ола звучит только жалкая дерзость.
Тоскливо было в Айта на душе, когда он подошел к мрачному, облупленному дома на Броклайн, 716.
— «Мастер Корк», — прочитал он на ржавой табличке у въезда во двор. — «Гараж».
Нет, этот мастер, пожалуй, вряд ли выкует ключ к дворцу мистера Кейз-Ола.
Инженер Айт меняет личность
Погас,
потускнел экранчик, может, чтобы дать покой зрителю, а может, перезаряжал кассеты. Павел Седых сидел ошеломленный, не способный сделать хоть одно движение.Биофильм пирейцев так повлиял на юношу, что в его душе все еще бушевали гнев и ненависть против неизвестного мистера Кейз-Ола. Никакие книги, никакие фотографии не могли дать более яркого представления о чужой далекой планете, чем это сделал биоскоп.
Юноша очень устал. Ему казалось, что он сидит в этом кресле уже несколько суток. Хотелось есть и спать.
«Погоди… А те серые безвкусные шарики, которые сковывают тело и дают мозгу особую ясность мысли? Не помогут они сейчас?»
Серыми шариками заведовала четвертая кнопка слева на нижней стороне щита. Юноша нажал на нее — и очередные щупальца охотно накормили и напоили его.
Чувствуя приближение знакомого состояния сладкого оцепенения мышц, Павел быстренько устроился в кресле, вытянув ноги, и включил экран. На мгновение все вокруг снова затянула мгла. Потом она развеялась.
Полумрак. Тревожно мечется пламя немногочисленных факелов. Суетливо прыгают на влажных каменных стенах круглого высокого помещения зловещие тени. Люди в черном стоят вокруг. Нет, не люди, а какие-то манекены, одетые в черное — и только в прорезях остро сверкают глаза.
— Я, ничтожный червяк… — раздается громкий басовитый голос. Эхо подхватывает его, несет куда-то по низкими сводчатым коридорам, которые сходятся тут звездой, удивительно меняет и возвращает обратно приглушенным шепотом:
— …Я, ничтожный червяк…
Нет, это говорит не эхо! Это, стоя на коленях перед манекенами в черных одеяниях, повторяет слова страшной присяги бледный человек в сером комбинезоне.
— Я, безымянный, что звался когда-то инженером Айтом…
— Я, безымянный… — голос инженера прерывается, дрожит. Его истощенные нервы возбуждены до предела. Кажется, еще один миг — и вырвется из груди истерический вопль.
— Я, спасенный от смерти Братством Сынов Двух Солнц…
Гремит голос, гремит… Катится эхо. Оно глухое, словно в катакомбах средневековой канализации под Дайлерстоуном.
— Клянусь!
И в этот торжественный миг вдруг кто-то чихнул.
Сердито дернулись тени. Одна из фигур изогнулась и отошла в сторону. Айт узнал: это не выдержал толстый мастер Корк — у него насморк.
Взмахнула крыльями и полетела прочь экзальтированная возвышенность. От горла откатился комок, что не давал говорить. Феерия исчезла — осталось грязное, влажное подземелье, чадящие факелы, люди в накидках из искусственного шелка.
«Зачем весь этот маскарад?! — с неожиданным отвращением подумал Айт. — Каторжника со «Звезды Кейз-Ола» не надо подогревать для мести!»
— Клянусь бороться за справедливость!
— Клянусь!
— Клянусь уничтожать капиталистов и коммунистов!
«Однако, — подумал Айт, — кажется, я попал куда-то не туда».
— Клянусь, — твердо и громко произнес он, — жестоко отомстить триллионеру Кейз-Олу за все плохое, что он сделал людям, и не жалеть своей жизни для этого.
Черные фигуры зашевелились.