Гиблый Выходной
Шрифт:
Основной цех производства имел Т-образную форму, оба луча которой дополнительно изгибаясь через ворота переходили в отдельный изолированный лакокрасочный участок и склад. К тому же из разных мест цеха выходили отдельные помещения – слесарки, компрессорные, подсобки, туалеты, токарные, помещения для гильотинирования экошпона, отдельный стекольный участок для резки стеклянных и зеркальных вставок, котельная, раздевалки, сушильная комната для испарения лишней влажности деревянных заготовок, помещение для хранения инструментов и расходных материалов, помещение для производства рамок из штапика и прочие. Кроме этого на верхней планке своеобразной буквы «Т», находился антресольный этаж, то-есть дополнительный внутренний цеховой этаж вдоль стены на котором располагались должностные кабинеты (но не офисных служащих, чьи кабинеты располагались вообще в другом здании), на этот этаж шла перегибающаяся пополам стальная лестница. Но и сама буква «Т», обросшая со всех сторон дополнительными помещениями как морской камень обрастает устрицами, содержал в себе хаотично разбросанные
Люба Кротова работала мастером заготовительного участка почти десять лет.
07:39 – 08:00
По мерзлой грязи и снегу топали три пары ног. Одна пара – зимние кроссовки, купленные у китайцев в торговом центре, вторая – зимние кроссовки, купленные у китайцев в палатке на рынке, третья пара – зимние кроссовки, купленные у русских в магазине, произведенных в России, фирма-производитель зарегистрирована в России на гражданина России, но по фамилии Чон. Первая и третья пара кроссовок шла впереди, вторая – на несколько шагов позади.
– Эй, мужики, здорово! – первая, третья и вторая пара кроссовок остановилась. Мужики поздоровались и втроем миновали проходную, где каждый из них прикоснулся своим магнитным ключом к электронному турникету и оказался на территории дверной фабрики. Охранник Эорнидян лишь со скучающим видом на секунду оторвался от созерцания собственных мыслей, фантом которых, по-видимому, проецировался на внутренней стороне сетчаток его дремотных глаз.
Трое мужчин, ежась на снежном ветру, трусцой миновали расстояние от проходной до цеха, на бегу взглянули налево – столовая сегодня закрыта, и вбежали в цеховую дверь, повернули направо, вошли в коридорчик и потопали по лестнице, жалуясь то на неприятную снежную вьюгу, то на то, что им давно не выплачивают зарплату и не на что купить элементарного кофе. Действительно, на фабрике по производству межкомнатных дверей, где мужчины числились работниками, ровно два месяца не выплачивалось ни копейки, при том, что раньше заработную плату выдавали более-менее стабильно. Но вдруг, сразу после новогодних праздников на стене цеха, там, где обычно вешались объявления различного содержания и где они, потеряв актуальность, висели месяцами никому не интересные и ненужные, появилось свеженький листочек формата А4. Содержание листочно было следующим: «В связи с производственной необходимостью заработанная плата за январь будет выплачиваться не в полном объеме. Невыплаченная часть заработанной платы будет начислена за февраль». И в нижнем правом уголке – мелкая закорючка генерального директора Даниила Данииловича Шепетельникова. Однако, время показало, что зарплата за январь вообще не выплачивалась, а вместо нее рабочие удовлетворились другой бумажкой: «В связи с временными финансовыми затруднениями заказчиков, заработная плата сотрудников ОАО «Двери Люксэлит» за январь переноситься на день аванса за февраль». И опять подпись Шепетельникова. Рабочие вознегодовали, но обещания проглотили и стали ждать день аванса. Аванса не было. Просто не было и все. Рабочие стучались в кабинет заведующего производством Соломонова, но тот только разводил руками и не мог разъяснить ничего. Деньгами он не заведовал и сам сидел без жалования, о чем откровенно и признавался. Через несколько дней вместо пропавшего Шепетельникова, который, похоже, просто боялся появляться перед пролетариатом, на стенде с бумажками появилась очередная писулька, заверенная, впрочем, не самим Шепетельниковым, а главным бухгалтером – Оксаной Альбер: «Зарплата за январь и февраль в полном объеме будет выплачиваться…» И стояла конкретная дата – сегодняшний день. Рабочие побузили-побузили, но вернулись к станкам и с нетерпением стали ждать долгожданного дня. Какой-то шутник прилепил самодельное объявление: «В СВЯЗИ С ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ НЕОБХОДИМОСТЬЮ ЗАРПЛАТА НА ОАО «ДВЕРИ ЛЮКСЭЛИТ» БУДЕТ ВЫПЛАЧИВАТЬСЯ В КРИПТОВАЛЮТЕ БИТКОИНАХ. ОБЩЕЕ КОЛИЧЕСТВО ЗАРАБОТАННЫХ БИТКОИНОВ ЗА ДВА МЕСЯЦА – 8 (ВОСЕМЬ) ЕДИНИЦ. ТОРЖЕСТВЕННАЯ ЦЕРЕМОНИЯ МЕЖМОЛЕКУЛЯРНОГО НАНОРАСПИЛА ВОСЬМИ МОНЕТ МЕЖДУ ВСЕМИ РАБОЧИМИ СОСТОИТСЯ В КАБИНЕТЕ ГЛАВНОГО БУХГАЛТЕРА. НАНОРАСПИЛ МОНЕТ ПРОИЗОДИТСЯ ИЗ РАСЧЕТА 0,01073 ГРАММА НА 1000 РУБЛЕЙ. ПРОВЕРИТЬ ТОЧНОСТЬ ПОЛУЧАТЕЛЬ МОЖЕТ В ТРУДОВОЙ ИНСПЕКЦИИ ПО АДРЕСУ… ТЕЛ…» Шутка, впрочем, не удалась. Оказалось, что ни один человек в цеху не понимал, что такое биткоины.
Но накануне обещанной зарплаты за два месяца пролетарскую массу собрал начальник производства Соломонов и объявил на собрании, что в связи с отключением системы вентиляции сегодняшний день объявляется
выходным. Зарплата переносится еще на день. Рабочие сжали зубы и кулаки, но в глубине души были рады незапланированному выходному дню и почти не стали возмущаться.Но даже в выходной день кое-кто пришел в цех. Например, трое рабочих: наладчик станков заготовительного участка – Юра Пятипальцев (пара ног под номером 3), станочник ЧПУ – Лева Нилепин (пара ног за номером 1) и ученик электрика – Август Дмитриев (ноги номер 2). Пятипальцев, Нилепин и Дмитриев вошли в раздевалку, где уже сидел Степан Коломенский. Сидел и задумчиво пил бледный пакетированный чай.
– Сегодня будем двигать станок, – заявил Пятипальцев, стряхивая снег с верхней одежды.
– Какой? – спросил молодой, но уже опытный рабочий-станочник Нилепин.
– Не переживай, не твой, – наладчик скинул с ног китайские кроссовки и быстро стянул штаны, выставив на всеобщее обозрение сатиновые труселя.
– Длинный «Кашир»? – уточнил Нилепин, имея в виду один из станков окутывания деталей пленкой. – Соломонов хотел его подвинуть ближе к сборочному участку.
– Нет, – отозвался ученик электрик Дмитриев, человек с необычным именем – Август, и с внешностью мелкопоместного польского шляха. Сам невысокий, с хищным носом и седыми усищами. На его лице навсегда застыло выражение человека, который замыслил какую-то аферу. Он работал на фабрике первый месяц, но уже зарекомендовал себя как лютый борец за трезвость и безалаберный электрик. – Четырехсторонний фрезеровочный переставляем к окнам.
– Он тяжелый, – засомневался Нилепин, облачаясь в фирменную форму с логотипом фабрики. – На телегах? («телегами» или «рохлями» на жаргоне рабочих испокон веков назывались гидравлические тележки)
– Краном, – ответил Пятипальцев, почесывая бородообразную щетину и присаживаясь за стол.
– Так, ладно… – Нилепин, вдруг, хлопнул в ладони и как-то заговорщицки усмехнулся. – Ну что, пока никого нету… – он выудил из своего пакета, что-то, завернутое в другой пакет и, пряча его в руках, подошел к столу, за которым уже расселись трое коллег. – Давайте-ка, пока никого нету…
– Чего это ты прячешь? – спросил Пятипальцев.
– Кое-чего, Юра! Знаете, почему я вчера брал выходной?
– Потому, что позавчера у тебя был день рождения, братан.
– И знаешь, что я попросил у сеструхи? Догадайся, Юрец.
– Братан, ну откуда я могу знать? Электролобзик?
– О! – улыбка Нилепина стала напоминать улыбку злобного клоуна Джокера. – Помнишь, однажды мы с тобой слямзили из супермаркета бутылку вискаря с вишневым вкусом?
– Не береди мне душу, Лева, – чуть не застонал Пятипальцев. – У меня до сих пор этот вкус во рту стоит. Я после этого вискаря физически не могу пить ничего другого, а девять сотен за бутылку платить не могу. Жаба душит. Так и мучаюсь, Лева.
– Давай рюмки, друган! Давай рюмашечки! – и с этими словами Нилепин поставил на стол ту самую бутылку виски с вишневым вкусом. – Скорее-скорее, пока никого нет! Рюмашечки!
– Братан!!! – взревел Пятипальцев, схватив бутылку как дитя новорожденное. – Братан! О, Лева, о кореш!!! Брат, ты же мне брат!!! Пацаны, вам плеснуть? – этот вопрос бородатый наладчик адресовал жующему утренний бутерброд Августу Дмитриеву и допивающему чай Степану Коломенскому. Степан Михайлович проглотил слюну, но вовремя спохватился, что закодирован. Пересилив себя, он был вынужден отказаться и даже попросил у коллег прощения за то, что в следствии «сами знаете чего» не может составить им компанию. Пацаны понимали и не настаивали. Коломенский свое отпил, переварив за всю свою жизнь столько алкоголя, сколько его коллегам и не снилось и если он в очередной раз сорвется, то однозначно уйдет в долгоиграющий беспросветный запой. А вот Дмитриев принялся разводить демагогию о вреде пьянства, за что был немедленно и беспощадно проигнорирован как Пятипальцевым так и Нилепиным.
Нилепин плеснул в две рюмочки ароматной жидкости, они с Пятипальцевым чокнулись и не торопясь выпили. Выпили и откинулись на спинки стульев. Оба полуприкрыли глаза и молчали. Молчали долго, только иногда один из них мычал от удовольствия. О закуске никто из них даже не вспомнил, по, только им одним известному уговору, считая, что закусывать этот божественный нектар кощунственно.
– Еще, – произнес Нилепин, не открывая глаз.
– Не спеши, брат, – Пятипальцев почесал бороду. – Тут главное – не спешить…
– Давай еще по одной, покудова народ не пришел, – попросил Нилепин, – ведь делиться придется…
– Не придется.
– Почему? Придется, Юрец. Че я, пацанов не знаю, только запах почувствуют – вылакают все вмиг.
– Расслабься, друган. Не придется делиться. Эти двое не пьют, – он кивнул на Дмитриева и Коломенского, – а больше никого не будет.
– Никого не будет? Почему?
– Потому что сегодня выходной, брат.
До Нилепина не сразу дошло, где-то секунд через семь.
– Выходной? Как? В натуре?
– Ты не знал? А, ну конечно! Тебя же вчера не было, ты не знаешь. Сегодня, в натуре, выходной, Лева.
– Вот тебе и раз… А вы зачем пришли? Завтра бы станок перенесли.
– Много заявок на четырехсторонний. Станочники и так не успевают, надо переставить пока цех стоит.
– А меня Шепетельников вызвал, – сказал Коломенский, повторно заваривая пакетированный чай в бокал со странными символами, который Степан Михайлович все время силился понять, но не мог. Один его знакомый объяснил, что художник-дизайнер хотел изобразить на бокале англоязычную фразу, переводимую на русский язык как: «Я люблю себя». Коломенский в это не верил, и сейчас безуспешно пробовал интерпретировать символы по-своему.