Гиль-гуль
Шрифт:
С мертвым простишься — словно проглочено навек.
Если ж с живым — будешь грустить без конца!»
Легко сказать… Самое ужасное, что, идя к старику за советом, она искренне хочет поступить так, как он скажет… Только так. А получается наоборот. Похоже, стараясь выпутаться, она совсем увязла…
Понедельник, 17 марта 1958 года, Учан
В среду с Зориным, Котовым и Шуваловым едем на совещание в Шанхай, из кит. товарищей едет Чжоу Цюбо (зам Сян Ли-саня). При восстановлении ж/д моста в Шанхайском порту, разбитого воздушной бомбардировкой Чан Кай-ши (налеты производились с острова Тайвань), возник ряд проблем, которые и предстоит обсудить на совещании, приедут также товарищи из Пекина и Ханчжоу. У Николая Котова родилась дочь (3 кг), назвали Полина, в честь его мамы, жена с дочкой вчера отбыли курьерским в Харбин, а оттуда поедут домой, в Хабаровск. Интересно, что девочка родилась в Международный женский день — 8 Марта, хотя и немного раньше срока.
Сегодня утром состоялось заседание, связанное с нашей поездкой в Шанхай. Вдруг кто-то из кит. товарищей, кажется, Сунь Сю, заметил муху, сидящую на оконной раме. Он тихонько подкрался и хотел прихлопнуть ее газетой, но муха перелетела на стекло. Что тут началось! Все кит. товарищи повскакивали со своих мест и давай загонять ее в пустой угол (видимо, эта процедура у них уже отработана), мы же только диву давались. Хотя муха была довольно сонной и летала вяловато, на нее потратили не меньше четверти часа, и только потом продолжилось заседание. Если так же будет и в Шанхае, боюсь, двух дней
Оказывается, мы с Ясиром Арафатом одновременно находились в коме, правда, он потом умер. Полдня я тут смотрю телевизор, не могу удержаться, а надо бы вынести его из палаты. На азиатские страны обрушилось цунами, погибло почти триста тысяч человек. Неужели в наше время нельзя предсказывать такие бедствия? Но самое поразительное в том, что не найдено трупов животных — за несколько часов до катастрофы все они ушли от берега, даже птицы улетели. А люди ничего не чувствуют… По Европе прошли ураганы и наводнения, в Америке селевые оползни и пожары, в России случилась небывало теплая зима, даже в Сибири растаял снег и медведи вылезли из берлог. А Канары, наоборот, замело снегом — черт-те что происходит. Махмуд Аббас ведет себя пока хорошо. Все боялись, что со смертью Ясира арабы-террористы совсем выйдут из под контроля, но пока все спокойно. Даже несмотря на то, что он мечтал быть захороненным в Долине Царей, а Израиль ему отказал. Вернее, его праху. Вчера я попросила доктора Шама об одолжении, наверное, это неудобно… хотя он сам предложил. Дело в том, что среди вещей Макса, вывезенных его родителями из иерусалимской квартиры, не оказалось дневников деда, которые он взял у меня почитать. Вдруг их еще не выкинули? Мало надежды, конечно, но через месяц-другой и того не будет. Телефон квартиры не отвечает — значит, новые жильцы пока не въехали, Миша обещал съездить в Иерусалим и найти хозяина; вполне возможно, что дневники валяются в квартире, еще вариант, что они на работе у Макса. Главное, сама собиралась отнести их на помойку, а теперь вдруг стало жаль. Тем более, Максу нравилось их читать, что-то он находил в них.
Миша весьма серьезно относится к тому, что я пережила в коме, говорит, что подобные случаи описаны в медицинской литературе, и многие факты затем подтверждались. Например, один француз из Реймса обратился за врачебной помощью из-за навязчивых видений, в которых он видел себя пожилым евреем, сожженным в немецком концлагере вместе с семьей. Мало того, он прекрасно помнил, как его звали, где он раньше жил (где-то под Краковом), помнил свой адрес и даже обстановку в доме. Он мог описать каждую деталь — деревья в саду, фамильные часы с гравировкой и т. п. Навязчивые состояния не поддавались лечению, и тогда врач посоветовал ему съездить в Польшу и найти это место. Все совпало — он нашел свой дом, в котором проживала семья его младшего брата, то есть брата из прошлой жизни. Драгоценности, которые накануне ареста еврей замуровал в стене, тоже сохранились. И еще. Один польский раввин, каббалист, сказал ему, что таких случаев немало, хотя обычно люди не помнят прошлую жизнь так четко, как этот француз. Якобы души людей, замученных в концлагерях, в ужасе разлетались в разные стороны и очень быстро возрождались в соседних странах — в Польше, Франции, Австрии, Италии и др. Оказалось, что в Польше есть специальная еврейская организация, которая помогает людям воссоздать свое прошлое, если они уверены, что были евреями. А я ни в чем не уверена и не знаю, куда мне ехать, чтобы отыскать знакомые места. Мои воспоминания годятся разве что для дамского романа, может быть, и в самом деле когда-нибудь напишу… Рабби Ицхак из Цфата говорил, что я кого-то любила и потеряла (надо будет расспросить его поподробнее), похоже на правду, я помню это чувство. Лето, я бегу по сосновому лесу, даже запах помню — запах хвои и гари. Мне тяжело дышать, я спешу, чтобы увидеть какого-то мужчину, вроде бы он вот-вот уезжает, а я его люблю… но образ ускользает от меня — высокий, чуть полноватый мужчина, в светлом костюме, или это какая-то военная форма? В моих видениях он всегда со спины. То сидит с удочкой на берегу, а я наблюдаю издалека, то мы вместе стоим на большом причале, ночью. Вода так странно блестит, так вязко плещется, как будто покрыта нефтью. Он обнимает меня, я вижу его глаза близко-близко, но только глаза… Очень может быть, что у меня от него был ребенок, хотя я не помню себя беременной. Помню маленькое тельце, все перепачканное кровью, оно страшно кричит, я обтираю его большой белой тряпкой, потом закутываю в какое-то одеяло, все это происходит в маленькой комнате с зелеными стенами. Потом мы идем по длинному, тускло освещенному коридору, похоже на общежитие. Он идет впереди и несет ребенка, я за ним, мне тяжело идти, я опираюсь на какую-то полную женщину. На мне красное платье, все в больших темных пятнах (видимо, кровь). Что произошло с этим ребенком, непонятно, мне кажется — он не выжил. Но лучше продолжу свое прошлое жизнеописание по порядку. Мои детские воспоминания заканчиваются на том, как пожилая женщина увезла меня на пароходе в город, со всех сторон окруженный горами. Его улочки круто спускались к реке, извилисто огибая холмы, а дома теснились на более-менее пологих склонах. Впечатления о городе носят отрывочный и неясный характер, и я уже об этом писала. Дальше. Я — взрослая девушка в огромном портовом городе на берегу моря или океана. Я очень хорошо его помню, надо посмотреть фотографии азиатских портов. Эта часть воспоминаний самая «неприличная». Количество мужчин, с которыми я там встречалась, и изощренные любовные отношения скорее всего свидетельствуют о древней профессии (как это ни прискорбно). Я не была дешевой портовой шлюхой — те стояли вдоль улиц, одетые безвкусно и вызывающе. Их боевая раскраска и вульгарные манеры привлекали небогатых клиентов. В холода трусы и бюстгальтер надевались прямо поверх спортивного костюма, а кружевная комбинация — на шубу или облезлый тулуп. Я, видимо, была из дорогих, работала в шикарном борделе. Комнаты там были обтянуты шелком, на полу мягкие циновки и шкуры. Помню, что у входа меня встречала пожилая улыбчивая горбунья в кимоно, с высокой блестящей прической, напоминающей черную раковину. Я лежу в теплой воде, на поверхности плавают лепестки разных цветов. После ванны две девушки, почти голые, делают мне массаж, легонько втирают в кожу ароматные масла. Иногда массаж делает красивый молодой мужчина, это еще приятнее… Царит полумрак, хотя вокруг расставлено-развешано множество цветных светильников. Кажется, я получала от встреч со своими клиентами не меньше удовольствия, чем они, не помню некрасивых или старых. Короче говоря, нравилось мне это дело. Зарабатывала я, очевидно, неплохо, потому что жила в чудесном доме (вряд ли, конечно, он был моей собственностью). Этот дом я любила и вижу очень явственно. Двухэтажный, снаружи отделан серой галькой, утопленной в цементе. Резные красные двери, за ними вторые, с мелкой сеткой. Вокруг дома — веранда, на которой стояли плетеная мебель и кадки с цветами. В маленьком садике росли экзотические деревья, названий которых я не знаю, а веранда была увита бело-красными розами. Помню свою спальню, там был огромный шкаф из светлого дерева и такая же кровать с резной спинкой. Резьба изображала сидящих на ветках и летающих птиц. Стены тоже были темные, кажется, синие, и такие же плотные шторы на окнах. А в углу стояла костяная фигурка какого-то восточного божества (не меньше метра высотой), изображавшая пузатого мужчину с разинутым в хохоте огромным ртом.
Помню кабинет (вероятно, хозяйский) с множеством книжных шкафов и письменным столом, над которым висело два портрета — мужчины и женщины, помню узорчатый паркет, одинаковый во всех комнатах. Кухню не помню, скорее всего, в доме была прислуга. Такой эпизод: мы пьем чай на веранде вдвоем с молодым человеком азиатской внешности, он в очках и в белой рубашке. Из дома выходит женщина лет сорока в широких синих брюках и такой же блузе, она несет на большом подносе прибор типа примуса, из которого вырываются языки пламени, ставит его на стол и водружает на огонь кастрюлю. Затем приносит блюдо с осьминогами и с легким поклоном удаляется. Мы захватываем палочками скрюченных тварей, окунаем в кипящую воду и, смеясь, кормим друг друга. С этим юношей мы также гуляли по набережной, и он так трепетно обнимал меня за плечи. Еще купались в безлюдной бухте и рассматривали серебристых рыбок в откатывающей от берега волне. Кто этот приличный скромный юноша, с виду типичный бедный студент? Я хорошо помню его лицо, его очки в металлической оправе, но был ли у нас секс? Не знаю. Не думаю, что он мог оплачивать мои услуги. Если следовать обычной логике, можно предположить, что он был моим бескорыстным возлюбленным, попросту говоря, милым альфонсом.
Суббота, 22 марта 1958 года, Шанхай
Сижу в гостинице с температурой 39,5, а все наши гуляют. Всю ночь не спал, лихорадило, мучила сильная боль в правом боку, гостиничный врач дал выпить аспирин и другие таблетки — согрелся, стало чуть легче. Вроде это сильный бронхит, лишь бы не воспаление легких. Скорее всего, я простудился во время прогулки на катере по Хуанпу, которую нам устроили в первый день совещания. В Ухань отбываем в воскресенье вечером, так что и завтрашний день придется провести «взаперти», усиленно массируя точки, которые показал враг. Оказывается, во время Цинской императорской династии (самой последней) иглоукалывание в Китае запретили из-за соображений стыдливости, чтобы не оголять пациентов. Правительство Чан Кай-ши, ориентированное на Запад, тоже не приветствовало свою древнюю медицину, и только Мао Цзэ-дун возродил это искусство. Я уже видел, как Котова вылечили от ожогов, причем даже без иглоукалывания, одними движениями рук, и вот снова удивился — если и правда, воздействуя на разные точки, можно делать человеку полное обезболивание при операциях, не используя наркоза, да и вообще лечить все основные болезни, почему это не используется повсеместно? Ведь это дешево, а производство лекарств стоит больших денег.
В Шанхае я уже был проездом, в 1955-м, в этот раз думал лучше познакомиться с городом, что ж, не повезло. Но все же запишу свои впечатления (к тому же и делать больше нечего). Подъезжая к Шанхаю, я не заметил пригородов, город начался как-то сразу с улиц, беспорядочного нагромождения очень ветхих построек. Кровли — черепичные и соломенные, кругом висит цветное белье. Совещание было назначено только на 16 часов (к этому времени должны были прибыть пекинские товарищи), и нам предложили прогулку на катере с завтраком. Сам город почти полностью расположен на реке Хуанпу, перед самым впадением ее в море. Тут же она соединяется и с рекой Янцзы. Портовые причалы не имеют конца, беспрерывной цепью стоят суда разных стран, часто в 2–3 ряда, их десятки тысяч, а также баржи, большие и малые. Видели огромный пароход «Анатолий Серов». Крыши многих домов, складов, а особенно нефтехранилищ имеют защитную раскраску, еще совсем недавно на город производились налеты с Тайваня. Много разрушенных складов, причалов. Особенно пострадал железнодорожный порт. Мы осмотрели уцелевшие опоры моста, который предстоит восстанавливать; проблема в том, что его необходимо расширить, слишком возрос грузооборот. На мой взгляд, от этой идеи лучше отказаться, логичнее строить заново, но у китайских товарищей другое мнение, и нам остается лишь высказать конструктивные предложения.
По каналу, прорытому специально для соединения железнодорожного пакгауза с рекой Хуанпу, наш катер проплыл на саму ж/д станцию. Оборудование этой станции весьма устаревшее, на всем печать технической отсталости: паровозы 50-летней давности, маломощные вагоны, ручные стрелки на жестких тягах и т. д., — но зато какой идеальный порядок, чистота, какая организация труда! На наших глазах за несколько минут был расформирован поезд (серийными толчками), станционный диспетчер сидит прямо напротив грузового, они все время в контакте и т. д. Я уже не раз отмечал, что любое старое оборудование, которым располагает Китай, используется бережно и на все 100 %.
Так мы путешествовали по Хуанпу больше двух часов и наконец приблизились к устью реки Янцзы, которая так широка в этом месте, что противоположного берега совсем не видно — сплошная водная даль. Говорят, во время дождей Хуанпу часто выходит из берегов, и тогда жители прилегающих районов передвигаются по улицам на лодках.
Наша гостиница «Интурист» — 17-этажная, мы живем на 17-м, и вид из окна впечатляет. Правда, сильные порывы ветра немного раскачивают здание, наверху это чувствуется. В Шанхае проживает 6,5 млн населения, это город-гигант, стиль зданий в основном европейский (национального стиля я не видел). А ветхие лачужки или сплошь застроенные лавчонками улицы еще имеются, но уже не характерны для города. Окружающие гостиницу дома в основном 3-4-этажные, типовые, построенные англичанами. Крыши у многих ровные, выложенные плитами, на одной из них разместился гараж и автомастерская, на другой — велосипедный магазин и т. д. Невдалеке видна Советская выставка промышленных достижений, с виду — точно такая же, как в Пекине.
Только что мне принесли свежие газеты — «Правда» и «Дружба», — других нет.
Ну вот, доигралась, испортила человеку жизнь… И самое неприятное — ходит теперь довольная. А чему радоваться? Принять его предложение… об этом даже лучше не думать, куда она поедет и с какой стати? Женится на ней, объяснит жене… бред сумасшедшего! Конечно, его напугало это сборище идиотов, уволили лучших специалистов, а теперь собирают консилиум… А газеты? Советская модель развития устарела, для СССР теперь собственные интересы стоят на первом месте, а интересы Китая — на втором… А как еще может быть?! Наоборот? Мао совсем обнаглел… И она со своими россказнями… какого черта? Как будто специально проверяла его, вот и получилось… Если верить Сяо, ничего ей не угрожает… мелкая беспартийная сошка, кому она нужна? Много чести… Ужасная история. Как хорошо, что у них тогда ничего не вышло и что сейчас он заболел… Такая дурость! Даже не было ничего… а он предлагает пожениться, нельзя быть таким порядочным… Может быть, это температура? В таком состоянии что угодно придет в голову, очень может быть… сжимал ее руку, говорил сбивчиво… все-таки глупо, что они до сих пор не переспали, вышло-то хуже, прямо как в романах… В русских причем… и это она виновата, строила из себя не пойми что, надо было еще осенью, и нормально… в худшем случае — три дня угрызений, у него же совершенно здоровая психика… к весне могли бы уже надоесть друг другу… скучал бы сейчас по жене, а так… Вот чего она добивалась? Чтобы он совсем спятил? Надо признать, что да… Она и сама похоже уже того… любовь… как тургеневская девица на выданье, томные взгляды, сплошная недосказанность… Знал бы он про ее похождения, все эти массажные салоны так называемые… даже встречаясь с Шэном, позволяла себе, а ведь собирались пожениться. Просто теперь это слишком дорого для нее, в Пекине перед отъездом потратила последние деньги… такая несправедливость, что услуги мужчин так дорого стоят, женщины куда дешевле… зато никакого идиотизма, вполне оздоровительная процедура, на пару месяцев можно расслабиться… А если и правда уехать в Россию, начать новую жизнь… сбежать, хотя какая разница? Она не боится, конечно, скорее всего ее и правда не тронут, будет себе водить экскурсии, как водила… так и состарится. А там… нет, жизнь разбивать она никому не хочет, может и правда выйти замуж, развестись… уехать в большой город, в Ленинград, например… интересно… нет никаких причин уезжать и никаких оставаться…
Незаметно для себя Сян-цзэ дошла до конца парка Бунд и машинально повернула обратно. Лучше ходить под защитой деревьев, не так дует… Ветер свирепствует, скоро и она заболеет, наверное… Хоть и ветер, от смога щиплет глаза, все-таки в Ухане дышится легче. Знакомые места, покрасили их с Шэном скамеечку… а там теперь что… кинотеатр? Пойти в кино? «Фея спустилась на землю»… ну нет, сколько можно. Кан Шэн был такой романтичный, посвящал ей стихи… и без оружия пошел на баррикады, так глупо… близорукий Шэн и полчища коммунистов, захватывающих Шанхай… а она в это время читала Ли Бо и ничего не почувствовала… Не чувствует и сейчас, хоть бы раз сходила на кладбище… Интересно, кто сейчас живет в ее доме? Какой-нибудь член КПК, не иначе… Все-таки жаль, этот дом был самым любимым, и ведь он совсем маленький, даже японцы его не тронули… просто кому-то понадобился, это ясно… ведь не отобрали же у семьи Цао четырехэтажный особняк… Кстати… может быть, навестить Цао? Наверное, они обрадуются… только зачем это надо? Так мало осталось знакомых, а видеть никого неохота… начнутся расспросы. Цао. Их безвкусные фонарики, все это бессмысленное вязание, пыльные вещи… у всех длинные щеки и добрые глазки, на всех одно лицо. Сян-цзэ вдруг поняла, что ее воспоминания о прошлом становятся все короче. Пунктирнее. Это Ольга Петровна обожала красочные истории, могла бы стать писательницей… и из Сян-цзэ вытягивала подробности… А как он выглядел? А прическа? А какие там росли цветы? И что ты в этот момент подумала? И Сян-цзэ, предугадывая вопросы, рассказывала вполне обстоятельно… всплывали какие-то дальние родственники, случайные знакомцы, попутчики… и даже кое-как прояснялась безликая масса бывших сокурсников… со смертью Ольги мысли о прошлом упростились. Кан Шэн? Первая любовь — однокурсник — стихи, ночные купания — раздавленные очки, положенные в гроб его мамой. Фэй-янь? Подруга детства — ссоры и примирения — клятва у камня… все, пожалуй. Отец… Синий костюм, всегда строгий и тяжело дышит — возлагал на нее надежды — висел… Сяо Юй… с ним сложнее. Хотя это уже настоящее. Лягушачье мясо сочное и нежное, но главное — зажарить его с хрустящей соленой корочкой. И пиво. Где-то неподалеку был один ресторанчик… да. Пиво и лягушки.