Гильдия темных ткачей

— Неплохо. Как попасть в кабинет, знаете?

Свисток кивнул.

— Если есть гоблинова свирель, то никаких проблем.

— Есть. — Наставник положил на стол костяную дудочку. — Из Туальграмовой коллекции нужна шкатулка тисового дерева, инкрустация перламутром и эбеном, цветок лотоса. Если сработаете аккуратно, виконт не заметит пропажи еще полгода. И еще. У графа Ламбрука есть две вещицы. Старый сашмирский кинжал в серебреных ножнах с насечкой и тремя сердоликами. Он один такой на стене в курительной. И книжка стихов, серая обложка с тиснением, зеленый обрез, её старшая графская дочь держит в будуаре. Руны советник не признает, так что добраться до вещиц просто, но сами вещи магические. Почувствуете опасность — все бросайте и убирайтесь. Ясно?

— Да, Наставник, — ответили братья в один голос.

— Вот план особняка. — На стол лег пергамент. — Смотрите, готовьтесь, и вперед. Этой ночью все успеете.

Озадачив учеников, Мастер вернулся к притчам Красных Драконов.

* * *

Когда к саду Туальграмов приблизились двое, натасканные на воров псы беззвучно освободили дорогу и проводили гостей настороженными взглядами, держась на почтительном расстоянии. Теперь же псы обходили жимолость в южной части сада стороной.

Двое наблюдали из-за кустов за окнами, шепотом ругаясь: все нормальные люди после полуночи спят, а эти? Три лошади дожидаются в конюшне, из кухонной печи дым, в окнах мелькает свет. Сына нет дома, проматывает по игральным домам то, что не успел спустить папаша. Вряд ли младший Туальграм вернется до утра и пойдет в отцовский кабинет — ничего ценного там не осталось — но чем Хисс не шутит?

Ожидание затягивалось: вдоль ограды процокал уже четвертый конный патруль, Кукольные часы пробили дважды. Похоже, папаша Туальграм решил проиграть последнее — а может, ему против обыкновения везло. Но гости и не думали расходиться, а старик дворецкий все бродил от людской до гостиной.

— Забери его ширхаб! Третий час, — сквозь зубы выругался Орис.

— Мог бы отпустить дворецкого спать, старый пень, — проворчал Хилл. — Придется идти через второй этаж.

— Придется. А то дождемся, пока младший притащится и затеет скандал на весь квартал.

— Шисов дысс. Ладно. Ты внизу, я пошел. Все равно василиска не высидим, только замерзнем как жабы.

Проверив на груди гоблинову свирель, охру и отмычки в кармане, Хилл метнулся из кустов к фасаду. И присвистнул: вблизи окна мерцали пятнами лазурного налета — свечение расползалось от полустертых рун.

«Ничего себе! Магия. Красиво, шис подери. Так я, получается, шер? Или все мастера Теней её видят? Наверное, все же дело в Ургаше».

— Псс! Что случилось? — послышался из кустов шепот.

Хилл помотал головой, вытряхивая посторонние мысли.

— Ничего!

И полез наверх, к окну углового кабинета. При постройке особняка двести лет назад Туальграмы думали о роскоши, а не о безопасности: каменные узоры вполне сошли бы за лестницу уличному мальчишке, не то что Руке Бога. Хилл мог бы влезть и через первый этаж, но не хотел снова прятаться в Тени.

Нужное окно оказалось защищено много лучше. Пока Орис бдительно оглядывал улицу и парадный подъезд, Хилл затирал руну гномской охрой. Той самой охрой, про которую все гномы в один голос твердят: нет её! Слухи врут! Не бывает такого, что истинные руны можно просто затереть! Но, тем не менее, Хилл всего лишь неделю назад на спор с Ульрихом сам сварил эту охру — под присмотром гнома, разумеется. Что будет, если об этом споре узнает Рунмастер клана, Ульрих не говорил — только бледнел, кусал бороду и ругался так, что пираты бы покраснели слушать.

Хилл балансировал на карнизе, избегая касаться окна: силуэт виверры разевал пасть и пускал клубы снежинок, покрывая стекло изморозью. Наконец, руна стерлась, лишая заклинание силы. Хилл облегченно вздохнул и взялся за оконный замок. Виверра продолжала шипеть, но убийственный мороз её дыхания превратился в туман.

— Уберись, ящерица, — шикнул Хилл, когда заклинание попыталось сорваться со стекла и щелкнуло призрачными зубами, едва не достав его пальцы. — Разобьешь стекло, мне же проще.

Стекло в ответ звякнуло и перестало дрожать, а оскорбленная виверра свернулась в нижнем углу и прикрыла нос хвостом. Из-за гребня злорадно мигали глазки: «Все равно влипнешь, воришка!»

— Ничего себе магия, шисов дысс.

Несколько мгновений, и щеколда подалась «ловцу металлов» — еще одному предмету гордости Ульриха, за продажу которого на сторону старейшины оторвали бы ему бороду и выгнали из клана.

«А, мелочи. Ловца любой хороший мастер сделает. Это тебе не охра… нет! не напоминай. Видишь, я в восемьдесят почти седой? Все из-за вашей Гильдии, чтобы Диего у Хисса в зубах застрял! Чтоб…» — гном мог ругаться на Мастера Ткача полчаса подряд, не повторяясь.

Показав язык посрамленной виверре, Хилл достал дудочку из кости гоблина и зажал зубами. Виверра разочарованно закрыла глаза и истаяла, вновь растекшись по стеклу лазурным мерцанием. Гоблинова свирель издала еле слышный всхлип со свистом. В ответ на полу засветились шесть вписанных в окружности рун. Из ближайшей высунулась змеиная голова, попробовала раздвоенным языком воздух и, признав владельца дудочки за хозяина, скрылась.

Путь к шкафу с рухлядью был свободен, но Хилла не покидало ощущение подвоха. По идее, змеи больше не представляли опасности, но он все равно старался обходить руны: лучше перестраховаться, чем сдохнуть от яда.

Он подошел к застекленным шкафам. При виде остатков виконтьей коллекции хотелось плюнуть: ничего мало-мальски ценного. Разве что две шкатулки. Одна — тик, инкрустация перламутром — его заказ. Вещица мягко светилась сладко-мандариновым, безобидная, как новорожденный котенок. А вторая… в дальнем углу притаилась вещь опасней виверры и песчаных змей, вместе взятых. Крохотная невзрачная шкатулка с щербатой крышкой казалась лазом в логово пумы. От нее несло смрадом разложения и смерти. Черные с фиолетовым отливом нити свивались и переплетались, как могильные черви. Отвратительно!

Хилл непроизвольно попятился.

Артефакт манил, притягивал, требовал:

— Коснись! Загляни в меня! Возьми сокровище! — призрачный голос, как скольжение гадюки по руке, вызывал дрожь и завораживал.

От этого голоса хотелось бежать, спрятаться. Или спрятать подальше эту мерзость. Закопать поглубже и забыть.

Гадостная дрожь в коленках оказалась последней каплей — Хилл потерял способность здраво мыслить. Взгляд его наткнулся на заказанную вещицу, и вдруг померещилось, что сладкое сияние скроет темный ужас. Не думая о последствиях, он подставил тиковую шкатулку к полке, какой-то из статуэток подцепил клубок могильных червей и смахнул в сердцевину мандарина.