Гильдия. Трилогия
Шрифт:
Матерая разбойница была куда более искусна в рукопашных драках, чем пятнадцатилетняя девочка. К тому же дрожащий, сбивчивый поток магической энергии заставлял ее то стареть, то молодеть, и сейчас она была молода и сильна. Но когда тебе на плечи внезапно прыгает неистовый живой ком, тут простительно на миг забыть боевой опыт!
Лейтиса шарахнулась в сторону, не удержалась на краю каменной площадки, и обе противницы, сцепившись, кубарем покатились по склону.
То, что они не переломали себе все кости, было истинным чудом, но ни разбойница, ни девочка этого чуда не оценили.
Тут бы девчушке и конец, задавила бы ее Лейтиса. Но, видно, не дремал Гарх-то-Горх, бог Нитхи. Разглядел в заморских краях маленькую храбрую наррабанку, послал ей помощь.
Потирая голову и пошатываясь, поднялся на ноги Дайру. Огляделся, пытаясь вспомнить, где он и как сюда попал. Что-то не вспоминалось...
Зато мальчик увидел, что на краю обрыва Сокол лихо рубится с каким-то здоровяком, поодаль учитель гонится за улепетывающими незнакомцами... а совсем рядом, в двух шагах, какая-то баба душит Нитху!
Оставив все попытки разобраться в событиях, Дайру кинулся на помощь напарнице.
Наших бьют!!!
Темные глаза призрачной девочки серьезно и неуступчиво глядели на незваных гостей. Ни одного слова не прозвучало в застывшем, как стекло, воздухе, но и Арлина, и Аранша, и Ильен поняли: перед ними сила куда более мощная, чем напускающий видения трехглазый Ящер.
Все поняли. Кроме Дената.
Увидев девочку, малыш заулыбался, соскользнул с рук Ильена и со всех своих крепеньких ножек заспешил к световому столбу.
Аранша рванулась было за ним – догнать, остановить... но руки, протянувшиеся вслед сыну, бессильно опустились. Сердце подсказало женщине: помочь сейчас нельзя, можно только помешать.
При виде топающего по черным плитам мальчугана Немое Дитя еще шире распахнуло свои и без того огромные глаза. Что-то дрогнуло в лице девочки, оно перестало быть не по-детски суровым. Беспомощность, растерянность – вот что проглянуло в нем.
Денат бесстрашно остановился перед призраком и протянул свою ручонку.
Немое Дитя чуть помедлило, а затем на исцарапанную ладошку мальчугана легла невесомая, неощутимая, словно лунный луч, ручка.
И хотя воздух по-прежнему оставался неподвижным, хотя ни один звук не разбил его хрустальность, люди поняли: между этими двоими идет разговор.
О чем могут говорить двое детей посреди древних развалин, пропитанных черным чародейством?
О том, как легко заблудиться в жестоком и невероятно сложном мире взрослых и брести сквозь него, как во мраке, не надеясь уже куда-то выбраться и что-то понять.
О том, как тянутся годы, бесконечные и одинаковые, ничего не меняя в душе, лишь покрывая ее серым налетом скуки.
О том, что не растешь, не взрослеешь, когда на разум обрушиваются непомерные, неподъемные глыбы знаний. Цифры, цифры, за которыми ничего не стоит. Разум все легче решает головоломные задачи, а душа задыхается, кричит. Но никто этого не слышит, никому до этого нет дела.
О страхе говорили двое детей. О тоске. Об усталости. О тихой, тайной надежде когда-нибудь уснуть и во сне исчезнуть, забыв томительное,
тягомотное существование на грани жизни и смерти.Аранша до боли стиснула руку Волчицы, когда девочка-призрак опустилась на колени и положила белокурую головку на грудь Денату. А мальчик серьезно и ласково гладил ее по чепцу и длинным локонам, словно это были волосы живой подружки, которая искала у него утешения.
Вдруг девочка, словно рыбка, выскользнула из световой струи. Прилегла на черную плиту, подложив обе руки под щеку. Денат сел рядом и негромко, с трогательной старательностью запел старую колыбельную песенку про лиса, который бегал под кустом и задел звезду хвостом. И об иволге, которая в гнезде укрывает птенцов крылом.
Губы Аранши невольно шевельнулись, вторя песенке: сколько вечеров подряд она пела ее сынишке!
С последними словами воздух над плитами заколебался, замерцал, заискрился, и фигурка уснувшей девочки медленно растаяла, сливаясь с легкими сумерками.
Денат встал, поднял горшочек-трутницу и побрел назад. Очутившись рядом с матерью, он молча протянул ей горшочек. У женщины перехватило горло, когда она увидела, что чумазое лицо сына залито слезами.
Но переживать Аранше было некогда. Ильен уже требовательно протягивал ей зажигательную стрелу, а госпожа скинула с плеча арбалет (свой-то Аранша обронила в черный провал). Волчица и сама прекрасно стреляла, но почему-то сейчас уступила право на выстрел наемнице, молча признавая ее превосходство.
Аранша заставила себя успокоиться. Твердой рукой взвела тетиву и поднесла к тлеющим углям наконечник стрелы, обмотанный паклей. Пропитанная горючим составом пакля вспыхнула нетерпеливо и зло.
В световом столбе опять стоял призрачный Ящер. Из пасти вырывались хрипение и свист. Ругается по-своему? Молит о пощаде? Творит заклинания?
Стрела мощно пересекла поляну и ударила в серый бок дорожной сумы, откуда выглядывал краешек желтого бочонка.
– Бежим! – пронзительно закричал Ильен.
Они успели добежать до кустов, когда сзади раздался грохот. Воздушная волна сбила их с ног, швырнула на колючие ветви.
Обернувшись, люди увидели зрелище грозное и прекрасное, словно извержение вулкана.
Световой столб пылал. В нем корчились, меняя очертания, неясные фигуры. Пламя билось, содрогалось, из его глубины рвались черные полосы и уносились ввысь, к сгущающимся тучам.
А от основания этого гигантского факела по плитам разбегались, змеясь и свиваясь в паутину, светлые трещинки. Словно какой-то небесный гигант пытался вырвать из земли пылающее дерево, а его мелкие, но цепкие корни дробили черный гранит.
Ударил нечеловеческий вопль и разом оборвался, смолк.
– Душа Пламени! – самозабвенно бормотал Ильен. – Душа Пламени! Вот так было при Шадридаге, когда гибла крепость!
Никто не слушал подростка. Все были потрясены зрелищем гибнущего злого величия.
И вдруг в гудение пламени и треск лопающегося гранита ворвался безумный хохот. Сухой, злобный, беспощадный. Смех мертвеца.
Громадный обломок гранита взмыл в воздух и, словно брошенный могучей рукой, полетел в оцепеневших людей.