Гилгул

— Постойте, постойте, постойте… — Он поднял руку. — Я, наверное, чего-то не понял… Теперь, когда Предвестник мертв, — Саша указал на распростертое у его ног неподвижное тело Потрошителя, — разве я… То есть разве Гилгул не должен умереть? — Мужчины почему-то переглянулись. Саше это не понравилось. — Постойте, вы же сами говорили, что, когда кровь Предвестника прольется на Святую землю, Гилгул получит свободу. Или это не считается? Если не я его убил? Но ведь, по-моему, вы сказали, главное — чтобы кровь его… Леонид Юрьевич сделал шаг вперед.

— Вы так ничего и не поняли? — спросил он медленно и очень тихо. — Александр Евгеньевич, вы — не Гончий.

— Как не… — Саша неуверенно улыбнулся и посмотрел на Леонида Юрьевича, затем на его спутника. — Вы шутите? Это что, шутка такая?

— Нет, это не шутка.

— А кто же я тогда?

— Вы? Вы — Александр Евгеньевич Товкай, психиатр. Настоящий Гончий перед вами, — Леонид Юрьевич кивнул на изменившегося пропойцу. — Извините, мы не хотели делать вам больно, но речь шла о спасении мира. Вы же несколько дней побыли в шкуре Гилгула и должны понимать…

— Да нет же! — закричал Саша и в отчаянии затопал ногами. — Нет! Гилгул я! Я!!! Я же вспомнил!!! Я сам все вспомнил!!! И про Лота, и про Каску, и… я ведь все помню! Леонид Юрьевич грустно посмотрел на него:

— Александр Евгеньевич, я все-таки Ангел. Вы должны были быть абсолютно убеждены в том, что Гончий — вы. Иначе Предвестник никогда не пришел бы с вами на Святую землю. Он был очень осторожен. А что касается воспоминаний… В этот момент Саша ему поверил и все-таки, еще на что-то надеясь, выкрикнул зло и надрывно:

— Вы еще скажите, что они фальшивые!

— Нет. Они настоящие, — вздохнул тот. — Только не ваши.

— А чьи же?

— Гилгула. Подлинного Гилгула. Гончего.

— Я вам не верю!

— Александр Евгеньевич, ну что вы как дитя малое, право слово, — сказал Леонид Юрьевич. — Посмотрите на себя критически. Неужели вы думаете, что Он остановил бы выбор на таком человеке?

— На каком это «таком»? — мертво спросил Саша.

— Александр Евгеньевич, давайте будем говорить правду. У вас недостаточно мудрости, чтобы разобраться, чем же истинное Добро отличается от Зла, только рядящегося в маску Добра. У вас недостаточно силы, чтобы терпеть боль, а Гончий — это в первую очередь боль. Боль вечных воспоминаний. У вас недостаточно воли, чтобы, не колеблясь, в сотый раз делать то, что необходимо делать, хотя это и страшно. У вас недостаточно храбрости… Но это не главное. Главное — у вас недостаточно веры. Пока недостаточно. Я рад, что вы смогли разбудить в себе какие-то из вышеназванных качеств, но, право же, этого мало, чтобы быть Гончим. Слишком мало.

— Ну да, — пробормотал Саша. — У меня недостаточно сил, чтобы пережить в течение пяти дней все, что ваш Гилгул пережил за шесть тысяч лет. У меня недостаточно воли, чтобы смотреть, как ублюдок Костя насилует Татьяну, а после обнаружить ее повешенной в спальне. У меня недостаточно твердости, чтобы идти с этими чертовыми стигматами через пол-Москвы. У меня недостаточно мудрости, чтобы сообразить: Костя — зло и служит Злу. И понять, каким это Зло может быть и во что превратится мир. И у меня недостаточно чего-то там еще, чтобы убить Костю и явиться сюда с единственной целью — убить Предвестника, кем бы он ни оказался. У меня недостаточно веры, чтобы согласиться умереть после того, как умрет Предвестник. И у меня недостаточно ума, чтобы понять: вы лжете!

— Мне искренне жаль вас, — сказал Леонид Юрьевич. — Но, к сожалению, я ничего не могу добавить к сказанному. Вы — не Гончий. Поезжайте домой и ложитесь спать. К завтрашнему утру вы забудете обо всем, что произошло с вами в течение последних пяти дней. Вас никто не будет преследовать. Обещаю. А теперь нам надо идти. Нас ждут. Они повернулись. И тут Саша понял. Его обманули. Потрошитель не собирался бить его ножом. Он хотел ОТДАТЬ нож Саше и поэтому держал его в руке. И Леонид Юрьевич убил Ангела, а потом начал кормить Сашу байками в надежде, что тот расслабится и седой, слуга Зла, сможет спокойно ударить его ножом. Тогда все получилось бы именно так, как предсказывалось. Умер бы Гончий. И умер Ангел. И тьма сошла бы на Землю. И теперь… Они не уйдут, нет. Они просто переждут, пока он расслабится. И нападут на него, и притащат сюда, и убьют… Или убьют где-нибудь по дороге. Кто знает, сколько вокруг еще Святых земель… Саша достал из кармана пистолет.

— Постойте-ка, — спокойно позвал он. — Не уходите. — Леонид Юрьевич и его спутник обернулись. — Мой последний «глупый» вопрос. Вы позволите?

— Конечно, — кивнул Леонид Юрьевич. — Спрашивайте.

— Предвестника можно убить. Но Ангела-то убить нельзя. Ты мне сам об этом говорил. Правильно?

— Смотря когда, — ровно ответил Леонид Юрьевич. — Некоторым это все-таки удается.

— Я надеюсь, ты-то не умрешь? Ничего, если я выстрелю?

— Зачем тебе это? — Леонид Юрьевич, казалось, совершенно не испугался направленного на него пистолета. — Что ты хочешь выяснить?

— Что ты действительно Ангел.

— Я — Ангел, даю слово.

— Ну, вот мы и проверим, — Саша улыбнулся страшной, мертвой улыбкой. — Не возражаешь? Гончий без всякого выражения наблюдал за тем, как Саша взводит курок. Леонид Юрьевич покачал головой.

— Не делай этого. Меня ты, конечно, не убьешь. Ты убьешь своего Ангела. И еще… я должен предупредить тебя.

— О чем это?

— Убив нас, ты навлечешь на себя большую беду. Очень большую. Настолько большую, что ты даже представить себе не можешь.

— Правда? Саша сместил ствол пистолета и нажал на курок. Звонко хлопнул выстрел. Из ствола выплеснулся оранжевый язык пламени, и в его свете улетела в темноту стреляная гильза. Седоголовый пропойца откинулся назад, ухватился за простреленное лицо руками и упал на спину. Саша сразу перестал его видеть.

— Ой! — сказал он громко, издевательски. — Беда! Большая беда! Такая большая, что я и представить не могу!

— Ему ничего не стоило убить тебя, — медленно произнес Леонид Юрьевич. — Но он тебя не убил. Потому что он — Гончий. Гилгул. А вот ты убил его. Убил на Святой земле.

— И что? — зло спросил Саша. — Я убил его, и что теперь?

— Ты пожалеешь об этом, — грустно улыбнувшись, пообещал Леонид Юрьевич. — Очень скоро. Станешь искать успокоения и не обретешь его. Будешь молить о прощении, но никто не ответит тебе и не скажет за тебя, потому что у тебя нет больше Ангела.

— Значит, так тому и быть, — упрямо закончил Саша и спустил курок. Леонид Юрьевич покачал головой. Саша выстрелил еще раз. И еще раз. Теперь он не видел почти ничего, потому что ослеп от вспышек. Только отблеск пламени на гильзах да печальную улыбку на лице неумирающего Леонида Юрьевича. А еще, всего лишь на одно мгновение, он увидел белые, почти прозрачные крылья, распахнувшиеся вдруг за спиной того, в кого он стрелял. И тогда Саша закричал…

23 часа 58 минут Дежурный старшина зевнул и широко шлепнул журналом регистрации происшествий сидящего на стекле комара. От комара осталось лишь мокрое пятно да прилипшие к стеклу лапки и крылышки.

— Во, мля, — пробурчал дежурный. — Весна, мля, апрель, а комарья уже, что этого… в сортире. Откуда берутся? Вот нет, шобы другая какая живность, а вот гнус — он целый год. Из крохотной клетушки политуголка вышли двое штатских. Лица у них были непроницаемо-серьезны. Следом шагал задержанный. Руки его были скованы наручниками за спиной, на распухших, разбитых губах блуждала бессмысленная улыбка. Странный мужик, — дежурный сразу обратил на это внимание, — с распухшим лицом, превратившимся в один сплошной синяк. Черный такой синяк, с фиолетовыми наплывами под глазами. Нос — что твоя подушка. Виски у мужчины совершенно седые, не по возрасту. На вид-то ему больше сороковника и не дашь. За задержанным шагал третий штатский. А за ними поспешал хозяин «Волги», бормотавший торопливо.