Гиллеспи и я

В зале повисла напряженная тишина; все до единого замерли в ожидании ответа. Интересно, к чему клонил Макдональд? Неужели он предполагал, что О’Коннел как-то причастен к смерти Роуз?

Посыльный порозовел.

— Что… что вы имеете в виду?

— Просто хочу узнать, зачем вы забрались так глубоко в лес, если легко могли облегчить свой мочевой пузырь за ближайшим деревом.

Свидетель что-то неразборчиво пробормотал.

— Простите? — Адвокат поднес руку к уху. — Пожалуйста, громче, сэр.

О’Коннел залился краской.

— Мой зов природы был посерьезнее, сэр. Поэтому я и ушел подальше от дороги. Мне хотелось покакать, извините за выражение.

Послышались сдавленные смешки. Некоторые дамы возмущенно поджали губы.

— Вот как? Приношу свои извинения. — Макдональд сделал шаг назад и добавил: — Копаться в этом я точно не намерен.

Смешки переросли в бесстыдный хохот, и Кинберви пришлось призвать зал к порядку.

Макдональд ничего не доказал и не опроверг, однако своим дебютным ходом развеселил безыскусную публику и, пожалуй, вызвал ее расположение. Благодаря ему многие почувствовали себя увереннее в суровой атмосфере Верховного суда и теперь ждали от молодого адвоката новых развлечений. Я надеялась, что такое начало пойдет нам на пользу.

Однако мое облегчение было недолгим. Кинберви с раздраженным видом смотрел в камин: ему не понравилось, что Макдональд играет на публику. Что до присяжных, кое-то из них улыбался, но остальные, подражая судье, сохраняли непроницаемое выражение лица. Внезапно я ощутила, что моя судьба целиком и полностью находится в руках этих мужчин.

После леденящего кровь рассказа О’Коннела, послужившего драматической завязкой, Эйчисон вызвал второго свидетеля, инспектора сыскной полиции Гранта, который изложил трагическую историю от начала до конца: исчезновение Роуз, бесплодные поиски, письмо с требованием выкупа, могила в лесу, окровавленная куртка с расчетным листком в кармане, героическое задержание Ганса и Белль, камень, найденный у них под окнами, признания обвиняемых, родственная связь между бывшей горничной Гиллеспи и Белль, сведения о моих расходах из банковской учетной книги и мой арест. Инспектор умудрился представить все так, словно каждый успешный шаг в расследовании был на его счету, и якобы со знанием дела рассуждал о событиях, в которых большую роль сыграл его коллега Стерлинг. Собственно, основное вмешательство Гранта состояло в том, чтобы прибрать к рукам это дело. Инспектор всегда казался мне самодовольным пронырой, и я была неприятно удивлена его авторитетом в глазах Эйчисона. К несчастью, благодаря уважительному отношению прокурора, показания Гранта выглядели правдоподобно, хотя кое в чем он солгал. К моему разочарованию, ни Прингль, ни Макдональд не изъявили желания подвергнуть его перекрестному допросу. За все это время инспектор даже не взглянул в мою сторону: полагаю, хотел, чтобы я почувствовала себя ничтожеством, не заслуживающим внимания. Покидая кафедру, он демонстративно ухмыльнулся.

Разумеется, суду предстояло еще заслушать заявления Шлуттерхозе и Белль. От мысли о том, какая омерзительная клевета там содержится, меня передернуло.

Между тем почти все утро первого дня заняла пикировка Эйчисона и Прингля. Прокурор утверждал, что Шлуттерхозе следует считать главным похитителем. Эйчисон вызвал множество свидетелей, которые видели немца в районе Вудлендс в день исчезновения Роуз. Например, миссис Мэри Артур с Уэст-Принцес-стрит наблюдала, как он, с девочкой на руках, бежал по дороге. По ее словам, Шлуттерхозе был пьян.

— Говорите, он был пьян? — напомнил Прингль, когда ему дали слово. — Почему вы так решили?

У миссис Артур сделалось такое лицо, словно она все познала в этой жизни.

— Я трижды была замужем, сэр, и трижды овдовела. Пьяного я отличаю с первого взгляда.

— Вы сказали, он плохо держался на ногах. Наблюдая за ним, вы беспокоились за ребенка?

— Мне было жаль малышку.

— Из-за того, что он может ее уронить?

— Да, но больше из-за того, что у нее плохой отец — мертвецки пьян средь бела дня. Какой позор!

Далее Эйчисон вызвал Роберта Диксона, бригадира с винокурни «Лох Катрин». Тот сообщил, что принял на работу Ганса Шлуттерхозе в первой половине тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, примерно на два месяца. В среду, восьмого мая, Ганс явился на винокурню и сообщил, что получил наследство и хочет уволиться. Диксон и сам собирался выгнать Шлуттерхозе за то, что тот подворовывал и прогуливал работу, ссылаясь на болезнь. Бригадир не помнил, как обычно одевался Ганс, и не узнал коричневую куртку. Однако Томас Холланд, старший мастер пекарни «Деннистун», был уверен, что часто видел Шлуттерхозе в похожей одежде. Холланд подтвердил, что Ганс действительно работал у него в период, совпадающий с датами на расчетном листе, обнаруженном в кармане куртки. По его словам, немец произвел благоприятное первое впечатление, однако вскоре проявил себя не лучшим образом и был уволен по истечении трех недель, когда явился на работу пьяным и с опозданием. В этот момент Шлуттерхозе что-то пробормотал и сделал неприличный жест в адрес бывшего хозяина. Подозреваю, этим он отнюдь не расположил к себе присяжных.

Во время перекрестного допроса Прингль установил, что мешки для муки с мельницы Скотстун встречались в Глазго на каждом шагу, и это была его единственная вылазка в лагерь Эйчисона.

Грейс Ламонт, владелица прачечной, сообщила суду, что прошлой весной Белль Шлуттерхозе несколько месяцев работала у нее младшей прачкой, а в мае, якобы получив наследство, попросила расчет. Ламонт и сама была готова уволить помощницу, поскольку до нее дошли слухи, что у той есть другая работа.

В ответ Эйчисон поднял бровь.

— И какая же другая работа?

Ламонт поджала губы.

— Не хочу говорить, сэр.

— Прошу вас, мэм, постарайтесь сказать. Другая работа какого рода?

— Аморального, сэр.

Затем несколько виноторговцев и трактирщиков подтвердили, что Ганс и Белль — их постоянные клиенты. Парочка любила выпить и частенько оставалась без гроша в кармане, однако весной тысяча восемьсот восемьдесят девятого года у Шлуттерхозе появились деньги, которые они тратили направо и налево, до самого ареста, причем, судя по всему, не заработанные честным трудом.

Далее Эйчисон вызвал Томаса Уилки, дантиста с Сент-Джордж-роуд. В день исчезновения Роуз дантист услышал на улице шум и выглянул в окно. На дороге перед остановившейся конкой лежал мужчина, а рядом с ним — ребенок.

— Какой вывод вы сделали из увиденного? — спросил Эйчисон.

— Что произошел несчастный случай. Мужчину с девочкой сбили лошади.

— Вы можете описать девочку? Ее волосы? Одежду?

— Кажется, каштановые волосы и зеленое платье.

— Каштановые волосы и зеленое платье, так? Вы уверены? Не светлые волосы и голубое платье?

— Возможно, волосы у нее были русые, но платье точно зеленое.

— Вы узнаете человека, которого видели в тот день, здесь в суде?

Уилки повернулся к скамье подсудимых и уставился на Шлуттерхозе. Примерно через минуту он покачал головой.

— Не уверен. Телосложение совпадает, но у того мужчины были усы и одежда похуже. Этот человек на него не похож.

Эйчисон указал на Ганса пальцем.

— Вы не можете поклясться, что видели этого человека?

— Нет, сэр.

— А вы не заметили, девочка была в крови?

— Нет, сэр, не заметил.

Лицо прокурора оставалось непроницаемым, но чувствовалось, что он доволен. Сначала я удивилась, но затем осознала, как присяжные воспримут показания дантиста. От Каски я знала, что Прингль собирался привлечь свидетелей несчастного случая, которые видели кровь у девочки на голове. Поскольку линия обвинения основывалась на том, что смертельную рану Роуз нанесли позже и преднамеренно, вероятно, Эйчисон хотел поставить под сомнения показания свидетелей Прингля.