Гильотина в подарок
Шрифт:
– Желаю счастья!.. Твой автобус…
– Прощай!
Она прыгнула на подножку. Дверь захлопнулась.
На следующий день, уезжая в командировку, он был уверен на все сто, что Вася его опять шантажировала, как тогда – беременностью. И парня этого, Игорька из Удмуртии, она просто выдумала.
Вернувшись, он нашел ключи от «явочной» квартиры в почтовом ящике.
Случайно встретил ее подружку, тоже студентку пединститута. Она назвала ему дату свадьбы. Он попросил у нее домашний адрес Василины. Та очень удивлялась, пока записывала его на клочке бумаги.
Он купил букет белых роз.
Ему открыла ее
– К тебе гость! Поторапливайся!
– Кто? – услышал он знакомый встревоженный голос.
– Выйдешь – увидишь сама!
Мать, конечно, не догадывалась, какую роль в жизни ее дочери играл этот молодой человек с киношным лицом и с букетом белых роз.
Василина застыла на пороге комнаты в голубом махровом халате, вытирая на ходу волосы.
– Ты?
Он не видел еще такой счастливой улыбки. И в тот же миг осознал всю нелепость своего визита.
– Вот. Пришел тебя поздравить. – И протянул цветы.
Улыбка исчезла.
– Стебли надо подрезать. И бросить в воду кусочек сахара, – принялся давать советы Антон.
– Обойдутся!
– Значит, решилась? – прошептал он.
– Да.
– Где будет свадьба?
– Там. В Удмуртии. Так что не надейся! Хоть на свадьбе тебя не будет! Надоел!
– А как же институт?
– Я перевелась на заочное. Буду приезжать два раза в год на сессию. Но и здесь тебе ничего не перепадет! Я – верная жена!
– Не сомневаюсь.
– Мне вообще-то надо одеваться. Мы с мамой идем к портнихе. Забирать свадебное платье.
– Знаешь, Вася, я никогда тебя не забуду…
– Я тоже буду помнить вас вечно, Антон Борисович, как самого любимого учителя!
Уже в прихожей она сунула ему в руку какую-то бумажку.
– Здесь адрес моей подруги. Если захочешь мне написать, она перешлет.
– Прощай!
Выйдя из подъезда, Антон не удержался, оглянулся на ее окно. Василина стояла в голубом халатике, несчастная, раздавленная. Лицо сводили судороги, перешедшие в необузданный рев маленькой девочки. На крик прибежала мать, прижала ее к себе, но Василина вырвалась из объятий. Исчезла.
Он тоже постарался исчезнуть.
Как-то проснулся среди ночи. Перелез через спящую жену. Пошел на кухню попить. Заглянул в календарь. И понял, что сейчас у них брачная ночь. Представил, как ее ласкают чужие руки. Грудь сдавило, как в тот раз. Он уже успел привыкнуть к этому недугу, но в ту ночь боль не отпускала. Решил принять душ. Встал под сильную холодную струю. Хотелось орать, но за стеной спала дочь. Орал молча, раскрыв рот, сжав кулаки, раскачиваясь под душем.
Как-то обнаружил в кармане записку с адресом ее подруги. И кстати. Приближался Васин день рождения. Пошел на почту. Прихватил из дома раритет – Кнут Гамсун, «Плоды земли». Издание двадцать третьего года. Подписал: «В память о факультативах по зарубежной литературе. Твой учитель».
Как-то должен был возвращаться из Москвы поездом. Купил билет на красноярский «Енисей», потому что он пять минут стоял в маленьком удмуртском городе. Было пять
утра. За окном зимний деревенский пейзаж. Фонари лишь на станции. Дальше тьма. Поезд тронулся…Потом пошли звонки. Безымянные. Похожие на провалы в пропасть. Жену это очень сердило:
– Опять молчат! Какое-то слишком робкое создание! Явно тебе!
– Мне тоже не отвечают.
Теперь у них возникали скандалы по малейшему поводу.
Как-то звонок разбудил его среди ночи.
– Алло! Я вас слушаю, – интимно прошептал Антон.
В ответ кто-то всхлипнул. Еще раз. Он хотел заорать: «Вася! Где ты? Я сейчас примчусь к тебе, только не плачь! Все еще образуется!» Но страх перед Маргаритой уже перерос в болезнь. Он осторожно положил трубку на рычаг.
Года через два после этого он снова – уже случайно – оказался в красноярском поезде. Теперь он не мучился ради пятиминутной стоянки в удмуртском захолустье. Сразу после Кирова он уснул. И вдруг почувствовал сильный толчок в грудь, и сладенький голос над ухом промурлыкал: «А ведь она уже умерла! Умерла! Так-то вот! Сходил бы на могилку – проведал…»
За окном – тот же деревенский пейзаж. Маленькая круглая бабенция в огромных сапожищах месила привокзальную грязь.
Солнце сегодня так и не показалось. Спина озябла. Земля с каждым днем все холоднее.
– Она не умерла, слава Богу! – обратился Полежаев к пчелам и шмелям, которым было наплевать на его откровения.
А ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как они познакомились. Десять лет. Ему всего тридцать пять. Он молод и полон сил. И все же кажется, что минуло столетие. Что все это было не с ним. В какой-то другой, ирреальной жизни.
Он вздрогнул. По ноге ползла пчела. Смахнул ее на траву и вдруг осознал всю трагедию происходящего. Бедняжка вылетела из улья, чтобы умереть. Крылышки износились от тяжких трудов и больше не служили ей. Она переваливалась с травки на травку в предчувствии долгожданного покоя. Ей, наверно, хотелось умереть на цветке, потому что она несколько раз пыталась подняться по стеблю, но тщетно. Всем нам хочется обставить это дело понарядней.
«И всего-то она прожила три месяца. Длиной в столетие…»
Он позвонил Василине на работу.
– Ну, как ты?
– Держусь. Только сегодня в редакции спохватились, что Лени третий день нет. Главный редактор рвет и мечет. Обратился в милицию. Может, хоть теперь пошевелятся эти господа? Ты как? Не разгадал, почему Леня написал твою фамилию на той бумажке?
После того как Еремин пренебрежительно отнесся к писанине журналиста, Антон и думать забыл о листке с текстом.
– Не хочешь встретиться? – закинул удочку Полежаев.
– Ой, Антоша, только не сегодня! Ведь ты наверняка ударишься в воспоминания, а мне сейчас не до этого. И вообще я превратилась в самую обыкновенную бабу, с которой тебе не о чем говорить. Стоит только прикинуть, что Маргарите тогда было двадцать пять, а мне сегодня уже двадцать восемь, – и все станет ясно. Ты любил во мне девочку. Ее больше нет.
– Главное, поменьше философствуй. Я твою теорию разобью в пух и прах, вот только доберусь до тебя! Может, сходим в «Иллюзион»? Ты раньше любила бегать по киношкам. Обещаю не ударяться в воспоминания.