Гимгилимы-2: С надеждой на возвращение!

– Неужели вы забыли? Его, иэх, бросили в тюрьму, ему отрезали пальцы и язык за то, что он оскорбил вас и бросился на вас в драку.

Набат утих, пол перестало шкивать, и к Улиту вернулась способность скандалить.

– Старый долбоёб!! Перепугал меня до смерти!! – заорал он едва ли не с пеной у рта. – Я спрашивал о Веруме, а не о том ублюдке с Востока!! Верум, это землянин, который живет со мной в 22-ом номере!

– Ах, другой важный, иэх, землянин. Удивительно, как я мог сперва подумать, что Верум мой сын, а после принять его за востоковца Уддока? Верум в столовой. Но вас он не искал, вы ведь не терялись. И как я перепутал? Совсем мозги чешуёй, иэх, заросли.

В столовой, один на все столики, сидел Верум и пил чай из кособокой белой чашки с кривыми краями. Улит яростно посмотрел на него.

– С самого утра скандалишь? – спросил Верум, приветствуя друга кособокой чашкой.

– Этот безмозглый дед несет всякую околесицу!

– Да я слышал, слышал… твои вопли.

– Между прочим, я пропал на целую ночь, а ты и не подумал искать меня!

– А чего тебя искать? – ухмыльнулся Верум. – Известно, где ты был. Сам же сказал.

– Известно ему, – пробурчал Улит, думая, к чему бы ещё придраться.

– Как прошла ночь?.. Ах, ты же не любишь, когда об этом говорят напрямик.

– Не люблю. Есть вещи, которыми джентльмен интересоваться не должен.

– Странные у тебя понятия о джентльменах… Тогда так. Этой ночью ты открыл в библиотеке новую книгу? Она оказалась полна новых знаний и приключений? Ты оставил в ней закладку? Будешь ее перечитывать?

Улит постарался изничтожить Верума взглядом, испепелить его до последней ДНК. Но Верум не испепелялся, а продолжал пить чай, нагло ухмыляясь.

– Ты пошлая сволочь, – сокрушенно заключил Улит. – От зависти готов облить грязью всё то чистое, светлое и романтическое, что произошло со мной этой ночью. Ну не всё, конечно…

Улит вспомнил неловкий момент, связанный с запутанной простынёй и падением на пол как раз тогда, когда это было очень даже неприемлемо, в конце концов, неловко и просто неприлично.

Верум кивнул на кособокую чашку.

– Это нам Трощ подарил, – сказал он. – Заявился сегодня в гостиницу с первыми лучами солнца и подарил. Сказал, эту чашку вчера слепила его пятилетняя дочь для уважаемых важных землян. И он с утра пораньше лично вытащил шофёра из постели и прикатил в гостиницу, чтобы, как водится у муслинов, взять у Чикфанила ключ, ворваться в наш номер, лично вытащить из постели уже меня и с гордостью подарить этот шедевр гончарного дела. Каков папаша, а? А может, сам и слепил чашку, чтобы к нам подлизаться, потому что у него дома я в глаза не видел никаких дочерей, и сам Трощ никаких дочерей раньше не упоминал. Теперь у нас есть кособокая чашка с кривыми краями, и я пью из неё чай. Можно бы забрать домой в качестве сувенира, как на билет денег накопим, да таможня вряд ли пропустит. Будто Трощ этого не знает.

– Кстати, сколько нам нужно работать, чтобы набралась нужная сумма?

– Если ограничить себя в еде и прочих развлечениях, нам нужно проработать около года. Вернее, круга. Он чуть длиннее года.

– Что очень даже неплохо, – неожиданно для Верума заявил Улит.

– Неплохо? Мы застряли здесь на год, а ты говоришь, это неплохо? Я не ослышался?

– Не ломай дешевую комедию, Верум. Ни на какой год мы здесь не застряли. Пройдет полгода, и мой отец отправит кого-нибудь из своих помощников, а может прилетит сам, если выкроит время. Такая задержка позволит мне… чаще работать в библиотеке.

– А книга и впрямь попалась интересная, и читатель ушёл в неё с головой, – нараспев произнёс Верум. – Только о важном задании не забывай.

– Здесь поможет Шафтит, – отмахнулся Улит и окликнул повара, потребовав подать завтрак.

Вскоре к сонодому подкатил тёмно-малиновый грузовичок, за рулем которого сидел один из усатых и очумелых детей Ежумее. Улит и Верум забрались по лесенке и плюхнулись в кузов, наполненный пахучим сеном. Почему-то малиновые грузовички гимгилимских фермеров всегда были набиты сеном. Улит и Верум так и не удосужились спросить об этом ни самого Ежумее, ни его очумелых детей, ни кого-либо из рабочих. Да и, сказать по правде, им это было безразлично. Земляне слушали мотор и думали каждый о своём.

Улит думал, как было бы здорово, если бы деньги так и не нашлись, а прилетел бы отец. Тогда он бы познакомил отца с Шафтит и спросил бы родительского благословения остаться жить с ней здесь, на Яппе. Конечно, Шафтит почти полностью не соответствует материнским требованиям, но сердцу не прикажешь.

Прости, мама, твой милый Улиток не выбрал львиную дорожку.

А Верум размышлял, как бы отреагировал Ылит, узнай он, что его сын вместо сбора материала вкалывает на ферме, а сбором материала занимается муслинка, от которой сам Улит без ума. Скорее всего, книга под названием «Шафтит», как и путь на Яппу, для Улита, “оскверненного противоестественным сношением”, была бы закрыта раз и навсегда.

2. Камнеголовый и Косоглазый

Своё прозвище Тмухрын, что означает Камнеголовый (от медьеб. «тму» – камень и медьеб. «хрын» – голова), получил после того как выдержал соответствующие испытания, как никто их не выдерживал. С тех пор его хрын почти всегда занимал путь богов, на котором плавные подъёмы чередуются с крутыми, кишковыворачивающими спусками. Божью дорогу частенько мотает, путника поджидают двойные и тройные петли, разнообразные столь отчаянно и хитро, что у идущих рано или поздно подкашиваются ноги, начинает кружится голова и вдобавок к горлу подкатывают рвотные спазмы. Неудивительно, что скоро Камнеголовый позабыл своё настоящее имя. Зато не позабыли другие. До испытаний его звали Агрорырур, что ничего не означало.

Юные медьебны выбирают занятие себе по нраву и обучаются как-то: охотниками, воинами, пастухами, травниками, огородниками, любовниками, а то и учеником колдуна становятся. В общем, неплохой выбор полезных и уважаемых дикарских профессий. Однако находятся и те, кто стремится овладеть жёлтой маской, вождедомом, а заодно и всем посёлком.

Для этого необходимо пройти два испытания: самогоном и палками. На первом страждущие власти упиваются самогоном, пока сами боги не заговорят с ними трубными голосами и не покажут свои лики, ну или испытуемые не начнут массово блевать. Считается, что боги начинают говорить и показывать лики, если кандидат в вожди имеет достаточно терпеливый желудок. Михудор, слушая рассказы Ретрублена, подумал, что речь идёт не о божественном вмешательстве, а о белой горячке. На втором испытании соискателей лупят по головам. Это-то испытание и отпугивает большинство властолюбивых медьебнов. Никому не понравится, если его лупить дубинками, особенно в пьяном состоянии. Так вот, Агрорырур выдержал это испытание так, будто затем и родился, чтобы стойко переносить безжалостные избиения. Об его каменную голову старательные воины – от их старания зависело будущее племени – сломали несколько палок, а будущее племени и ухом не повело. Возможно оттого, что уши к тому моменту походили на пурпурно-красные бутоны и вместе с отбитой головой не чувствовали боли. Как сидел Агрорырур с налитыми кровью мутными глазами, так и продолжал сидеть, хотя из его проломленной башки хлестала кровь и текли мозги. Его бросили на носилки и унесли в вождедом. Там колдун провёл над ним таинство, после которого новоявленный глава мог обходиться без утраченной части мозгов и при этом жить почти как раньше. У Камнеголового появилась привычка выходить по ночам из вождедома и до восхода солнца затягивать тоскливым голосом народные песни и сказания.

Его соперники оказались слабовольными обладателями слишком ломких черепов и были недостойны носить жёлтую маску и отстаивать интересы племени на собраниях Совета Стоящих Под Богами. При первых же ударах дубинками хмель слетел с них. Они позорно заблевали босые ноги воинов, закрылись руками, извивались и орали. Потом повскакали и разбежались по домам. Там их зазря треснувшие черепа, помятые тела и отбитые пальцы залечили и перевязали жёны, а дети потребовали рассказов об испытаниях.

Кто-то участвовал в испытаниях не впервые, а кто-то не откажется принять участие и в дальнейших. На иных ветеранов смотреть страшно. Их головы выглядят так, словно подходящего размера орех облепили пластилином и оббили молотком. Хрясь – пробоина во лбу, и теперь путает лево с право, а дом и жену путает с домом и женой соседа; хрясь – было 24 ребра, стало 26, было на больших пальцах по две фаланги, стало по четыре.

А ветераны ничего, улыбаются редкозубыми ртами и с нетерпением ожидают следующих испытаний. Складывается впечатление, что многих медьебнов привлекает само участие, которое для них важнее победы. Им важно суметь подняться на ноги, выскользнуть из-под ударов и дать дёру от воинов. Отлежаться, выйти из дома и гордо и беззубо улыбнуться. Правда, теперь хожу как охапка сена на вениках и, бывает, в постель ссусь и срусь, а так вполне неплохо себя чувствую. У медьебнов, как и у муслинов, имеется способность к супергенерации тела, но от этого способ избрания нового вождя не становится менее жестоким – многие не выживают. Поэтому рыжие неустанно молятся о здоровье и долгой жизни вождя, так как смена вождей всегда связана с переломанными костями, отбитыми внутренностями и смертями.