Гимн Рождества

Люциус Кинсэйд воскликнул:

– Никогда не думал увидеть тебя здесь! Что, Дальний Восток утратил свое очарование? Ты вернулся домой?

– Я думаю, не переехать ли мне на постоянное жительство в Лондон? – ответил Николас деланно серьезным тоном, совершенно не похожим на его обычный. – Да. Хр-р-р-ум. Это дело нужно серьезно, чтобы не сказать – долго, обдумывать.

– А я и забыл, как это у тебя здорово получается. Вы только что слышали прекрасное подражание Старому Фогги, руководителю нашей группы в Оксфорде, – объяснил ректор ошеломленным жене и Кэрол, которые созерцали это проявление студенческого товарищества, не веря своим глазам.

– Люциус, дорогой, – сказала миссис Кинсэйд, – в данную минуту мы должны быть в холле. Нас ждут.

– Пойдем с нами, Николас. – Преподобный мистер Кинсэйд дружески толкнул старого товарища в плечо, указывая дорогу на церковный двор, а затем провел его в холл через внутренний вход. Кэрол и жена ректора шли за ними. В холле в полном разгаре был воскресный утренний вариант «Щедрого стола». Добровольные помощники подавали завтрак, состоящий из чая, кофе или сока со сладкими рулетами.

– Я бы предпочел, чтобы это были яйца, копчушки или хотя бы немного тарелок с беконом, – сказал ректор. – К несчастью, это все, что нам по карману. Но должен признаться, что жалоб мы почти не слышим.

– А что у вас за программа? – спросил Николас. Мужчины отошли, ректор заговорил, поспешно объясняя, для чего существует «Щедрый стол».

Абигайль Кинсэйд заметила, внимательно наблюдая за реакцией Кэрол на свои слова:

– Мистер Монфорт, кажется, симпатичный человек.

– Если он друг вашего мужа, значит, он человек достойный, – ответила Кэрол по возможности небрежней. Ей очень хотелось рассказать миссис Кинсэйд всю свою историю с Николасом Монфортом, но она чувствовала, что время для этого еще не пришло.

– Мистер Монфорт, как и Люциус, не лишен склонности к проказам. – Голубые глаза Абигайль Кинсэйд смеялись. – Кстати, Люциус съел по меньшей мере половину конфет из той коробки, что вы мне подарили. Он говорит, что предпочитает орехи и тянучки, которые можно долго жевать.

– Конечно. Ничего другого я и не ожидала. – Их глаза встретились. И вдруг, инстинктивно ощутив таинственную связь, существующую между ними, женщины рассмеялись.

– Люк, – сказал Николас немного погодя, – ты не можешь продолжать эту деятельность самостоятельно. Разреши мне помочь тебе. – Достав чековую книжку, он начал заполнять чек.

– Дорогой мой друг, я привел тебя сюда не для того, чтобы просить у тебя деньги, – воскликнул Люциус Кинсэйд.

– А ты меня и не приводил, – сказал Николас, мельком улыбнувшись, – меня привела мисс Симмонс, и я ей очень признателен. Вот, держи. Вероятно, и в будущем я смогу вам помогать. – Он протянул другу чек.

– Вот это да! – Ректор уставился на бумажку. – Великолепно. Почти невероятно, я бы сказал.

– Ерунда. – Рука Николаса на мгновение задержалась на плече друга. – Когда-то ты оказал мне важную услугу. Просто справедливо, что я возвращаю долг с процентами, ведь с тех пор прошло столько лет.

– Люк спас мне жизнь, – сказал Николас, обращаясь к миссис Кинсэйд и Кэрол. – Когда мы были в Оксфорде, он вытащил меня из воды – у нас перевернулась лодка. А теперь, Люк, я хочу попросить у тебя кое-что за этот чек. Мне бы хотелось, чтобы вы с миссис Кинсэйд пришли ко мне пообедать во вторник вечером. Будет еще мой помощник с женой. Ты ведь помнишь Уильяма Бэскома?

– Билла? А я-то думал, куда он делся. А он, оказывается, работает у тебя. – Люциус Кинсэйд усмехнулся. – Прямо воссоединение старых однокашников, не видевшихся сто лет.

Позже, идя от святого Фиакра к дому, Кэрол занимала Николаса рассказами об обеде в канун Рождества, на котором Кинсэйдам помогали она и слуги из Марлоу-Хаус, – Эти славные люди, Кинсэйды, борются за то, чтобы «Щедрый стол» не прекратил свою деятельность. Надеюсь, вы и дальше будете им помогать. – Он не ответил, и она замолчала, а потом добавила:

– И церковь нуждается в кое-какой реставрации.

– В серьезной реставрации. Я сам способен замечать подобные вещи, мисс Симмонс. – Он говорил строго, но в глазах у него плясали зеленые огоньки, когда он остановился и, взяв ее за плечи, повернул лицом к себе и спросил насмешливо:

– Я также полагаю, что вы хотите, чтобы я восстановил прежнюю славу Марлоу-Хаус?

– Хорошо бы вы сделали это. Нельзя допустить, чтобы такой прекрасный старый дом превратился в развалины.

– Он мне всегда нравился. Возможно, я сохраню его, а не буду продавать, как думал раньше.

– Я знаю, что леди Августа была бы рада слышать это.

Он заметил скептически:

– Вы опять делаете вид, будто вам известны ее мысли и пожелания.

– Я не делаю вид. Я говорю то, что знаю о ней.

– Вот как?

По этому насмешливому замечанию Кэрол не могла понять, как он отнесся к ее заявлению.

– Верьте мне или не верьте, дело ваше, – сказала она. – Это не имеет значения, лишь бы вы помогали Люциусу Кинсэйду и сделали что-нибудь для служащих Марлоу-Хаус.

– Почему, мисс Симмонс, – воскликнул он, – почему это вам так важно? Это связано с чем-то, что сказала или сделала моя тетка? Я разбираюсь в людях и уверен, что вы что-то от меня скрываете.

Он все еще держал ее за плечи и смотрел ей в глаза. Кэрол тоже смотрела на него, и ей очень хотелось набраться смелости, сделать один шаг и положить голову ему на грудь. Если бы почувствовать на себе его руки! Сердце у нее просто разрывалось. Но он ждал ответа, и она ответила единственно возможным способом:

– Сейчас я не могу этого рассказать. Я не хочу, чтобы вы сочли меня за сумасшедшую. А это, боюсь, обязательно произойдет, если я скажу слишком много. Пока вы не знаете меня достаточно хорошо и не поверите в мой рассказ. Обещаю все рассказать вам в свое время.

– Сначала я решил, что вы мошенница, что вы пытаетесь урвать из наследства моей тетки, раз не удалось убедить ее внести вас в завещание. – Он все еще смотрел на Кэрол так, будто пытался читать у нее в душе, и казалось, он говорит сам с собой.

– Я не виню вас за то, что ваши мысли шли в этом направлении. В конце концов, вы меня не знаете. Но уверяю вас, мистер Монфорт, я и представления не имею, с чего начинать мошенничество.

– Вы ничего не просите для себя. Только для других. Что же это за тайна? Что вами движет? – Он не сводил с нее глаз. Кэрол еле сознавала, что мимо мчатся машины, что прохожие с любопытством взглядывают на пару, так напряженно смотрящую в глаза друг другу.

«Николас, – пело ее сердце, – Ник, Николас, Ник. Любовь моя».