Гипсовый трубач

— Что же делать?! — расплакалась Стеша. — Мы не можем вернуться с пустыми руками!

Всесоюзный староста вытер девушке слезы своим большим носовым платком, подумал, потеребил бородку и присоветовал: единственный выход — обратиться в Эрмитаж, чтобы выделили какую-нибудь вещицу подревней, которую наверняка купит большой друг молодой Страны Советов Армунд Гаммер, проживающий в «Метрополе» в императорском люксе.

Собственно, ради этого фильм-то и затеяли. В ту пору правительство, чтобы скопить валюту на покупку импортных станков и конвейеров (своих еще не было), решилось на отчаянный шаг — продать кое-что из шедевров эрмитажной коллекции. В народе пошли нехорошие слухи, мол, разворовывают большевички художественные ценности, собранные царями-батюшками, к бегству, знать, готовятся. И власти с помощью самого важного искусства решили разъяснить людям: никто ничего не разбазаривает, все до последнего цента идет на индустриализацию. Это чистая правда! Кино никогда не врет!

В общем, ходоки прибыли в Ленинград и по дороге в Эрмитаж осмотрели места революционной славы. Директор музея, седой ученый в черной академической шапочке, как услышал, зачем пришла эта странная троица, — так сразу замахал руками: «Ни за что!» Только что уехали просители с Урала, нагруженные Тицианом! Но тут хоть понятно: сталь, броня, танки, покой Родины. А на свинью он не даст им даже ломаного кесарева динария! Однако постепенно, слушая страстные монологи Стеши и Николки, академик смягчился, проникся трудными заботами русских селян, веками кормивших и поднимавших Русь. Но окончательно сломил его Федот своими частушками:

Без Венеры голозадой Обойдется наш народ. Нам заводы строить надо, Чтобы двигаться вперед!

Хранитель пустился в пляс вместе с ходоками и на радостях вынес им конную статую Донателло. Сталин, узнав про такое расточительство, поморщился и написал на полях сценария синим карандашом: «Чудак! На свинью довольно и этрусской вазочки!» Тут же исправились, а научному консультанту объявили выговор. Ходоки же радостно помчались в Москву, в «Метрополь», куда их наотрез отказывался пустить строгий швейцар с окладистой бородой. Снова выручил общительный Федот, выяснивший, что страж гостиничных дверей родом из соседней деревни. Армунд Гаммер повертел в руках вазу, опытным глазом окинул статную Стешу и без звука выдал ходокам элитную свиноматку Норму, как нарочно уже стельную, а к ней прикомандировал «швайнерспециалиста» Клауса, чтобы обучить темных колхозников обхождению с плодовитым, но требовательным и нежным животным. О том, как везли хавронью домой в мягком вагоне, особый рассказ.

За время путешествия между Стешей и Николкой затеплилось, а потом разгорелось чувство чистой взаимности, горячо поощряемое Запечкиным. Однако когда они с триумфом вернулись в «Красный рассвет», Стеша с головой ушла в обихаживание свиньи-спасительницы, которая готовилась стать матерью. Серьезная и ответственная девушка даже не замечала ухаживаний «швайнерспециалиста», тщетно прельщавшего комсомолку Колоскову шелковыми чулками и баснями о заграничной жизни. Однако Николка, приняв трудолюбие подруги за охлаждение, занемог ревностью к мнимому сопернику. Несчастный парень бродил вечерами за околицей, смотрел на огоньки свинофермы и пел печальную песню, сочиненную композитором Дунайским на стихи все того же Хаита и подхваченную всем Советским Союзом:

Вечереют золотые пажити На краю уснувшего села. Может, вы, березоньки, расскажете, Почему зазноба не пришла?

В финале фильма, согласно сценарию Тачанкина, в дело вступали темные силы, задумавшие погубить свинью Норму, а заодно и колхоз «Красный рассвет». Но кто же эта злая сила? На специальном закрытом заседании коллегии НКВД столкнулись разные мнения. Нелепую мысль о белогвардейском подполье отмели сразу: его нет и быть не может. Оно уничтожено окончательно и бесповоротно, а злобные последыши влачат жалкое существование в трущобах Парижа и глинобитных норах Харбина. Зато подробно обсуждался другой вариант: убить Норму хотят польские диверсанты-парашютисты. В те годы панская Варшава, отхватив Вильно, Львов и Гомель, зазналась, распушилась и, подстрекаемая Францией, всерьез готовилась к войне с СССР, чтобы завладеть Киевом и Смоленском. Но сразу встал вопрос: «Где же в таком случае была противовоздушная оборона республики? Проспала вражий десант?!» С Ворошиловым ссориться не хотели, и кто-то предложил: «Пусть вредители будут из затаившихся кулаков!» Тут уж рассердился Ягода: «Вы соображаете, что говорите, бакланы?! Получается, мы с вами не выполнили приказ партии о ликвидации кулачества путем выселения в отдаленные районы Севера и Сибири? Сами туда захотели?»

М-да, ситуация! После долгого молчания послышался робкий совет: «Пусть Клаус окажется шпионом!» Сначала обрадовались: вот он — выход. Но потом спохватились. Во-первых, получается, Армунд Гаммер совсем не друг Страны Советов… Во-вторых, зарубежные специалисты плодотворно работают во многих областях народного хозяйства, и отрицательный образ «швайнерспециалиста» может бросить тень сразу на всех добросовестных иностранных тружеников, вызвать волну недоверия и шпиономании. Что делать? Коллективный разум зашел в тупик. И тогда слово взял верный друг органов писатель Бабель, приглашенный на коллегию для творческой представительности. «Вредитель, — сказал он, — бывший помещик, который под видом иностранного туриста приехал в Советскую Россию, чтобы проверить, как там поживает его имение, куда он, наивный, еще рассчитывает вернуться!»

Ну конечно же помещик! Как сразу не сообразили! Ход был художественно яркий и политически безупречный: главу Интуриста как раз взяли по делу «Виккерса». Сталин одобрил решение коллегии, приписав синим карандашом на полях сценария: «Оч. хорошо!»

И вот переодетый помещик Шулыгин, приклеив кудлатую бороду, крадется по своей бывшей вотчине и с ужасом обнаруживает в родовой церкви шумный клуб с танцами под патефон, в барском доме деловитый сельсовет со щелкающим «ундервудом», а в конюшне, где держали знаменитых орловских рысаков, — свинарник! Вникая в разговоры селян, он ожидает услышать проклятья и жалобы на большевиков, но до него доносятся радостные споры и заклады — сколько поросят принесет Норма. Экс-помещик с ужасом понимает: нет, не от Русского общевоинского союза ждут помощи крестьяне, а от элитной свиноматки. Дворянское сердце Шулыгина этого не вынесло: вскрыл он двойное дно чемодана, достал огромный маузер, дождался ночи и пошел убивать Норму как символ новой жизни.

Однако возле производительницы, готовой к опоросу, дежурили неусыпная Стеша и Клаус, не забывавший даже в такой ответственной ситуации назойливо охмурять занятую девушку. Увидав Шулыгина с маузером, немец, конечно, струсил и с визгом зарылся в солому. Догадливому советскому зрителю было понятно: иностранные специалисты, конечно, нам не враги, но своя шкура им дороже, поэтому надо обучать и воспитывать собственные кадры. Однако Стеша не растерялась, выхватила из навоза вилы и пошла на супостата. Услышав крики неравной борьбы, на помощь любимой пришел Николка, как обычно скитавшийся с песней у околицы. Вдвоем они обезоружили и связали врага, сдав его на руки подоспевшим чекистам, которые уже разоблачили мнимого интуриста и ехали брать, да вот беда: сломался автомобиль — американский «Форд». «Был бы ЗИС, — белозубо улыбнулся оперативник, — не опоздали бы!»

Когда связанного Шулыгина вели к машине, раздался радостный поросячий визг — Норма принесла первенца. Услышав этот пронзительный гимн могучим силам природы и новой жизни, бывший барин сник, понимая: его время кончилось безвозвратно… А вот и последние кадры кинофильма: увитая цветами и лентами колхозная тройка сытых коней, сопровождаемая стайкой подросших поросят, подкатывает к сельсовету. Из брички для совершения таинства записи акта гражданского состояния выходят старшие зоотехники Николай Бобров и Евстигнея Колоскова, оба с орденами на добротных лацканах. А Федот Запечкин, поступивший в консерваторию, хорошо поставленным баритональным басом жарит под гармошку:

Пою тебя, бог Гименей, Ты, что соединяешь невесту с женихом…

Над крышей бывшего дворянского гнезда развевается новенький алый стяг с серпом и молотом…

«Норма жизни» получила Сталинскую премию 1-й степени. Вождь смотрел фильм в Особом кинозале раз десять, смеялся и хлопал в ладоши в восторге от художественной полезности картины. Режиссер Колтунович, оператор Ветров, сценарист Тачанкин, поэт Хаит, а также исполнители главных ролей получили по ордену Трудового Красного Знамени. Актеров, игравших отрицательных персонажей — Шулыгина и Клауса, тоже, конечно отметили, но скромнее — «Веселыми ребятами», так в народе называли орден «Знак Почета». И только Вера Ласунская за Стешу Колоскову удостоилась высшей награды страны — ордена Ленина. Бдительная молва отметила, как на кремлевском приеме в честь очередной годовщины Октября Сталин, обходя гостей с бокалом киндзмараули, задержался возле Ласунской, долго с ней беседовал, улыбаясь. Сплетничали, будто вождь приглашал ее к себе на ближнюю дачу — поужинать. Поехала она туда или нет — тайна.

Обо всем этом Кокотов узнал недавно из телепередачи «Черно-белое кино», которую вел режиссер Смурнов, внук сценариста Тачанкина и лютый антисоветчик. Однажды, говорят, Смурнов обедал в Доме литераторов с критиком Билингвским, и они заспорили о Советской власти: мол, имелись у той хоть какие-нибудь достоинства или совсем никаких. Критик залепетал что-то про всеобщее образование и бесплатную медицину, но даже не успел закончить свою мысль, так как, впав в бешенство, режиссер ударил его вилкой в живот, за что был на месяц исключен из Союза кинематографистов. Впрочем, саркастически излагая историю создания «Нормы жизни» и уличая всю творческую группу в подлом и корыстном пресмыкательстве перед кровавым режимом, Смурнов странным образом не тронул своего дедушку. Напротив, из сказанного становилось ясно: именно Э. Х. Тачанкин был единственным честным и талантливым человеком в этой жадной своре бездарных приспособленцев. Более того, первоначальный, к сожалению, утраченный, вариант сценария, перелицованный Сталиным и НКВД, задумывался автором как беспощадная сатира на кошмарную советскую действительность…