Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера
Шрифт:
По вечерам после таких конференций в интимном кругу ближайших друзей Гитлер часто несколькими словами выражал мнение о своих недавних посетителях, словами, не предназначенными для посторонних ушей.
«Кровавый мясник – да и вид у него вполне соответствующий!» – воскликнул он о венгерском премьере Гембеше, которого терпеть не мог только потому, что тот обожал охотиться на крупную дичь! Даладье он считал очень искренним и честным человеком, поднявшимся из средних классов. Письмо, в котором Даладье обращался к Гитлеру со словами о том, что война принесет только уничтожение, опустошение, кровь и cлезы всем и победу никому, пробудило в Гитлере ответную симпатию, но он также заметил: «Все это прекрасно, но я боюсь, что у судьбы собственная дорога». Муссолини ему нравился, но восхищение многими его качествами не мешало Гитлеру заметить слабости и пунктики дуче. «В том, что касается искусства, он настоящий олух!» – утверждал Гитлер, а увидев фотографию Муссолини в плавках, потерял к нему всякое уважение
Во время войны частым посетителем ставки фюрера был болгарский царь Борис, его естественность и обаяние снискали ему всеобщую симпатию. Мне самому он очень нравился, особенно потому, что в любой момент был готов по моей просьбе принять нужную позу для фотографии. Кроме того, всякий раз, как он появлялся с визитом, он всегда презентовал большую коробку очень дорогих сигар со своим изображением тем, кто находился в непосредственном окружении фюрера.
Румынский царь Михаил с матерью, Павел, принц-регент Югославии, Али Котинкая, турецкий министр общественных работ, Цинцар-Маркович, югославский министр иностранных дел, венгерский премьер и многие другие – все они фотографировались у меня или моих ассистентов.
Каждый Новый год иностранные послы во главе с папским нунцием в роли старшины дипломатического корпуса в своей великолепной парадной форме приходили отдать дань почтения главе германского государства, и никогда в жизни мне не доводилось запечатлевать столько пылких проявлений дружбы и рукопожатий, как на этих новогодних приемах. Никто, и, уж конечно, не фотограф Генрих Гофман, не мог сомневаться в искренности и энтузиазме их уверений в дружбе, миролюбии и доброй воле! Даже сам Черчилль написал открытое письмо, опубликованное в «Тайме» в 1938 году: «Я всегда говорил, что если Великобритания потерпит поражение в войне, то, надеюсь, мы найдем своего Гитлера, который вернет нам наше законное место среди наций» [3] .
3
Продолжение цитаты: «Однако мне жаль, что его не смягчил большой успех, сопутствующий ему». Раньше, высказывая эту мысль, Черчилль сделал такую оговорку: «Можно отрицательно относиться к гитлеровской системе и все-таки восхищаться его патриотическими достижениями. Если бы наша страна потерпела поражение, надеюсь, мы нашли бы защитника со столь же неукротимой энергией, который возродил бы наше мужество и вернул бы нам законное место среди народов» (журнал «Стрэнд», ноябрь 1935 года). Черчилль последовательно выступал против политики умиротворения Гитлера и одним из первых увидел в нацизме угрозу для всей Европы. (Примеч. пер.)
«Гофман, я предоставлю вам возможность сделать совершенно уникальные фотографии!» – сказал мне не кто иной, как сам Муссолини, и я обеими руками ухватился за этот шанс! Это произошло за несколько лет до войны, во время поездки в Рим вместе с моей женой и группой немецких журналистов. Помимо обычного осмотра достопримечательностей, нас пригласили посетить Академию спорта в великолепном мраморном Форуме Муссолини. Там дуче лично принял вызов на поединок.
Когда мы вошли в фехтовальный зал, его уже ждал инструктор, и я смог сделать фотографии, а моя жена – снять превосходный фильм об историческом и уникальном бое на спортивных рапирах, из которого, разумеется, победителем вышел Муссолини. Но, будучи прирожденным шоуменом, на этом он не остановился. Он потребовал, чтобы во время боя противники сняли маски, и перед моей фотокамерой встали два «незащищенных» бойца! Поистине сенсационный снимок! Но и на этом дело не кончилось. По дороге на обычный фуршет мы прошли через классную комнату, где занимались ученики академии; Муссолини сел за парту в одном из классов и забарабанил перед собой обоими кулаками, и в моих ушах на хорошем немецком языке зазвучала строчка из старой студенческой песни: «Славное было времечко!»
Это определенно было славное времечко и для его памяти, и для моей фотокамеры! Диктатор в школьном классе – для меня уж это точно невиданное дело!
Дуче, как и все его соотечественники, с удовольствием становился жертвой моей фотоохоты, он прекрасно знал, что, в отличие от «доброго друга Гитлера», фотогеничен, и подчеркивал это тем, что позировал перед объективом во всевозможных видах от Цезаря до Наполеона.
Да, какой поразительный контраст
между этими двумя личностями и их фотографиями! Как профессионалу мне мучительно вспоминать поездку Гитлера в Венецию в июне 1934 года. На тогдашних снимках немецкий фюрер, плохо одетый и раздраженный, гораздо больше походил на вассала итальянского дуче, чем на будущего партнера по оси, а позднее и ее повелителя! В то время мне казалось, будто личные и политические неудачи Гитлера сказались на фотографиях. Серия оказалась фотографическим триумфом – для Муссолини!Как же изменилась картина во время «медового месяца» Гитлера в Италии в мае 1938 года и какие разные снимки сделала моя камера! Теперь перед ней стояли два человека по меньшей мере равного масштаба, и редко мне удавались такие превосходные снимки, как те, что я сделал под вечноголубым небом Рима, Неаполя и Флоренции. Позднее я опубликовал подборку фотографий в книге, озаглавленной «С Гитлером в Италии», которая получила высокую оценку. В ней можно увидеть двух диктаторов на борту линкоров, во время посещения музеев, среди приветственных толп, на праздниках – короче говоря, в разгар их дружбы и в зените славы.
И все же поездка эта была весьма напряженной и довольно сложной. А суть дела в том, что Италия была королевством, и, несмотря на едва скрываемую антипатию к монархической системе, Гитлер ничего не мог с этим поделать. Даже приказать мне отретушировать снимки так, чтобы на них не осталось и следа от короля с королевой, кронпринца, двора и всех прочих!
Вышло совсем наоборот. Естественно, королевское семейство уцелело на фотографиях, но помимо этого я совершенно неожиданно имел «профессиональную» беседу с первой дамой Италии. Мы с Гитлером и его свитой остановились в Квиринале, старинном замке Савойского дома, и, когда королева услышала, что в числе делегации буду я, она попросила Гитлера передать мне, чтобы я побывал у нее, так как ей нужен мой «профессиональный совет». Однако вскоре выяснилось, что никакие советы ей не требуются.
Королева Елена была страстным и опытным фотографом-любителем, и ее поистине творческие этюды, в основном с изображением ее счастливой семейной жизни, вызвали мое искреннее восхищение. Мне только жаль, что я не смог увековечить нашу встречу в виде фотографии с подписью: «Королева с фотокамерой».
Несмотря на антимонархические чувства, Гитлер во время итальянского тура отнюдь не остался равнодушен к очарованию южной женской красоты и исключительной мудрости, которая ей так часто сопутствует. Особенно его привлекла кронпринцесса Мария-Жозе, супруга Умберто. Через несколько лет, во время войны, ее долгие разговоры с Гитлером решили судьбу ее брата, короля Бельгии Леопольда. Фотографии, которые я сделал в те дни, в какой-то мере помогают понять политические и личные трудности, имевшие место во время этого визита.
Графиня Чиано, любимая дочь Муссолини, не стесняясь, выражала свои взгляды, чего не позволили бы ни одной иностранке.
Однако больше всего Гитлер восхищался графиней Элеонорой Аттолико, «прекраснейшей представительницей Италии», как он называл жену мудрого посла Италии в Берлине. Ее классическая красота и личное обаяние, в отличие от неистовой антинацистской позиции ее предшественницы Элизабетты Черрути, невероятно влекли к себе Гитлера и восхищали его художественный вкус.
Через много лет, говоря об этой исключительной женщине, Гитлер сказал: «Если бы все дипломаты привозили с собой таких жен, им, несомненно, было бы гораздо легче добиться успеха. Кстати, не мешало бы обратить на это внимание наших послов. В будущем я позабочусь о том, чтобы наши представители за рубежом следовали этому примеру».
Жаль, что фотографии тех счастливых дней счастливого года были не последними сделанными мною снимками Муссолини. К несчастью, мне суждено было сделать и роковые снимки в сентябре 1943-го, когда он прибыл в ставку фюрера из Гран-Сассо. Фотографиям, на которых они с Гитлером стоят среди руин ставки после покушения 20 июля, можно дать лишь одно название: «Сумерки богов» [4] .
Нет, право слово, это было что угодно, только не безмятежные деньки, и сделанные мною фотографии показывают это еще яснее, чем могли бы выразить любые слова.
4
«Сумерками богов» принято называть последние дни Гитлера и его ближайшего окружения в конце апреля 1945-го. Название заимствовано из финала оперы Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунга» – любимой оперы Гитлера, которая заканчивается сценой всеобщего краха. (Примеч. пер.)
Есть ли в мире что-либо беспристрастнее фотоаппарата? Я успел поймать в свой объектив императоров и королей, государственных деятелей и дипломатов, революционеров и народных вождей, – и все они охотно позировали мне. Волшебный глаз моей камеры запечатлел трех диктаторов – Гитлера, Муссолини и Сталина – и увековечил на все времена. Не хватало только страны Веласкеса и Гойи, тореадоров и Кармен, но, к сожалению, я так никогда ее и не увидел. И все же мне удалось встретиться с генералиссимусом Франко и его зятем Серрано Суньером, министром иностранных дел, в Андае 23 октября 1940 года и во время визита второго в Оберзальцберг.