Гитлер_директория

Это «браво» — прежде всего за то, что Геббельс умел убеждать. «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда — крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия, — плевать! Важно только одно — чтобы она вела к успеху!..»

«Как дела на «кухне»»? — по свидетельствам Функа и Ханке, любил подразнить Геббельса Роберт Лей в перерыве какого-нибудь партийного совещания, уже после прихода нацистов к власти. Или еще бывало так: заезжая по делам в Министерство пропаганды на Вильгельмплац в бывший дворец принца Фридриха-Леопольда, где в 1933 году расположился рейхсминистр пропаганды, Лей заходил, например, в отдел театров и весело вопрошал:

Что, малыши, у вас кипит? Какой попахивает пищей?

Сотрудники в недоумении пялили глаза на грозного рейхсляйтера, и Геббельсу приходилось реагировать самому, так же шутливо, в тон:

Похлебкою для братьи нищей! Да-а, тут у нас «широкий сбыт»!

Такие сцены, вроде этой из «кухни ведьмы» (из «Фауста» Гёте, запрещенного, между прочим, к преподаванию в университетах гитлеровской Германии! — Е.С.) в Министерстве пропаганды были не редкостью. Соратники обожали поддевать Геббельса всеми возможными способами. Сам Геббельс говорил, что ему завидуют, и тут я с ним согласна. На своем посту Геббельс сумел развернуться как никто широко. На его «кухне» варилась пропагандистская «похлебка» для всех нищих духом Германии, а позже — Австрии и ряда других оккупированных стран Европы.

Основные принципы: простота выражений, агрессивность тона (всегда только нападать), врагов называть сразу, побольше простых лозунгов, еще больше обещаний, разящие заголовки (часто несущие в себе смысл, обратный следующей далее информации, если она невыгодна) и повторы, повторы, повторы.

Фирменное блюдо Геббельса — это, конечно, общественное мнение. Чтобы его готовить, нужно хорошо знать ингредиенты, правильно их обрабатывать и составлять. «Еще Фридрих Великий не ленился заглядывать в суповые миски обывателей, — наставлял Геббельс своих сотрудников. — Вы же должны заглядывать в головы».

У пропагандиста одна цель, но множество орудий: от газет, радио, театра — до картинок на поздравительных открытках. И цензура, цензура, цензура.

А чтобы народ не чувствовал себя оторванным от большой политики, чтобы она перестала быть для масс терра инкогнита, «…почаще выводите массы на улицы, — инструктировал Геббельс своих сотрудников, — На митингах каждый должен иметь право голоса или возможность подписать обращение или петицию. <…> Так масса прочувствует свое участие в политике государства». И так далее, и тому подобное.

Вообще деятельность Геббельса на посту министра пропаганды требует отдельного подробного разговора. Требует особенно в том случае, если читатель хочет лучше понять, как с ним самим работает современная пропаганда.

Вот только один конкретный пример, как доводилась до немцев информация о событии, запланированном как блистательная победа, а на деле — обернувшемся позорным поражением. Ведущая партийная газета «Фёлькишер беобахтер» так комментирует сражение под Москвой:

10 октября 1941 года. Огромными красными буквами: «Час великой победы пробил! Кампания на Востоке выиграна!». Но мы-то знаем, как самоотверженно и умело сражалась в эти дни на подступах к Москве 16-я армия Рокоссовского, как героически держали оборону на Волоколамском направлении воины 316-й дивизии Панфилова, как насмерть стояли москвичи-коммунисты добровольческих рот и батальонов!

И вот 11 октября «Фёлькишер беобахтер» снижает тон. И буквы от злости чернеют и ужимаются: «Прорыв на Востоке углубляется!».

12 октября: «Уничтожение советских армий почти закончено».

Как бы не так! Но едва ли большинство читателей обратило внимание на это кислое словечко «почти».

14 октября — заголовок, от которого все ждут победной окончательности, выглядит точно подернутым плесенью: «Операции на Востоке идут по плану».

15 октября — то же самое: «Операции на Востоке развиваются так, как и было предусмотрено».

В следующих номерах пойдут рассуждения о количестве пленных, о трудностях начавшейся зимы, о «русских дорогах»… В конце ноября Геббельс поучительно напишет: «Война — суровое испытание, а не увеселительная прогулка для солдат». Но простых немцев это еще не насторожит. И даже когда появится совсем уж наглое: «Спекуляции насчет даты окончательной победы абсурдны», — никто не возмутится: а не ты ли сам три с лишним месяца вколачивал нам в головы эту дату — 7 ноября 1941 года, которая будет ознаменована победным парадом на их Красной площади?!

«Никто» — конечно, понятие относительное, как и понятие «все». Всегда есть люди, умеющие читать между строк или хотя бы — все слова в строке, а главное — никому и никогда не позволяющие вместо себя формулировать. Я снова возвращаюсь к этой мысли в связи с одним инцидентом, случившимся на геббельсовской пропагандистской «кухне» в самом конце 1941 года. Одновременно с Гитлером, который после поражения под Москвой вышибал со своих постов опозорившихся генералов, Геббельс провел чистку и в своем пропагандистском аппарате. Он выгнал агитаторов, посмевших импровизировать на собраниях и митингах, на ходу переделывая готовые формулировки, которые они обязаны были заучивать наизусть. Около четырех сотен кадровых агитаторов отправились на фронт с напутствием Геббельса: «Там вас научат выполнять приказ».

Во время войны геббельсовская активность нарастает как снежный ком. В прошлом остались все сомнения, порывы, семейные проблемы. Роман с чешской актрисой Бааровой (славянкой! — Е.С.), случившийся у Геббельса в 38-м году, обычно преподносят как причину осложнений его отношений с Гитлером.

Это, конечно, смешно. Чтобы так считать, нужно, по-моему, ничего не понимать ни в их отношениях, ни в отношениях политиков вообще.

Геббельс сам все объяснил в покаянном письме жене Магде (романчик-то был, и не один). Объяснил предмет, который хорошо знал, и — человеку, который его самого тоже знал отлично. «Фюрер вступил в полосу триумфов. Он стал меньше во мне нуждаться. Прежде Гесс «играл» его для партии, а я — для народа, пока он был королем. А теперь он император, бог! <…> Ничего, когда начнется полоса неудач, он еще обо мне вспомнит».

Когда начались неудачи, Гитлер не просто «вспомнил» о своем верном «маленьком докторе», он вцепился в него и его семью зубами и когтями и не выпускал до конца. Самой нелепой жертвой этой сцепки сделались шестеро детей Йозефа и Магды: Хельга (старшая, тринадцати лет), Хильда, Хельмут, Хольда, Хедда, Хейда (младшая, пяти лет).

Советские и американские офицеры присутствовали при похоронах этих детей (их тела длительное время находились в единственном оставшемся в Берлине морге). Из родственников была только их бабушка фрау Катарина Геббельс. Детей похоронили под девичьей фамилией матери Магды — Беренд. По воспоминаниям журналистки Джессики Редсдейл, мать Геббельса все сокрушалась: как же, мол, могла ее невестка дать загубить детей?! Ведь шесть внуков, шесть! А старшая-то, совсем взрослая девочка! Фрау Катарина, совсем забывшись, жаловалась советскому офицеру, что все это оттого, что у ее Есички «головка всегда была не тем занята».

Мать Геббельса переживет его на пять лет, но, похоже, так и не узнает, чем были заняты головы ее сына и остальных фюреров Третьего рейха.

И еще пример. К одному из бланков Министерства народного просвещения и пропаганды, изъятых в мае 1945 года, был подколот листок со следующим текстом из двух абзацев с пометкой «от шефа» и датой — «24 сентября» (видимо, 1941 года. — Е.С.). Вот он:

«Русская литература, музыка, театр, кино, фольклор, вся славянская православная культура требуют не надзора, не обработки, а искоренения и перекапывания самой почвы под ними. <…> Какой труд, какая величественная задача! Полное уничтожение самой памяти о православных и иудейских заповедях и добродетелях, на которых стоит коммунистическая идея, можно осуществить лишь при полном физическом уничтожении носителей — сначала коммунистов-славян и коммунистов-евреев, затем — всех евреев и всех славян».