Гитлер_директория

ЧЕРЧИЛЛЬ (распаляясь все больше). Тито — диктатор в своей стране!

СТАЛИН. Тито вовсе не диктатор. Положение в Югославии остается неопределенным.

ЧЕРЧИЛЛЬ. Вы подтверждаете ваше согласие на то, чтобы предложить Тито вышеупомянутые поправки?

СТАЛИН. Я не делаю пустых заявлений. Я всегда держу свое слово.

РУЗВЕЛЬТ. Я. . Я предлагаю закрыть заседание.

ЧЕРЧИЛЛЬ. Но я еще хотел бы обсудить вопрос о военных преступниках. Я имею в виду тех из них, чьи преступления не связаны с определенным географическим местом.

РУЗВЕЛЬТ. Это сложный вопрос. На этой конференции его рассмотреть невозможно. Не лучше ли передать его на рассмотрение трем министрам иностранных дел? Они дадут отчет через три-четыре недели.

ЧЕРЧИЛЛЬ. Хочу напомнить, что я сам составлял проект декларации о военных преступниках для Московской конференции 1943 года. Вообще… лучше всего было бы расстрелять главных военных преступников, как только они будут пойманы.

СТАЛИН. А как быть с теми, кто уже пойман, например с Гессом? Будет ли он включен в ваш список? И как быть с судом над ними?

ЧЕРЧИЛЛЬ. Безусловно, они все должны быть судимы. Но какова должна быть процедура суда: юридическая или политическая — вот в чем вопрос. По моему мнению, суд должен быть политическим, а не юридическим актом.

РУЗВЕЛЬТ. Предлагаю передать вопрос о военных преступниках на изучение… трем министрам иностранных дел.

«Дьявол вас всех забодай!..» — читалось в его взгляде. Он нетерпеливо поскрипел креслом. Сталин и Черчилль нехотя кивнули. Секретари принялись собирать бумаги….

И тут Сталин снова заговорил, намеренно неторопливо, растягивая слова:

— А скажите еще вот что: на-чалось ли на-ступление на Западном фронте?

— Вчера, в 10 часов утра 100-тысячная британская армия начала наступление в районе Неймегена, — заявил Черчилль. — Войска продвинулись на три тысячи ярдов на фронте шириной в пять миль. Они достигли линии Зигфрида. Взято несколько сот пленных. Наступление будет безостановочным и будет непрерывно разрастаться!

Из всех заседаний только шестое шло с перерывом. Никто не придал этому значения. Поднимались такие вопросы, что, казалось, сам воздух в зале вот-вот закипит. Нервы лидеров были взвинчены до предела — почему бы немного и не остыть?

Рузвельт в своем кресле стремительно пронесся через помещение, в котором находились журналисты.

Можно лишь предполагать, обратил ли кто-нибудь внимание на странный перелом, произошедший в настроении американского президента. Но журналисты, наблюдавшие его меньше минуты, заметили, как сильно Рузвельт был взволнован, как он торопился куда-то. Куда?

Кресло Рузвельта катилось по коридору… В одном из помещений дворца его ожидал Стеттиниус. Рузвельт почти выхватил донесение.

Прочитав и перечитав, опустил руки, долго глядел перед собой.

— Что … там? — не выдержав паузы, спросил Стеттиниус.

— Они ее взорвали… Даллес убежден… Материалы с Рюгена… Даллес готов их привести… — отрывочно произносил Рузвельт. — Даллес… — произнес Рузвельт с прорвавшимся раздражением, — он сделал все, чтобы Сталин имел основания подозревать меня в сепаратных переговорах с Гитлером! — Потом Рузвельт сделал глубокий вздох и уже спокойнее обратился к госсекретарю: — Эдвард, организуйте-ка мне вот что! Я хочу поговорить с тем парнем, как его — Уилберт, кажется. С ним, а не с Даллесом! Посмотрим, сможет ли он… солгать своему президенту.

«Посмотрим, сможет ли он солгать своему президенту…» — так сказал Рузвельт. Для американца тех лет «солгать своему президенту» было все равно, что сфальшивить перед лицом Высшей силы — самим Господом.

Ночь. Юсуповский дворец. Сталин в кабинете читал сводки по фронтам, доклады командующих. Часто отвлекаясь, подолгу смотрел в окно. Позвонил.

Вошел Поскребышев, с новыми сводками.

— Положи, — приказал Сталин Поскребышеву. — Ты ничего не заметил в поведении президента?

— Выкатился из зала, точно на пожар торопился! Ждет новостей?

— Не от Даллеса ли? — уточнил Сталин.

— Секретные переговоры с немцами о сепаратном мире? По последним данным, — начал докладывать Поскребышев, — генерал-полковник СС Карл Вольф через Даллеса установил контакт с папой Пием XII. Если так пойдет дальше, то скоро этот эмиссар Гиммлера напрямую встретится с Даллесом где-нибудь в хронически нейтральной Швейцарии. Может быть, Рузвельт получил сведения, что Гитлер готовит ядерный удар по Нью-Йорку или Лондону? Хотя… почему тогда Черчилль спокоен?

— Рузвельт как будто потерял интерес к тому миропорядку, который здесь мы готовим. Помнишь, в 42-м он сказал Молотову, что видит будущий мир как мир «разоруженный»? Тогда для нас это прозвучало дико — шла война… А теперь это могло бы быть. Если бы, как тогда говорил Рузвельт, оставить, к примеру, только три армии, ну с китайской — четыре — нужно же держать японцев в узде… остальных полностью разоружить. Наши армии использовать, как используют полицейских — для принуждения к спокойствию и порядку. Но почему он здесь этого не предложил? — размышлял вслух Сталин.

— Может быть, завтра предложит? — предположил Поскребышев.

— Может быть, опасается, что Курчатов опередил лос-аламосских «старателей»?

— Или кто-то другой… опередил?

— Немецкая атомная бомба могла бы стать предметом торга с Гиммлером, и тогда понятно, почему Рузвельт колеблется. Но, во-первых, я убежден, — с нажимом произнес Сталин, — что Рузвельт на такую сделку уже не пойдет. А во-вторых, Берия убежден, что Гиммлер блефует. Бомбы у него пока нет.

— Значит, все-таки… предложит?

— Рузвельт — самый великий из всех президентов Америки. Но если он предложит мир без военной гонки, он будет самым великим из всех государственных деятелей всех времен и народов. Но интуиция мне говорит, что этого… не произойдет. Ни теперь, ни после.

Берег моря. Очень раннее утро. Два медленно движущихся силуэта. Один в инвалидной коляске, это Рузвельт; другой идет рядом. Это Уилберт.

Всполохи зарниц над морем, тихий шепот волн… Оба приближаются к ожидающей президента охране. Рузвельт протягивает Уилберту руку. Их крепкое рукопожатие.