Гитлер

Наконец, следует упомянуть деятельность пангерманистов, особенно когда лигу, носящую это имя, возглавил Герман Класс. Его книга «Если бы я был императором», опубликованная в 1912 году под псевдонимом, призывала к диктатуре, способной построить идеальное общество, служащее воплощением «вечного народа». Он также предлагал колонизировать восточные территории, в чем смыкался с движением аграриев; кроме того, он разделял империалистскую идеологию, которой предстояло сыграть важную роль в кристаллизации экспансионистских идей.

Третий кризис разразился в годы Первой мировой войны. В 1916 году военный министр провел перепись евреев и пришел к выводу, что те из них, что находились на фронте, были все трусы, а те, кто оставался в тылу, – наживались на войне. Это был первый случай, когда государственная администрация открыто проявила антисемитизм. После 1917 года, когда ход войны повернулся не в пользу Германии, эта тенденция усилилась, и появилась Партия отечества, которую многие считали профашистской. Антисемитизм в это время приобрел оголтелые формы, намного превосходящие все, что наблюдалось раньше. Как было метко замечено, чем успешнее немцы становились немцами, тем быстрее евреи превращались в иностранцев.

Две формы немецкого империализма

Мировоззрение Гитлера, сформировавшееся в Австрии под сильным влиянием идей volkish, антисемитизма и антимарксизма, испытало сильнейшее воздействие империалистских идей, распространившихся в Германии конца XIX – начала ХХ века.

Фриц Фишер и его последователи строили свое учение на основе, заложенной империалистской идеей объединения. Ганс-Ульрих Вехлер и его бильфельдская школа, занимавшаяся изучением социал-империализма, утверждают, что империализм эпохи Бисмарка и Вильгельма II являл собой политический ответ старых элит на угрозу индустриализации и классовой борьбы. Представители более традиционной историографии (Герхард Вайнберг, Клаус Гильдебранд и Норман Рич) рассматривают существование преемственности, основываясь прежде всего на анализе альтернатив во внешней политике от Бисмарка до Гитлера и отталкиваясь от относительной независимости дипломатии, что приводит к преуменьшению роли внутренней политики и собственно немецких социальных аспектов империализма, не говоря уже о том, что сама природа империализма остается лишенной четких дефиниций.

Трудную задачу установления идеологических корней нацистского империализма взял на себя английский историк Вудрафф Д. Смит, помещая их в социологический контекст немецкой политической сферы и анализируя место, отводимое в ней идеологии. Его исследование интересно в первую очередь тем, что он проводит четкое различие между двумя видами империалистической идеологии. Первая подчеркивала необходимость заморских колоний, заселение которых призвано решить проблему эмиграции; вторая делала ставку на территориальную экспансию, иногда в косвенной форме, полагая, что это окажет поддержку немецкой индустриализации. Обе эти идеологии пользовались успехом, и обе начиная с 1880-х годов были взяты на вооружение – иногда по отдельности, иногда обе сразу – различными политическими организациями.

Экономический империализм в основном стал делом коммерческих или правительственных кругов, благосклонно относящихся к модернизации и переменам, но враждебных к любой политической революции. Их лозунгом стала «мировая политика». Во втором варианте, для обозначения которого Смит использует выражение «жизненное пространство» (нем. Lebensraum, хотя сам термин появился позже), империализм обращается к самым разным группам и кругам, объединяемым общим чувством недовольства модернизацией и считающим себя ее жертвами. В отличие от консерваторов-экстремистов, идеологи Lebensraum не отвергали модернизацию и индустриализацию как таковую, но скорее стремились сохранить все то, что казалось им плодотворным в немецкой доиндустриальной культуре. Они полагали, что для достижения этой цели следует обратиться к созданию колоний – как заморских, так и в Европе. Истоки этой теории следует искать в либерализме, каким он был до 1848 года; она предоставляла возможность примирить Германию, вставшую на путь модернизации, с набором традиционных черт, как культурных, так и социальных. Наиболее привлекательной она выглядела в глазах крестьянства, но также и достаточно большого числа представителей мелкой буржуазии, опасавшейся за свое благополучие, то есть в глазах людей, для которых символом прежнего образа жизни служил крестьянский уклад. Таким образом, к концу века аграрный популизм стал одной из главных основ идеологии «радикального консерватизма».

В этот же период ключевым понятием концепции «мировой политики» становится экономический империализм. Многие аспекты этого явления – менее типично немецкого по сравнению с Lebensraum – были разработаны Фридрихом Листом, духовным отцом Таможенного союза. Лист полагал, что колонии необходимы для успешного завершения проекта, которым он дорожил превыше всего. Речь шла о создании в Центральной Европе экономического союза, стержневым элементом которого стала бы Германия. Периферия поставляла бы сырье, продукты питания и покупателей для готовой немецкой продукции. Эта полуавтаркическая система позволила бы взять под контроль британскую конкуренцию, а может, и вовсе ее преодолеть. Лист отводил колониям вспомогательную роль, а вопросы престижа, позже приобретшие столь огромное значение в рамках империалистической пропаганды, его вообще практически не занимали. Что касается проблемы эмиграции, то автор видел ее решение в устройстве крестьянских общин в Восточной Пруссии или на восточных пределах Австрийской империи.

Почему все эти идеологии сыграли в Германии столь значительную роль? Можно предположить, что это произошло из-за существенного расхождения между реальными переменами и тем, как их воспринимало население. Наиболее затронутые ими слои обращали свой взор к учениям, легитимизирующим их деятельность и социальную роль, одновременно отказываясь нести какую-либо ответственность за трудности, перекладывая ее на «козлов отпущения», в частности на промышленников и финансистов. В 1870—1890-е годы имело место слияние многих «идеологий озлобленности», давшее рождение главному кредо радикальных консерваторов. Их привлекательность базировалась на том, что они предлагали социальную модель, унаследованную из прошлого, а не отражающую реальность настоящего. В часто цитируемом сочинении Эрнста Блоха (1932) Германия предстает классическим примером «несовременной страны». Это означает, что значительное число социальных групп не смогли осмыслить эволюцию общества и сохранили приверженность давно минувшему прошлому, порой мифологизированному. Наряду с теми, кого модернизация глубоко задела, были и те, чьим интересам она отвечала, кто пытался противопоставить себя ностальгически настроенным слоям. Главным образом речь идет о представителях рабочего класса и деловых кругов, финансов и властных структур, надеявшихся извлечь выгоды из обновления. Распространение империалистских идей осуществлялось через сеть публицистов и журналистов, многие из которых не могли обеспечить себе положение, достойное их университетских дипломов. Находились и государственные чиновники, стремящиеся к наиболее широкому консенсусу в рамках общества все более усложняющейся структуры. Им также требовалась финансовая поддержка. Ее могли предоставить национальные ассоциации, получившие таким образом средство оказывать давление на представителей политической сферы.

Носители империалистских убеждений обращали свои взоры на Великобританию, в те времена первую мировую державу. Для консерваторов она олицетворяла все творящиеся в современном мире безобразия: разрушение традиционного социального порядка, индустриализацию, материализм и т. д. От этой страны исходила угроза не только физическая, но и культурная. Но большинство сторонников «мировой политики» имели более сложную систему взглядов. Англичане были опасны, это бесспорно, но они олицетворяли все то, чем сами немцы мечтали стать. Они успешно модернизировали свое общество, разработали политическую систему, способную объединить различные общественные силы, дестабилизированные в результате индустриализации. Знаменитый социолог Макс Вебер, хотя и не он один, пришел к выводу, что все это стало возможным в том числе благодаря парламентской демократии. Но были и другие мнения. Так, Пауль Рорбах, автор книги «Немецкая мысль в мире» (1922), выразивший желание многих немцев силой занять место мировой державы, отнюдь не разделял этого убеждения.

Среди сторонников «мировой политики» имелись круги, заинтересованные в создании крупного экономического пространства в центре Европы. Они снова вспомнили о планах Листа и введенной им в обиход концепции Mitteleuropa, популяризации которой посвятил себя Нойман во время Первой мировой войны. Начиная с 1890 года понятие Mitteleuropa начало толковаться еще шире, включив в экономическое поле огромное колониальное пространство, которое следовало создать в центре Африки, – Mittelafrika. Подобные идеи притягивали тех, кого заботила модернизация Германии и кто мечтал о ее соперничестве с Великобританией сразу в двух ипостасях – как имперской державы и как развитого общества. Именно в свете этой перспективы следует понимать политику военно-морского перевооружения Германии (начавшегося с 1897 года), значение которого отнюдь не ограничивалось ролью инструмента национальной интеграции.

Теория Lebensraum («жизненного пространства») также представляла собой целый конгломерат идей. Сам термин был предложен великим географом Фридрихом Ратцелем, затем, в начале нового века, его популяризацией занялись краеведы при поддержке самого Ратцеля, в работах которого даже биология оказалась поставленной на службу империализму. Новые правые радикалы взяли на вооружение эту эклектичную идеологию, игравшую на старых струнах возврата к земле и отказа от индустриализации и предлагавшую решение наболевшего вопроса эмиграции (с 1880 по 1930 год не меньше шести миллионов немцев покинули страну и уехали в США). Эта форма империализма, заметно окрашенная эмоциями и ностальгической экзальтацией по поводу безвозвратно ушедшей культуры прошлого, смыкалась с идеями volkisch. Вместе с тем за ней стояли и вполне прагматичные соображения: ведь хороший крестьянин по определению является и хорошим солдатом. Кроме того, она содержала и скрытый призыв к протекционизму. Среди сторонников этой доктрины насчитывалось несколько антисемитов, хотя расизм еще не играл здесь главенствующей роли. Ее пропагандисты в Колониальной и Пангерманской лигах пока, на рубеже веков, опасались открыто высказывать антисемитские убеждения. Как мы уже упоминали, лишь в 1908 году, с приходом к руководству Пангерманской лиги ненависть к евреям вырвалась на свободу.

Как и идеология «мировой политики», доктрина «жизненного пространства» относилась к числу националистических, и обе ставили перед собой социал-империалистские цели. Однако «национальные интересы», защитницей которых объявляла себя первая, касались в основном промышленности, тогда как вторая замахивалась на «германизм» как таковой. Это были два различных подхода к созданию широкого национального консенсуса. На практике между их сторонниками наблюдались как взаимодействие, так и столкновения. Как бы то ни было, необходимо помнить, что спор, в который все больше и больше оказывались вовлечены ассоциации, политические партии и социальные слои, привел к интериоризации и легитимации обеих этих идеологий. В последние предвоенные годы значительная часть социал-демократов если и выступала против колониальной политики, то лишь с теоретических позиций, ограничиваясь требованием улучшения методов колонизации.