Гладиатор по крови

— Вот. Все оставшиеся корабли приготовлены к сожжению по первому моему сигналу. Так что имей это в виду на тот случай, если захочешь внезапной атакой захватить хлебный флот. А теперь перейдем к моим требованиям. — Аякс выставил вперед ладонь с растопыренными пальцами. — Во-первых, ты посылаешь своему правителю известие о том, что он должен от имени императора Клавдия и сената провозгласить всех рабов на Крите свободными. И не надо протестовать, я знаю, что он обладает нужными полномочиями для этого. Согласится с этим Рим или нет, не мое дело. К этому времени я со своими сторонниками буду уже далеко отсюда. Если правитель с соответствующим указом не окажется здесь через пять дней, я начну уничтожать корабли. Во-вторых, как только мы получим этот указ с подписью и печатью из рук самого правителя, ты позволишь мне и моим собратьям подняться на корабли и беспрепятственно уплыть из бухты. Мы вернем вам корабли, как только найдем безопасное место для высадки.

— Но что помешает тебе сжечь их, когда ты достигнешь назначенного тобой места?

— Ничего. — Аякс улыбнулся. — Тебе придется довериться мне.

— Довериться тебе?

— У тебя нет другого выхода. А кроме того, — Аякс посмотрел прямо в глаза Катона, и губы его раздвинулись в ледяной ухмылке, — думаю, что тебя заботит участь заложников… твоих друзей?

— С чего бы? — ровным тоном ответил Катон. — Их уже можно считать мертвыми.

— Лицо подводит тебя, римлянин. Похоже, что их судьба тревожит тебя куда больше, чем ты хочешь признать. Ну а если нет, последнее мое условие тебе будет проще всего выполнить. Итак, в-третьих, завтра на рассвете я пришлю к тебе человека. Ты дашь ему ответ на следующий вопрос. — Аякс помедлил, наслаждаясь мгновением. — Я хочу, чтобы ты выбрал, кого мне оставить в живых — центуриона Макрона или Юлию Семпронию. Сам выберешь, трибун Катон. Ты скажешь моему человеку, кому из них жить, а кому умереть. Если ты не ответишь, тогда я предам обоих смерти перед твоим лагерем, и даю тебе слово, что смерть их будет долгой и мучительной.

Ледяной ужас наполнил тело Катона. Он не мог думать, не мог отыскать подходящий ответ и только стоял и смотрел на своего врага.

Точно истолковав его реакцию, Аякс удовлетворенно кивнул.

— Так что до завтра, трибун.

Поднявшись в седло, он пришпорил коня, вернулся к своим людям, и все они галопом понеслись вниз по склону. Оставаясь на месте, Катон провожал взглядом небольшой отряд, обогнувший край залива и проехавший сквозь лагерь рабов к небольшому холму на уходящем в море полуострове. Лишь после этого он повернулся и не спеша отправился к воротам римского лагеря.

Глава 29

— Атаковать мятежных рабов нам придется сегодня ночью, — решил Катон, передав офицерам требования Аякса.

Собравшиеся в его шатре центурионы беспокойно зашевелились. Снаружи жаркое солнце прожаривало лагерь римлян. Утренний ветерок давно улегся, так что в шатре было душно. Катон созвал своих старших офицеров сразу, как только наварх Деций Бальб прибыл в лагерь, совершив утомительную поездку верхом с берега бухты, в которой поместилась его эскадра. Катон решил атаковать мятежников сразу же, как только вернулся к себе после встречи с Аяксом.

Центурион Каска, префект кавалерийской когорты, отреагировал первым.

— Господин, ты ведь сказал, что враг подожжет корабли при первых признаках нападения.

Катон кивнул:

— Так сказал Аякс, и в этом я верю ему.

— Зачем же нам тогда атаковать? Рабы сожгут флот, и римский народ будет голодать. Безусловно, главной нашей целью должно явиться спасение кораблей… Их нужно отослать в Рим сразу же, как это сделается возможным.

— Даже если это потребует согласия с условиями вождя бунтовщиков?

Бальб задумчиво поскреб подбородок и заговорил не сразу:

— Если ты нападешь на войско рабов и их предводитель уничтожит флот, тогда нас ждет политическая катастрофа. Если ты согласишься на его требования, Рим избежит голода. Тебя, конечно, осудят за потворство воле этого мятежника и его войска. И насколько я могу судить, сенат и император не проявят к тебе никакого снисхождения… — сделав паузу, он посмотрел на Катона. — Похоже, что приходится делать выбор между многими жизнями в Риме и твоим позором, ссылкой или казнью, господин.

Катон чуть улыбнулся:

— Ты прав, но выбор принадлежит мне. Однако считаться, на мой взгляд, следует и с кое-чем другим. С тем, что если мы примем условия Аякса, а он, тем не менее, уничтожит корабли хлебного флота…

— Такое возможно? — спросил Фульвий. — Зачем ему это?

— Все очень просто, — ответил Катон. — Он ненавидит Рим всеми фибрами своего существа. И меня ненавидит едва ли меньше.

— Тебя? Почему, господин?

— Это длинная повесть, но главное в том, что Аякс считает меня и префекта Макрона ответственными за распятие отца и свое обращение в рабство. Он думает сразу о мести и об обретении свободы.

— Прости меня, господин, но ты уверен в этом? — продолжил Фульвий озабоченным голосом. — Не может ли случиться так, что ты преувеличиваешь собственное влияние на поступки этого человека?

— Я уже тщательно все продумал… до малейших подробностей припомнил жесты и слова, сказанные им во время нашего утреннего разговора. И не сомневаюсь в том, что он намеревается причинить Риму и мне как можно больше ущерба. Аякс живет местью. Когда он разговаривал со мной, каждое слово его было рассчитано на то, чтобы увеличить мой страх за друзей. Он хочет как можно дольше помучить меня, прежде чем нанести свой последний сокрушительный удар. Это было видно по его глазам. — Катон поежился, вспоминая безумную ненависть, сверкавшую во взгляде гладиатора. — Я в этом не сомневаюсь. Он сожжет корабли в тот самый момент, когда ощутит, что вместе со своими сторонниками очутился в недосягаемости. Если я прав, то мы ничем не рискуем, решаясь на нападение. Эти корабли в любом случае обречены. И потому мы обязаны предпринять попытку их немедленного спасения. Я надеюсь на то, что, предприняв ночную атаку, мы сумеем застать врага врасплох.

Катон сделал паузу, предоставляя возможность собравшимся оценить его слова.

Бальб по-прежнему не испытывал уверенности.

— Если наше нападение не окажется внезапным и они подожгут корабли, тогда императора невозможно будет убедить в том, что мятежники все равно хотели это сделать. Клавдий потребует головы ответственных за гибель хлебного флота, господин.

Наварху возразил Фульвий:

— Вот поэтому-то нам и надлежит добиться успеха, так ведь? Ты со своим флотом сделаешь свое дело, а мы свое.

Ощутив невольную симпатию к подчиненному, Катон ответил:

— Бальб, если это нужно для твоего душевного спокойствия, я приму на себя полную ответственность за приказ. Готов дать такую гарантию любому офицеру, которому она нужна.

Наварх кивнул и проговорил:

— Благодарю тебя за это, господин. Я охотно приму такую гарантию — на тот случай, если наша атака потерпит неудачу и корабли сгорят.

Катон устало вздохнул:

— Что ж, нет никакой нужды в том, чтобы за неудачу расплачивалось больше народу, чем это необходимо, так?

— И в самом деле, господин, — непринужденно согласился Бальб, после чего склонил голову набок с вопросительным выражением на лице. — Остался последний вопрос.

— Ну?

— Зачем атаковать именно сегодня ночью? Мне кажется, что это несколько поспешно.

Катон замер и посмотрел на наварха. Именно этого момента в обсуждении он опасался. Вопрос был вполне справедливым, и хотя подготовленный им ответ был хорошо обоснован с тактической точки зрения, он прекрасно понимал, что на принятие этого решения первейшее влияние оказали его собственные чувства. Раз этим людям предстояло рисковать своими жизнями, справедливость требовала, чтобы Катон доверился им и рассказал полную правду. Прочистив горло, он обратился к собравшимся голосом, в котором не звучало и тени эмоций: