Гладиатор

Русский взял его за бородатое лицо, приподнял с земли и коротким, резким ударом о косяк хижины расколол чеченцу череп. Затем стряхнул брызги крови и мозга со своих пальцев, вытер их об оборванные армейские штаны и забыл о его существовании.

***

Иван сидел на тропе, спиной к побежденным врагам, и думал о тех, кто живет в долине... К нему сзади осторожно подобрался молоденький солдатик и забарабанил по спине Ивана своими маленькими, будто детскими, кулачками, всхлипывая и причитая:

– Дурак! Дурак! Что ты сделал, дурак? Зачем? Дурак! Ты злой дурак! Что ты сделал? Зачем? Зачем? Зачем?..

Иван протянул руку за спину, перетащил бьющегося в истерике солдата, да какого, на хрен, солдата - мальчишку, вперед и посадил перед собой. Секунд десять он слушал его бессвязные выкрики, затем положил ладонь на его лицо.

Парень повсхлипывал еще немного и затих, уткнувшись в руку Ивана.

– Как тебя зовут, сынок?
– спросил Иван.

Тот что-то буркнул и резко помотал головой.

– Что? Как?
– переспросил Иван.

– Не...е... зна...а...ю...
– сквозь сдерживаемые рыдания еле ответил парень.

Иван положил ему на голову свою вторую руку.

– А чего ты расстроился?

– Ты наш... ужин... разлил... А... А они... все... мертвые. Кто нас... накормит?..
– короткие истерические вздохи сбивали его речь. Он смотрел на Ивана укоризненно, с обидой голодного зверька, у которого вырвали кусок изо рта.

"Зачем ему его жизнь, - думал Иван.
– Одно короткое движение, и он успокоится. Пожалеть его?
– Одна рука Ивана лежала у парня на затылке, другая - на подбородке.
– Пожалеть? Нет. Он не заслужил смерти. Он умрет сам..."

Иван снял руки с головы безымянного солдата:

– Не бойся. Иди в хижину. Там есть еда. Женщина тебя не прогонит.

Парень пару раз порывался встать и наконец ему это удалось.

– Стой. Когда поешь, уходи отсюда. На юг. Через горы.

Парень был уже у двери.

– Погоди. Запомни: Иван! Тебя зовут Иван. Прощай.

Парень скрылся в хижине...

***

...У Ивана была своя собственная квартира, где он устраивал "лежки" в таких вот экстренных случаях. О ней, кроме него, не знал никто...

Логика у Ивана тоже была своя, не понятная никому. Когда все бежали от смерти, он шел ей навстречу. И чувствовал себя в большей безопасности, чем тот, кто убегал и прятался... Крестный считал, что Иван ищет драки от избытка сил. Но и Крестный иногда заблуждался. Иван был только убийцей. И если он хотел убить, он без труда находил кандидата в покойники. Стоило только выйти на улицу и посмотреть людям прямо в глаза.

Многие тогда просто шарахались от него.

Они боялись смерти, а от него пахло смертью так, что первой реакцией человека было зажать нос. Толпа расступалась перед ним. Но вот навстречу попадался какой-нибудь самоубийца, который, сам того не ведая, упорно стремился к ней, к смерти. Он вставал на пути Ивана, и тот наконец видел свое отражение в чужих глазах. Тогда Иван поворачивался и шел в одному ему известном направлении, уводя за собой будущего покойника... И никто ни разу не выстрелил ему в спину, не всадил нож, не сломал позвоночник мощным, хорошо рассчитанным ударом.

Смерть требует уединения. Уведя человека, завороженного смертью, подальше от лишних глаз, Иван останавливался и поворачивался к нему лицом. С этой секунды шансы их как бы уравнивались. Иван предоставлял ему возможность первым напасть и попытаться убить: давалась одна попытка... Но пока никто ни разу не использовал эту попытку как следует. Движение уходящего с линии огня Ивана всегда на долю секунды опережало выстрел и ответный выстрел противника. А после первого выстрела незамедлительно раздавался второй - ответный... Смерть не ходит дважды одной и той же дорогой.

Когда же Иван раздумывал или не хотел убивать, ему стоило лишь опустить глаза, спрятать их блеск, смотреть себе под ноги - и он сразу же становился незаметным в толпе, растворялся в море москвичей-обывателей.

...Глядя себе под ноги, Иван не спеша двигался со скоростью людского потока по Садово-Кудринской. Он добрел до площади Восстания и свернул к высотке. Зайдя в продовольственный магазин, купил хлеба, колбасы, сыру, желтую пачку "Липтона". Затем поднялся на лифте на свой восемнадцатый этаж.

Здесь у него была маленькая однокомнатная квартирка, купленная на имя женщины, которая, согласно записи в одном из его паспортов, числилась его женой... Иван бывал здесь так редко, что не помнил никого из соседей. И был уверен, что его тоже никто не помнит. Обычно он, не глядя по сторонам, проходил по коридору к своей двери, ключом, который был всегда с ним, отпирал квартиру, быстро заходил, нерезко, но плотно притворял за собой дверь и, лишь дождавшись характерного щелчка, проходил в комнату...

Окно комнаты выходило на зоопарк. Иван открывал его и, лежа на диване, мог слушать крики попугаев, вопли обезьян, иногда - глухое ворчание потревоженного тигра или истерический хохот гиены. Как это ни удивительно, но звуки зоопарка доходили до восемнадцатого этажа и слышны были гораздо явственнее, чем рев моторов машин-иномарок, пролетающих от Садового кольца к Красной Пресне... Он часто засыпал под эти звуки, а иногда, как, например, теперь, вспоминал Чечню.

***

...Иван спускался по тропе и думал о чеченцах, живших в долине. И чем ближе подходил к их жилищам, тем лучше, как ему казалось, понимал дикую, первобытную правду их бытия.

Он не жил с ними, не обращался по-человечески с их отцами, женами и детьми. Но в своем воображении уже ясно представлял себе здешнюю жизнь: ее неспешность, размеренный ритм, веками выверенный уклад, в котором смерть не являлась каким-то особенным событием, а давно встала в ряд с другими явлениями природы: солнце, дождь, ветер, смерть...

Человек не может погасить солнце, остановить ветер, вызвать дождь. Он может лишь принять их существование или перестать существовать сам.

"Мы, - думал Иван, - смирились, но все ж не приняли это как данность. Солнце и ветер до сих пор для нас - боги, похожие на людей, наделенные желаниями и стремлениями, личной волей. Нас душит гордыня - мы пытаемся противопоставить свою волю воле солнца, ветра... Обижаемся на дождь и радуемся солнцу, ругаем ветер и боимся засухи... Ставили свою жизнь против жизни солнца, ветра, дождя..."

А люди, которые живут здесь, относятся к рождению и смерти так же спокойно, как к солнцу и дождю. Солнце для них - просто солнце, оно есть или его нет, оно как этот камень на тропе...

Иван поднял обломок базальта, покачал в руке: "Бог-камень. Бог-тяжесть. Чеченцы выбросили своих богов так же, как я сейчас зашвырну тебя в пропасть..." Иван размахнулся и швырнул обломок - он беззвучно скрылся за краем обрыва... Где-то внизу бежал ручей, шума которого не было слышно: он улетал куда-то по вертикали, отраженный почти отвесными стенами ущелья...