Гладиатор

На вокзале все совсем иначе. Здесь однородная масса москвичей раздробляется и оказывается перемешанной с неимоверным количеством "гостей столицы". Пресловутая пустыня превращается в восточный базар, где без стычки не протолкнешься от одного товара до другого, где под каждым цветастым халатом может прятаться припасенный для тебя кинжал или пистолет, где у каждой узкоглазой красавицы между грудей или между бедер скрыта ядовитая кобра, поражающая тебя, стоит лишь на секунду расслабиться. Вокзал для Ивана - это какой-то кошмар: во всяком идущем мимо человеке он вынужден подозревать потенциального врага - настолько легко профессионалу принять вид ожидающего свой поезд приезжего из какой-нибудь Тмутаракани...

И все же Иван стремился на вокзал. У него были свои принципы организации контакта с противником. И они его еще ни разу не подводили.

Иван ставил противника в тупик логикой своего поведения. Вернее, отсутствием всякой логики. Он забивался в такой угол, откуда был только один выход - под прицельный огонь его преследователей. Он ловил соперника на живца - на самого себя, на свое тело. И это срабатывало безошибочно, стабильно, каждый раз в его пользу.

Пока тот, кто хотел его убить, искал скрытый подвох, пока выбирал из десяти удобных для поражения противника позиций одну, наиболее удобную, пока пытался понять, почему Иван так настойчиво стремится ускорить свою смерть, "охотник" терял темп, упускал время, давая Ивану возможность проанализировать свое безвыходное с виду положение, сконцентрироваться и найти единственно возможный выход. Иван очень хорошо, лучше, чем кто-либо из когда-либо стремившихся его убить, знал пути, по которым ходит смерть. И сам ходил по ним не раз, ведя ее за собой.

Так было и в зале ожидания Павелецкого вокзала, куда его занес темный инстинкт: он сидел, полузакрыв глаза, оставив между ресницами щели - ровно настолько, насколько необходимо, чтобы фиксировать движение вялых пассажиров в полусонном зале и быть готовым к мгновенному действию... И волна щекочущих нервы ощущений заставила его подняться навстречу пулям и на долю секунды опередить выстрелы преследователей...

Глава 2

Происшествие на вокзале поставило серьезную проблему не только перед Иваном, но и перед Крестным.

О его просьбе к Ивану - о задании по ликвидации Кроносова было известно только двоим: ему, Крестному, и самому Ивану. Если Иван сочтет, что "охота на него сразу после завершения задания не простое совпадение, а попытка убрать исполнителя, то их отношения, до того "доверительно-родственные", грозят обостриться до последнего предела. Крестный знал, что Иван не любит, когда кто-либо пытается распоряжаться его жизнью. Если Иван Марьев идет навстречу смерти - это только его выбор, только его желание. Человек, который его подставил, может считать себя покойником. Конечно, Крестный мог уйти в глухую оборону и ждать, когда Иван опомнится, когда пройдет его обида и он начнет рассуждать спокойно. Людей у Крестного хватало, чтобы соорудить себе охрану не хуже, чем у Кроносова.

Крестный горько усмехнулся.

Во всех московских газетах сегодня красовались некрологи с сообщением о "скоропостижной смерти от сердечного приступа председателя совета директоров "Интегралбанка" Сергея Владимировича Кроносова", выражались сожаления, соболезнования и прочая мура. Газетные писаки изощрялись друг перед другом кто во что горазд. Доказательств ни у кого не было и быть не могло, но предположения об убийстве строил каждый второй, благо мотив был налицо миллиардный кредит все еще отягощал счета "Интегралбанка". Хотя сообразительные чиновники из министерства финансов уже воспользовались поводом и подготовили к очередному заседанию правительства проект решения об отзыве кредита в связи с дестабилизацией ситуации в руководстве банка.

Кое-что о целях, на которые должны были пойти эти миллиарды, зажатые Кроносовым, Крестному было известно. Взяв в руки какую-нибудь из газетенок, упражнявшуюся в красноречии, он иной раз вздрагивал от точности попадания. И тогда проблема собственной безопасности начинала беспокоить его еще сильнее. Он опять вспоминал необъяснимое происшествие с Иваном и еще больше расстраивался.

Сам Крестный считал стрельбу на вокзале чистой случайностью, никак не связанной с ликвидацией Кроносова. Он предпочитал считать именно так, потому что просто не хотел, не мог допустить иной возможности. О том, что заказ идет через него, знали только сами заказчики, а их Крестный никогда не считал серьезной силой в своей игре: слишком несамостоятельны и слабовольны. Они имели деньги, имели возможность их иметь, но для таких дел им нужен был он, Крестный. Он это прекрасно понимал и, завершив "обязательную программу", позволял себе "вольные упражнения", тасуя интересы людей, с которыми он сталкивался, наподобие колоды карт - так, как хотелось ему. В любой ситуации он имел пару тузов в руках.

Крестному нужен был Иван. Иван для него был не просто последним козырем. И даже не главным козырем. Скорее, неким неожиданным и неотразимым аргументом, всегда разрешающим ситуацию в его пользу... Иван никогда не бывал тривиален в своих действиях, за исключением тех случаев, когда от него уже ждали оригинального решения и готовились к этому. Тогда Иван принимал самое банальное из решений, и это становилось громом среди ясного неба для всех его противников... Иван был не ферзем, а пешкой, но пешкой, дошедшей до восьмой горизонтали и готовой в любую секунду заменить собой ферзя. Или любую другую фигуру. В этом и состояла его главная ценность - быть никем, но обладать способностью стать кем угодно. Это лучше, чем быть ферзем...

Сама по себе попытка убрать Ивана не явилась неожиданностью. Такие попытки предпринимались и раньше. Понятно, они всегда заканчивались неудачей. Однако сам факт покушения каждый раз ставил Крестного в тупик - кому и откуда удавалось выяснить, что Иван находится в Москве? Но если имелась связь между покушением на Ивана и смертью Кроносова, то все выходило вообще из рук вон плохо. Поскольку это могло означать только одно: кто-то начал самостоятельную игру на том уровне, откуда Крестный получал заказы. Игру, правил которой Крестный еще не знал. И это очень сильно его беспокоило - до нервного тика в левой брови.

Вчера, когда Иван позвонил среди ночи и по телефону открытым текстом начал выяснять, проверял ли Крестный свой личный состав и явился ли на вечернюю проверку лысый ублюдок, которого он, Крестный, отправил сторожить Павелецкий вокзал, Крестный быстро уловил, что с Иваном не все в порядке.

– Ваня, как ты, сынок?
– спросил он, очень надеясь, что Иван поймет, о чем его спрашивают.

Иван понял и ответил так, чтобы Крестный в свою очередь тоже кое-что понял:

– Кайф ловлю...

И опять понес какую-то пургу про лысого ублюдка, расшвырявшего свои мозги по мраморному полу вокзала.

Крестному стало ясно: Кроносова Иван убрал. Но, видимо, сам он при этом чудом избежал смерти. Впрочем, такие чудеса с ним уже бывали, и не раз. Но еще ни разу не бывало такого, чтобы Иван заподозрил Крестного в намерении его убрать...

***

Позвонив Крестному, Иван немного успокоился. Ощущение опасности переместилось из правого полушария в левое, потеряло конкретность, просто слилось с прочими привычными условиями его существования, став такой же абстракцией, какой был для него, например, Уголовный кодекс, о существовании УК он, конечно, знал, но еще ни разу не испытал реального столкновения с ним. Он, собственно, звонил Крестному затем, чтобы проверить реакцию того на сообщение о стрельбе на вокзале.

Нет, он не верил, что Крестный имеет отношение к происшествию на Павелецком. И, поговорив с ним по телефону, только лишний раз убедился в этом. Конечно, до конца он Крестному не доверял. Он и самому себе иной раз не доверял, прислушивался порой к своим мыслям, как когда-то - к шорохам ветреной чеченской ночи, готовым обернуться и выстрелом, и удавкой, и залпом огнемета.

Иван слишком хорошо знал цену того состояния обманчивой эйфории, того сладкого забытья, в которое впадает мозг, утомленный многочасовым напряжением. Однажды была с ним минута слабости, когда он, послав всю эту войну к чертям собачьим, на секунду, как ему тогда показалось, привалился спиной к скале и прикрыл глаза, сразу же погрузившись, как в какой-то колышущийся туман, в бездну забвения... Минута слабости превратилась в годы и годы терпения. Единственным смыслом его существования на долгое время стало вытерпеть боль и выжить. Выжить, убивая других. Это было условием задачи, которую поставила перед ним сама судьба. Убивая, но не превращаясь в убийцу, каждый его соперник всегда имел точно столько же шансов, сколько и он, победить, а значит, убить Ивана. Иван был бойцом, гладиатором, а не убийцей.