Главная роль 3

— Мама, я справился? Я не подвел Никки?

— Глупый, — шепнула она и отстранилась, чтобы возобновить мероприятие.

Я раскланялся с сестрами и братьями, с дядьями и тётями, с чиновниками и попами, и произнес пару фраз о том, как рад вернуться домой. Запечатлев момент трогательного воссоединения на фото, мы с Императрицей, Барятинским и Победоносцевым погрузились в карету. Меня такой состав более чем устраивал, и, как только дверь кареты закрылась, я спросил:

— Что с папой?

— Прости, что напугали тебя, — смущенно отвела глаза Дагмара. — Саша упал с лошади, ударился головою и сломал ногу. Бедро. Только сегодня пришел в себя — к счастью, его разум остался с ним. Но перелом… — она закусила губу. — Доктора говорят, что более он не сможет ходить, если не случится чуда, — подняв на меня взгляд, с надеждой спросила. — Георгий, нет ли у тебя еще одного лекарства?

«Бедро» и «не сможет ходить» — значит перелом шейки бедра. На нынешнем уровне развития медицины не лечится, и быстро научиться это делать не получится. И без того больной после крушения поезда царь теперь будет прикован к постели, что выльется в пролежни, атрофию мышц и усиление всех имеющихся болячек. Может начать гнить и сломанная кость. Александр медленно, но неумолимо умирает. Что с этими Романовыми не так? Почему они так и норовят свалить на меня всю полноту власти, а не дать возможность тихо рулить из-за кулис?

Отогнав обиду и жалость к себе, я отвел глаза, вполне искренне закусил губу от бессилия и покачал головой:

— Такого лекарства нет.

Всхлипнув, Мария Федоровна сильно меня удивила, прижав к себе и начав плакать:

— Прости меня, мальчик мой! Ты — такой молодец, и никто не вправе требовать от тебя большего, чем ты уже сделал! Ты так молод, тебя совсем к этому не готовили, а ты… — отпустив меня, она всхлипнула снова и приняла из рук Барятинского платочек с благодарным кивком.

Владимир Анатольевич получил должность руководителя Путешествием благодаря протекции Марии Федоровны, так что он не столько «мой», сколько ее человек.

Так, стоп! Я что, любимчик? А ведь логично — старшему сыну была уготована участь наследника, и это даже на семейные отношения накладывало отпечаток. С Георгием проще — на него можно было выместить не растраченную материнскую любовь. Миша? Мише пришлось довольствоваться грустной ролью «последыша» и остатками той самой любви. Та же ситуация с девочками — старшенькая Ксюша у Марии Федоровны любимая, в письмах это хорошо прослеживалось, а маленькой Ольге не повезло. Нельзя не учитывать и постигшее Романовых горе — сначала умер маленький брат Саша, совсем маленьким, а теперь — Николай. Ополовинила судьба сыновей Марии Федоровне, и уцелевшие теперь ценятся больше.

— … А ты сделал так, чтобы смерть нашего Никки не была напрасной, — продолжила Императрица. — Ты назвал его именем губернию, ты сделал так, чтобы она кипела жизнью — ах, мой милый Никки так любил жизнь!

— Больше всего на свете я бы хотел, чтобы он был с нами, — эти мои слова тоже были почти искренними. — Если бы только тот китаец нас перепутал…

— Никогда! — взвилась Императрица. — Слышишь, никогда, никогда не говори таких ужасных слов!

Точно любимчик.

— Прости, — шепнул я, опустив взгляд.

— Ах, Жоржи! — она ласково обняла меня за плечи. — Мой бедный, бедный мальчик. Даже не могу представить, насколько трудно тебе пришлось — на другом конце мира, в окружении варваров, с телом брата на руках и совсем один…

Воспользовавшись паузой, я вставил:

— Я не был один, мама. Со мною были преданные друзья, — вымучил улыбку на Барятинского.

— Как я рада, что вы согласились разделить путешествие с Никки и Жоржи, Владимир Анатольевич! — похвалила своего протеже Мария Федоровна, вытерев платочком последние слезы. — Как хорошо, что Жоржи было на кого опереться в эти страшные дни!

Очень быстро взяла себя в руки — ну так Императрица, и я вообще удивлен, что она позволила себе подобную сцену. Так и запишем — в ближнем круге Дагмара позволяет себе расслабиться.

— Хотел бы я сделать больше, — ответил Барятинский.

— Одна доля у вас с отцом, — вздохнула Императрица, вернув внимание на меня. — Он тоже никогда не хотел править Империей… И я точно знаю, что ты справишься так же хорошо, как и он, Жоржи! Эти слова рабочим о том, что ты — «тень брата твоего» были прекрасны, но, прошу тебя, не смей себя недооценивать!

И в мыслях не было — я объективно очень хорошо справляюсь.

— Вот так, в одиночку, предстать перед разгневанной толпой этих ужасных социалистов и заставить их разойтись — это было так отважно, мой мальчик! Но ты больше никогда не должен бросать им подачек — они понимают только силу! Ничего, пять лет — это большой срок, и о твоем обещании все забудут…

Поохали, поахали, похвалили, пережили быстрый катарсис, и теперь можно переходить к «правильному» состоянию дел — холеными и ласковыми материнскими руками аккуратно ставим разошедшегося сыночка в стойло.

— Ах, о чем я только думаю! — «опомнилась» Мария Федоровна. — Мы так долго не виделись, нам столько нужно рассказать друг другу!

— Я думаю о том же самом! — перехватил я инициативу. — Мама, Константин Петрович, у нас с Владимиром Анатольевичем есть одна очень важная тайна. Я бы хотел как можно скорее поделиться ею с вами и папой.

Один долгий бенефис у царской кровати, и после него можно будет действовать на основе реакции родственников и Победоносцева — в принципе, Константин Петрович тоже почти член семьи. Либо подивятся потере памяти и подтвердят мою легитимность в качестве цесаревича, либо я очень на них обижусь и начну науськивать подхватившего титул Мишу против старших Романовых.

— Что случилось, Жоржи? — дернулась Мария Федоровна. — Всем, кто сейчас здесь, ты можешь доверить даже свою жизнь!

Помимо любопытства, я вижу здесь еще и желание завладеть очень ценным «инсайдом», и, может быть, предложить свои услуги в правильности подачи информации царю.

— Простите, мама, — изобразил я смущение и усилием воли заставил щеки покраснеть. — Это очень больно, страшно и стыдно, и я просто не смогу заставить себя повторять это снова и снова.

— Это как-то связано с Маргаритой? — прищурилась она на меня.

Вот мы и добрались до «Вопроса номер один». Приосанившись, я удивленно спросил:

— Мама, почему вы оскорбляете мои чувства к Маргарите, называя их «больными, страшными и стыдными»?

— Мальчик мой, не горячись! — ласково улыбнулась Дагмара и пошире открыла глаза, дабы придать себе безобидный вид. — Я вовсе не имела ввиду ничего подобного! Я вижу, ты вернулся домой настоящим наследником… — лицо стало обиженным. — Но разве прилично оскорблять такими подозрениями собственную мать и Императрицу?