Главная роль

– А что за город? – спросил я.

– Управу на Гильдию сыщите? – обрадовался Кирил. – Кострома, Ваше Императорское Высочество. Там голова городской, собака… – он осекся и замолчал, виновато посмотрев на меня.

– Собакой городского главу называть нехорошо, – согласился я. – Продолжай.

– Деньги у гильдии берет! – открыл страшную тайну матрос.

– Каков подлец! – крякнул я, даже не пытаясь изображать удивление. – Когда домой вернемся, я поспрашиваю про Кострому кого следует. Может и сам туда наведаюсь, посмотрю.

– Век за вас Бога молить буду! – доселе хорошо державшийся Кирил рухнул со стула на колени и бросился целовать мне сапоги.

Отчасти понимаю большевиков – так себя вести человек не должен, но он же признательность выражает, а не из раболепия.

– Встань! Не люблю. За государя нашего молись, – перенаправил я поток благодарности повыше. – Да за Его Императорское Высочество Николая. Садись на место.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, – матрос вернулся на стул, и я с удивлением увидел его выступившие слезы.

Купец-то, надо полагать, не молча «тонул», а бегал везде, куда только мог. И к главе городскому, и явно не с пустыми руками. Просто с другой стороны занесли больше, а несправедливость – штука сильная, и купеческого сына она грызла много лет, как и его родителей. Не от разорения купец Петр спился, от обиды на Систему, которая не смогла его защитить. Ладно, обещал, значит действительно «поспрашиваю», может и появится на рудниках Империи новый каторжанин. Но это если Кирил докажет свою для меня полезность, нафиг мне на левых людей личный ресурс тратить? Я что, вручную законность и порядок на одной шестой части суши поддерживать должен?

Открыв ящик стола, я вынул оттуда бумагу, чернильницу и металлическое перо:

– Показывай каллиграфический почерк.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! – матрос пододвинул себе принадлежности, открыл чернильницу. – Что-с писать?

– Пиши имена тех, кто твоего батю разорял. И про главу городского пиши.

– Слушаюсь, – обрадовался он еще сильнее и взялся за дело.

Что ж, не врал – почерк действительно хорош, купеческий батя на образование сына денег не пожалел. Когда Кирил закончил, я проверил как смог и не нашел ошибок – отличается письменность, но я реформу типа большевистской в свое время проведу: язык давно пора причесать и немножко оптимизировать – его богатство и прелесть не в «ятях».

– Годится, – решил я. – Вот что, Кирил, в матросах с каллиграфическим почерком и образованием тебе делать нечего. До окончания путешествия будешь при мне, писарем.

– Рад служить, Ваше Императорское Высочество! – подскочив, проорал он.

– Садись, – снова усадил его я. – Я не закончил.

– Виноват, Ваше Императорское Высочество!

Открыв другой ящик, я достал толстую тетрадку – Андреич каталог колониальных товаров, как и обещал, раздобыл.

– Ознакомься, – подвинул тетрадь Кирилу.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество.

Матрос принялся листать каталог, шевеля губами и почесывая в затылке – не от неграмотности или тупости, а наоборот – демонстрируя бурление мысли. Страница, другая, третья…

– Что думаешь? – спросил я.

– Такой журнал многих денег стоит, Ваше Императорское Высочество, – не удивил он.

С тетрадкой эффективно торговать любой дурак сможет, и монетизация такой информации – дело обычное.

– Мир не стоит на месте, и там, где всего полвека назад доминировали чайные клипперы, мы теперь имеем пароходы, железные дороги и Суэцкий канал, – поведал я хроноаборигену о мире, в котором он жил всю жизнь. – Чай возить выгодно, но возить придется пароходами. Этот рынок давно поделен и освоен.

– Вот и я этим дурням так и говорил, Ваше Императорское…

– «Императорское» опускай, – велел я.

Время тратится.

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – покивал он. – Ну, не то чтобы прямо как вы говорил – будто по писаному, попроще… Они ж как думали? – он оживился и принялся объяснять схему. – Специй да чаю купить, по чемоданам да карманам рассовать, и в Петербурге продать. Слышали звон, да не знают, где он.

– Рупь-другой на этом сделают, – заметил я.

– И пять сделают, – подтвердил Кирил. – Но это ж не торговля, а слезы, Ваше Высочество. А здесь вот, – он вернулся на страницу два. – Интереснее: шкатулки баньяновые, ремесленные. В Индии от тридцати копеек идут, а у нас – по восемь рублей. Благородное сословие их любит, да и купечество, кто побогаче. Если привезти много, можно рублей по шесть ставить – тогда и те, кто похуже живет покупать станут, показать, что тоже не лыком шиты. Если много брать, то индийцы и копеек за двадцать пять уступят, – и, довольный собой, он приосанился и важно заметил. – Это уже торговля получится, – опомнившись, смущенно отвел взгляд. – Виноват, Ваше Высочество – вам дела купеческие…

– Помогают убить скуку, – помог я. – Давай так – писарских дел у тебя будет немного. Тетрадку эту береги как зеницу ока да изучай. Двадцать пять тысяч рублей личных средств тебе в распоряжение даю.

Баньян – это хорошо, потому что он священное дерево с хорошей энергетикой. Православная Российская Империя в эти времена переживает эпидемию оккультизма, и приписочка про энергии будет полезна.

Глаза Кирила полезли на лоб от удивления.

– На эти двадцать пять тысяч купишь то, что можно с хорошим прибытком продать у нас. Шкатулок на все не надо – проявляй торговое чутье, оно в твоей крови есть. Мне по возвращении вернешь тридцать пять тысяч, остальное – твое.

– А…

– Документ купеческий тебе сделаем, – продолжил я. – С местными помогу – попрошу англичанина проследить, чтобы не обманули. Перевозка – на мне, повезут в Петербург под видом моих личных покупок.

Логистика за счет государственного бюджета.

– А…

– Справишься, или мне на месте купца найти? – спросил я.

– Справлюсь, Ваше Императорское Высочество, как есть справлюсь! – подскочив, вытянулся он.

– Просто «высочество», – снова поправил я. – Садись, слушай. На берег с тобой тройка моих казаков пойдет и лакей Карл, – продолжил я. – Ты, Кирил, парень разумный, и точно с моими деньгами пытаться сбегать не будешь.

– Господь наш свидетель, – перекрестился он на иконы в «красном углу» – Ни в жизнь не предам, Ваше Высочество! Только… – замялся.

– Только? – подбодрил я его.

– Только тридцать пять из двадцати пяти – это же… Не гневите Господа нашего! Не можу я, – заявил он. – Я из двадцати пяти, да с бесплатною перевозкою…. Да я ж больше сотни сделаю! А вам, Ваше Высочество, жалкие-с тридцать пять? Не по-божески это. Не можу я.

– Ты торгуешься не в ту сторону, – заметил я.

– Так это только с вами, Ваше Высочество! – улыбнулся он.

– Значит будет у тебя состояние, – пожал я плечами. – Я не ростовщик, денег в рост не даю. Я – пайщик.

– С вами в паи кто хошь войдет-с, – не считал себя Кирил достойным.

– Это правда, – покивал я. – Но тебе-то до этого какое дело?

– Никакого, Ваше Высочество! – заверил он.

– Про дела наши трепаться не надо, – продолжил я инструктаж. – Спросят – писарь и писарь.

– Все равно узнают-с, Ваше Высочество, – проявил он рациональный взгляд на вещи.

– Узнают, но нам-то что? – ухмыльнулся я.