Главная тайна Библии

Разумеется, когда Иисус в I веке взошел на Сион как истинный Господь Израиля, это событие указывало на будущее, когда Он должен вернуться окончательно как Господин всего мира. А это означает, что, эти притчи можно отнести и к последнему событию, если это нам нужно. Но мы должны быть осторожны, потому что они не вполне ему соответствуют. Ни один автор Нового Завета не говорит, что в момент своего последнего пришествия Иисус встретится со своими последователями, подлинно верующими христианами, и будет судить каждого как незадачливого слугу, сокрывшего деньги своего господина.

Некоторые люди, которые уловили зерно истины, но не сделали отсюда всех нужных выводов, говорят, что события 70 года н.э. и есть «второе пришествие» Иисуса, а после того момента уже наступил грядущий век, так что нет смысла ожидать еще одного «пришествия». Многим читателям, как и мне самому, эта позиция кажется причудливой, но многие люди ее горячо отстаивают и распространяют, а к тому же обосновывают ее моими собственными аргументами. Но необходимо прояснить одну важную вещь: если тексты о «Сыне Человеческом, грядущем на облаках», относятся к 70 году (а я показал, что отчасти это верно), отсюда не следует делать вывод, что в 70 году состоялось «второе пришествие», поскольку слова о «Сыне Человеческом» вообще не имеют ничего общего со «вторым пришествием», хотя их слишком часто в этом смысле понимают неверно. Это слова об оправдании Иисуса. Оправдание — в Его воскресении, вознесении и в событии суда над Иерусалимом — для своей полноты требует еще одного события. Позвольте мне сказать это насколько возможно ясно — для тех, кто все еще путается в этом вопросе (и к удивлению тех, кто думает, что этот вопрос для него понятен): «второе пришествие» еще не совершилось.

Но если слова Иисуса, переданные евангелиями, не содержат указания на второе пришествие, откуда же возникла эта идея? Ответ прост: из других текстов Нового Завета. После оправдания, восстания и вознесения Иисуса церковь начала твердо держаться веры в то, что Он вернется. «Этот Иисус, вознесённый от вас на небо, — говорит ангел ученикам, — придет таким же образом, как вы видели Его отходящим на небо». [138] И хотя далее, в Деяниях святых Апостолов, нечасто говорится об этом прямо, все события данной книги несомненно разворачиваются на фоне этого представления. Ученики идут в мир именно затем, чтобы возвещать о новом Господине мира, Иисусе, до того дня, когда Он вернется, чтобы обновить все. [139]

138

Деян 1:11.

139

См., например, Деян 3:19–21.

Но, конечно, наш самый первый источник — апостол Павел. Его послания наполнены словами о грядущем пришествии или явлении Иисуса. [140] Без этого невозможно представить себе ни богословие, ни миссионерскую практику, ни благочестие Павла. Однако его слова об этом великом событии часто понимались неверно, и особенно это касается сторонников богословской теории «восхищения на небеса». Настал момент рассмотреть этот вопрос, но сначала придется сказать несколько слов об еще одном ключевом термине, который слишком часто воспринимают неверно.

140

См. особенно Paul: Fresh Perspectives (London: SPCK, 2005; в CIIIA под названием: Paul in Fresh Perspective, Minneapolis: Fortress Press, 2005), ch.7.

И ученые, и обычные люди нередко используют какое–то слово, которое в первоначальном контексте имело иной смысл, и тогда этот термин становится источником заблуждений. В данном случае — это греческое слово parousia. Обычно его переводят как «пришествие», но его буквальный смысл «присутствие» — то есть антоним слова «отсутствие».

Слово parousia у Павла встречается в двух важнейших отрывках: 1 Фес 4:15 и 1 Кор 15:23, а также во многих других местах, им пользуются и прочие авторы Нового Завета. Можно не сомневаться в том, что первые христиане хорошо знали это слово и прекрасно понимали его смысл. Многие думают, что для первых христиан слово parousia означало просто «второе пришествие Иисуса» и что само это событие в самом буквальном смысле описано в 1 Фес 4:16–17 (Иисус спускается на облаке, а люди вылетают ему навстречу). Все эти представления совершенно не соответствуют истине.

С одной стороны, слово parousia имело два важных значения в нехристианском мире того времени. И похоже, оба эти значения отразились на смысле, который придали термину христиане.

Во–первых, этим словом описывали таинственное присутствие бога или богов, особенно когда их сила проявлялась в исцелении. В этот момент люди внезапно ощущали сверхъестественное и мощное «присутствие» — и обычно называли это словом parousia. Иногда Флавий использует этот термин, описывая, как Яхве приходит на помощь Израилю. [141] Спасительное присутствие Бога открывалось в Его деяниях, как, например, когда Израиль во дни царя Езекии был чудесным образом избавлен от ассирийцев.

141

См., например, Josephus, Antiquities 3.80, 203.

Кроме того, словом parousia обозначали ситуацию, когда высокопоставленное лицо прибывало в подчиненную ему область, особенно когда царь или император посещал свои колонии или провинции. Это мы назвали бы «присутствием царственной особы». Стоит отметить очевидную, но крайне важную деталь: в обоих этих случаях никто не парит на облаках. Кроме того, здесь нет никакого намека на крушение или уничтожение пространственно–временной вселенной.

Можно предположить, что Павел, как и другие первые христиане, хотел обозначить этим термином два утверждения. Во–первых, Иисус, кому они поклонялись, сейчас находится вместе с ними духом, но отсутствует телом, однако настанет день, когда Он явится в теле, и тогда весь мир, включая христиан, переживет внезапное изменение под воздействием силы этого присутствия. И естественно, что для этого подходит слово parousia.

Во–вторых, Иисус, воздвигнутый из мертвых и во славе воссевший одесную Бога, был истинным Господом всего мира, настоящим Императором, перед кем все прочие императоры должны, сотрясаясь от страха, в изумлении преклонить колени. И как кесарь может однажды посетить свои колонии, такие как Филиппы, Фессалоники или Коринф (то есть император, который управляет этим городом, хотя и отсутствует, вдруг появляется, чтобы явить свою власть непосредственно), так и Господь, который всем правит, хотя и отсутствует, однажды явится в мир и начнет править им непосредственно. Возможно, первые христиане вкладывали в слово parousia именно такие смыслы — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И это не просто наша гипотеза. Именно так и обстояло дело. Павел и другие христиане говорили о parousia, потому что слово вызывало к жизни эти образы, которые у христиан попадают в иной контекст. Это не единственный случай, когда, подобно двум тектоническим платформам, образы иудейской священной истории сталкиваются с греко–римскими образами, и в результате появляется скалистый горный хребет богословия Нового Завета. В данном случае с иудейской стороны — это День Господень, День Яхве, День, когда Яхве сокрушит врагов Израиля и снова — и уже навсегда — спасет Свой народ. Павел и другие авторы регулярно упоминают «День Господень», который у них, конечно, наполнен христианским смыслом: Господом тут является Иисус. [142] В этом — и только в этом — смысле христианская доктрина «второго пришествия» Иисуса опирается на надежное иудейское основание. [143] Разумеется, тут не нашлось других оснований, потому что иудаизм до появления христианства — и это касается даже учеников Иисуса во время Его земной жизни — не мог предположить смерть Мессии. Вот почему никто не размышлял о Его воскресении, и уж и помыслить не мог о промежутке между смертью и новой жизнью и завершении, когда Мессия становится Господом всего мира, хотя Его верховная власть все еще не достигает полноты.

142

1 Фес 5:2, 1 Кор 1:8; 5:5, 2 Кор 1:14, Флп 1:6, 10; 2:16, 2 Петр 3:10.

143

См. C.J. Setzer in J.T.Carroll (ed.), The Return of Jesus in Early Christianity (Peabody, MA: Hendrickson, 2000), 169–183.

По–видимому, произошло следующее. Первые христиане жили в священной истории иудеев, они ею дышали и о ней молились. После неожиданных и потрясающих событий воскресения и вознесения они начали понимать, что Бог Израилев именно таким образом совершил то, что давно обещал, хотя все это выглядело совсем не так, как они ожидали. И тогда христиане осознали, что Иисус, Мессия Израиля, уже стал подлинным Господом всего мира, и хотя Духом Он находится вместе с учениками, это всего лишь намек на грядущие события, когда Он явится в силе, превосходящей все прочие силы в мире, и на земле, и на небесах. Так, история Иисуса обострила их восприятие истории Израиля и заставила что–то в ней пересмотреть. В результате они заговорили о грядущем явлении Иисуса такими словами, смысл которых в следующем: Иисус — Господь мира, а кесарь таковым не является.

И слово parousia фактически позволяет Павлу сказать, что Иисус — это реальность, для которой кесарь — есть просто пародия. Для него богословие второго пришествия входит в состав политического богословия, в состав его представлений о господстве Иисуса. [144] Иными словами, перед нами образы parousia, присутствия царственной особы, в контексте образов иудейской апокалиптики — Павел любит подобные сопоставления. Я полагаю, что первые слушатели Павла легко понимали смысл подобных слов. Но они стали трудными для многих читателей последующих веков, особенно XX века.

144

См. Paul, ch. 4, там же есть ссылки на другие материалы.