Главная военная тайна США. Сетевые войны

В связи с этим для полного решения чеченской проблемы с минимальными издержками рано или поздно необходимо начать процесс подготовки договора между народами Чечни и народами России о разграничении полномочий, причем субъектами этого договора должны быть не территории, так как это сразу подчеркивает самостоятельный суверенный статус Чечни и обозначает контуры России без Чечни, что недопустимо. Субъектами договора со стороны Чечни должны стать чеченские тейпы — традиционная форма чеченской самоорганизации, а не президент, в любом случае представитель всего лишь одного из тейпов, так как чеченский народ не имеет традиций единоличного управления, а значит, власть одного человека никогда не будет признана всеми, как и договоры, которые он подпишет. Правовой же базой должны стать не светские вариации на тему Конституции, а то, что однозначно будет признано чеченцами, то есть писание — Коран и Библия. Все остальное является лишь суррогатом источника законности для чеченцев, то есть не будет признано всеми. Единоличная светская президентская власть и светская же Конституция есть мина замедленного действия, которая разрушит самые благие начинания по устранению предпосылок любой дестабилизации в Чечне. В таком варианте решение чеченской проблемы автоматически устранит возможности для внутрироссийского террора, заказчиками которого всегда являются силы, находящиеся вне России.

Безоговорочная поддержка Кремля

Решающий фактор чеченской политики

В свое время ныне покойный первый Президент Чечни, советский генерал Джохар Дудаев, признавался, что если бы также ныне покойный первый Президент России, советский партаппаратчик Борис Ельцин, встретился с ним с глазу на глаз, то войны удалось бы избежать, а все существовавшие противоречия можно было снять простым разговором тогдашнего кремлевского хозяина и лидера народа, недовольного своим положением. Фактор авторитета Кремля, веками управлявшего нашим общим большим пространством, всегда был и остается решающим во многих спорных вопросах как вовне, так и внутри России. Такова специфика нашего уклада, и не учитывать ее не получится.

Потерпевший моральное унижение Кремль, вынужденный под воздействием внешних сил заключить позорное для России хасавьюртовское соглашение, после второй чеченской кампании принял обратную крайность, поставив светскую «гражданскую» модель общественного устройства в центр процессов послевоенной Чечни. Отныне все традиционные модели социального устройства чеченского общества просто не рассматриваются. Вместо этого в политическом лексиконе Чечни тотально доминирует светская «республика», ее «президент» и чеченский «парламент» — все атрибуты классического государства-нации, модель которого весьма сомнительна и для самой России, не говоря уже о традиционном народе. Кремль умышленно продавил именно президентско-парламентскую модель политического устройства Чечни, проведя выборы президента и подчинив его напрямую федеральной властной вертикали. Однако здесь, что вполне понятно, все проходило не так гладко, как бы хотелось.

И если выборы первого Президента послевоенной Чечни Ахмада Кадырова проходили в формате законов военного времени, то общий фон второй послевоенной президентской кампании, прошедшей после трагической гибели Ахмада Кадырова, отличался нерешительностью «основного кандидата», отсутствием веры внутри Чеченской Республики в реальное улучшение ситуации после выборов и еще большей раздробленностью общества по сравнению с ситуацией горячей фазы конфликта.

С одной стороны, поддержка Алу Алханова в качестве основного кандидата от Кремля была обозначена, с другой — не получила должного развития. Да и активность самого Алханова также нельзя было назвать абсолютно соответствующей статусу основного кремлевского кандидата и реальным президентским амбициям. С большей или меньшей уверенностью можно было говорить лишь о поддержке Алханова со стороны силовых структур внутри Чечни, а также со стороны силовиков в стане федеральных сил. Да и к тому же в Чечне в принципе отсутствуют традиции единоличного правления. Система социальной саморегуляции чечевдев основана на элементах тейповой демократии, то есть своего рода «многополярной» системы власти. Поддержать же кого-то персонально в качестве единственного лидера чеченцы могут лишь в том случае, если примут эту фигуру как представителя некой сверхсилы: федерального центра, ставленника Кремля; как своего рода третейского судью, разрешающего внутренние ситуации, опираясь на авторитет представившей его сверхсилы. По этой причине какой-либо реальной властью или авторитетом в Чечне всегда будет обладать лишь та фигура, которая однозначно и безоговорочно поддерживается федеральным центром. Соответственно, шанс быть избранным большинством на должность президента Чечни всегда имеет лишь тот кандидат, который открыто и уверенно заявляет о такой поддержке. Такой фигурой был Ахмад Кадыров, а вот относительно Алу Алханова этого сказать было нельзя. Создавалось впечатление, что Кремль что-то не договаривает, воспринимая Алханова как переходную фигуру, что в итоге так и оказалось. А если ясной и четкой поддержки Кремля нет, значит, нет и поддержки абсолютного большинства, так как в этом случае ставленник будет представлять либо интересы лишь одного из тейпов (чеченских родов) и не будет признан остальными, либо одной из группировок внутри Чечни, что еще менее весомо.

Алу Алханов был обозначен, но ясной и недвусмысленной поддержки своей кандидатуры от Кремля не получил. Ему пришлось вживаться в эту роль явочным порядком, по факту, позиционируя себя как представителя федеральной власти, но он явно не справлялся с консолидацией вокруг себя элиты внутри республики. Таким образом, фактор безоговорочной поддержки федеральным центром является в Чечне решающим для политической власти.

С достаточной очевидностью можно отметить и то, что президентство Алханова не сильно улучшило ситуацию в республике и практически не повлияло на стабилизацию состояния региона в целом. Если стабильность при Ахмаде Кадырове обеспечивалась принятием его фигуры основной массой населения Чечни в качестве представителя сверхсилы — федерального центра, то в случае Алханова ни о какой стабильности, особенно внутри чеченских элит, речи и не шло.

Затеяв унификацию Чечни по образу и подобию типовых российских регионов, продавив кандидатуру Ахмада Кадырова и заявив об установлении типовой властной вертикали в Чечне, Кремль был просто вынужден продемонстрировать, что эта система установлена и работает, что механизм выборов действует, а значит, ситуация в целом под контролем. В случае же, если бы по каким-то причинам вторые президентские выборы в Чечне не состоялись или были бы сорваны, федеральному центру пришлось бы признать крах выбранной в 1999 г. стратегии на приведение Чечни в соответствие со стандартами остальных российских регионов. Однако и харизматичного лидера, лояльного центру, на тот момент в Чечне не наблюдалось. Алханов просто стал единственно возможной фигурой дня сценария «типового силовика для типового региона».

Принципиально же важным является именно то, что предпримет Кремль в дальнейшем. Как Москва будет теперь развивать ситуацию: либо начнет очередной виток создания и укрепления властной вертикали в Чечне с последующей попыткой унифицировать модель социального устройства под типовой российский регион и с очередным ожесточенным сопротивлением этим процессам в горной части Чечни, либо все-таки перейдет к содержательному варианту разрешения ситуации, учитывающему весь комплекс возможных подходов: сбалансированность религиозных, этнических, культурных, традиционных, а не только силовых факторов.

Сетевая война США в Чечне

Все только начинается

Именно в Чечне Россия впервые столкнулась с такой проблемой, как сетевая война, которая началась с распадом СССР и продолжается до сих пор. Чечня является неким показательным примером реальной сетевой войны. Вся чеченская ситуация демонстрирует типичный сетевой подход: американцы используют совершенно разнородные, казалось бы, не связанные друг с другом центры силы в своих интересах.

Сетевые войны не отменяют геополитических моделей. Все время проведения чеченской сетевой операции продолжала реализовываться геополитическая стратегия окружения Евразии, то, что в геополитике определяется как «стратегия «Анаконды». Чечня находится в центре пересечения российского выхода на Юг и полосы американского санитарного кордона, проходящего через Кавказ от Европы до Китая. Для того чтобы России выйти к теплым морям, есть кратчайший путь — через Иран. Но на пути этого выхода лежит небольшой, довольно тонкий кавказский перешеек, преграждающий дорогу на Юг в Азербайджане и Грузии. Задача США — увеличить его, кардинально отрезав Россию от Ирана, перерезав вертикальную геополитическую ось Москва — Тегеран. И реализуется эта стратегия именно посредством сетевой операции на Кавказе, в центре которой находится Чечня.

С самого начала к реализации чеченской сетевой кампании одновременно подключается сразу несколько центров силы. Во-первых, в нее включаются англичане, которые еще в конце XIX — начале XX века, а тогда Грозный считался вторым нефтедобывающим центром после Баку, — занимались разработками нефтяных месторождений на территории нынешней Чечни. Уже тогда англичане инвестировали значительные средства в кавказскую нефть, потратили на этот проект много сил, ресурсов, времени и энергии. И вот, после советской национализации, а затем и распада самого СССР, американцы вновь напоминают Англии об ее интересах на Кавказе. Таким образом англичане подключаются к сетевой операции американцев из своих собственных прагматических соображений, дабы вернуть потерянное, восстановить финансово-экономическое влияние, получить подряды, скупить ставшую вновь бесхозной нефтедобывающую промышленность. Американцам же нужно, чтобы на Кавказ вновь были завезены английские деньги для финансирования операции.

Второй игрок чеченской сетевой операции — Саудовская Аравия, через которую подключается весь арабский мир, и в первую очередь ваххабитские сети. Саудиты заинтересованы в том, чтобы как можно шире распространить ваххабитскую версию ислама, экспортировать ваххабитское движение за пределы арабского мира, — это интерес влияния чисто прагматический. И им американцы так же ненавязчиво указывают на Чечню, где ислам многие годы подавлялся, где во время советского периода был совершенно вытравлен традиционный ислам и где можно было очень быстро и легко навязать ваххабитские модели, расширив сферу своего влияния на Кавказ, получив возможность прямого выхода на российское мусульманское Поволжье. Американцы же получили подключение неисчерпаемого человеческого ресурса, ваххабитские сети исламистского интернационала и их финансирование.

К тому же ваххабизм — это сетевая модель оперирования исламистскими массами, понятная и удобная для Запада: готовые ваххабитские центры, на которые можно ориентироваться, уже существуют во всем мире. Это сеть, созданная с подачи США, которая подконтрольна и понятна для США и финансируется Саудовской Аравией — главным союзником Америки в арабском мире. К тому же ваххабизм находится на поверхности, это простая и доступная версия ислама, «без заморочек», ее легко усвоить, в то время как традиционный ислам довольно сложен, основан на глубоком знании своей традиции и культуры, что достаточно проблематично воспринять после десятилетий забвения и государственного атеизма. При этом ваххабизм разрушает традиционные модели ислама. Это версия ислама, которая отрицает такое явление, как суфизм, а суфизм есть основа ислама чеченского, то есть ваххабизм легко подменяет традиционный ислам, легко усваивается и при этом подконтролен — то есть отвечает всем необходимым критериям создания понятной и управляемой ситуации в Чечне для американской стороны.