У каждого писателя свой путь,Тернистый, через поле, лес и горы.Терпение придётся захватить,Ведь впереди высокие заборы.Непредумышленно, наивно, от душиДелиться чувствами своими неумело…Читатель жаждет зрелищ и, пойми,До, смысла жизни, поисков нет дела.Уступишь иль останешься собой…Искусство – искушает, соблазняя…Останешься ли чист своей душой,Чтобы спасти другие, воскрешая…Благоговение. Молитва. И Судьба.Даруй возможность снова Свет увидеть«Незрячим», подарив свои «глаза»….Не дав им мир и жизнь возненавидеть.
Мой возраст
Ну, что сказать, мой старый друг…Мне не шестнадцать, ты, ведь знаешь.Не
двадцать и не двадцать пять,Да, и не тридцать, понимаешь…Намного старше я тебя…И пусть всё это только цифры,Но отнимать и прибавлятьНе надо их, как все привыкли.Что возраст… значит для тебя…Уроки жизни, просто время…Без возраста душа у насИ в этом главная проблема.Пусть с возрастом бегут года,В душе мы всё равно все дети.Какая разница тогдаСколько живу на этом свете…
Григорий Дубровин
г. Вязники
https://vk.com/id403492577
https://www.stihi.ru/avtor/uioproot
Смысл (акростих)
Я заставлял себя забытьТебя, и разум сердцу врал.А по ночам хотелось выть,Когда тебя в бреду я звал.Себя как мог я отвлекал,Кидался в суету как в бой.Упрямо я душе кричал,Что уж переболел тобой.А в сердце вопреки жила,Ютилась угольком любовь.Порой невыносимо жгла,Обманно притухала вновь.Так и горит, как ни крути.Её нельзя мне погасить –Без этой искорки любвиЕдва ли есть и смысл жить.
Напоённый…
Солнца закат предречёт грядущий восход.Я вдруг вскочу и сорвусь – аж захватит дух!Мыслей дурных разметает гнетущий ход,Обострив до боли гончий ищейки нюх.Я не помчусь к тебе, мой вкусный десерт,Животных домашних твоих уважив посыл,Пока не смогу сказать стихиям свободы – нет,Пока гончий инстинкт беспокоящий не остыл.Пока чую бунтарский, манящий духИ буйство в душе теней вечных Инь и Янь –Свой рваный стих я буду горланить вслухИ жадно глотать эфир, пьянящий в такую рань.Лишь до краёв напоённый стихиями всласть,Воем турбин самолётов и гулом стука колёс –Мой ангел, я богом смогу к ногам твоим пасть,Как смог бы лишь тосковавший вечность пёс.
Женское…
Меня он свёл с ума, я это знаю –От звука голоса его я замираю.Под ложечкой предательски сосётИ слабость в ноги дрожью отдаёт.Ему ко мне лишь стоит прикоснуться,Как на пределе предвкушенья чувстваИ восхитительный его ладоней жарМеня бросает в наслажденья шквал.И выгибает тело в сладкой неге,Я вся его, он только мой на свете.Он словно бог мой, я его рабаИ каждой клеткой вожделения полна.И в нежной пытке время бесконечно,В блаженстве тело и душа быть хочет вечно.И память вспышками мелькания салютаСбоит провалами на пиках абсолюта.В томленьях сладостных покорно изнывая,Нектар его я долгожданный принимаю,Устами жадными пульсаций дар ловяИ из-под ног уходит вновь земля.Всё-всё позволено ему когда он рядом,Он может с рук поить смертельным ядом.И он, я знаю, безнадежно бредит мною,Ведь мы едины, вместе телом и душою.Безумие любви нас держит властноИ это, точно, до смерти опасно.И пусть в объятиях его я пропадаю,Я этой власти, всё ж, неистово желаю…
Летучий голландец
В изменчивом, безбрежном океане,Блуждает брошенный командою фрегатИ ни души на нём, болтается в штурвале,Лишь ветер вольный, но свободе вряд ли рад.Его бесцельна и бессмысленна дорога,Судьбой на произвол стихиям сданИ никогда до берега родногоНе доведёт уж верным курсом капитан.Неумолимо время точит силы,Что жизнь существованию дают.Конец скитаниям положит дно пучиныТам обретёт покой он и приют.Пока же, в перекрестье молний,В разгар стихий на
гребне волн паря,Являет лик мистический и гордый,Безумцев вольной участью пьяня.Тех, что завидуют летучему голландцу,Его свободе и безбрежности пути,Не зная – нет желанней для скитальцаСвой недоступный берег обрести…
Слово ангела
Мой Ангел мне сказал: «– Прощай,Тебя хранил я много лет,Но бог простит, ты не серчай,Сил у меня уж больше нет.Тебя так щедро одарилТворец сердечной теплотой,Но никому ты не дарилЕё душой своей скупой…»Он говорил ко мне спинойИ крыльев свет едва мерцал,И голос хладный и чужойЗвенящей сталью отдавал.«– Тебе так много добротыЗачем отмерила судьба?Что бескорыстно сделал ты,Раздал хоть сколько ты добра?»Он повернул ко мне лицо,Мне так знакомое, в слезахИ скорбью веяло оно,Немой укор застыл в глазах…«– Твоей горел души огоньИ крыльев свет моих слепил!Чьи души отогрелись в нём?Чью боль принял и облегчил?Ты за меня решил – Прощай,Тебя хранил я много лет,Но бог простит, ты не серчай,Сил у меня уж больше нет.»– Прости! Не уходи! Постой! –Ему сквозь слёзы прокричал…Очнулся в комнате пустой,А крик остатки сна уж гнал…
Ирина Ершова
г. Муром
Выбираю тебя
В жизни выпала мне непростая стезя,Ничего изменить и исправить нельзя.Пусть друзья говорят, что в душе твоей лёдИ по мутной воде белый айсберг плывёт –Выбираю тебя.Выбираю тебя, нет дороги назад.Для одних – сладкий мёд, для других – горький яд.Выбираю тебя. Кто любил, тот поймёт:Может быть сладким яд, может быть горьким мёд.Выбираю тебя.Пусть родные твердят: ты – опасней огня,И проверить стократ убеждают меня:Продаётся любовь и за цент, и за грош,Нет на свете её, лишь коварная ложь.Выбираю тебя.В час, когда мы одни, нет ни льда, ни огня,И тепло губ твоих мои губы хранят.И сплетение рук, и волос нежный шёлк.Мир светлее вокруг, нам вдвоём хорошо.Выбираю тебя.
Мой любимый как наважденье
Мой любимый как наважденье:Всюду вижу его улыбку.Майский вечер пропах сиренью,Где-то горько рыдала скрипка.Шторы тихо качнуло ветром,Я окно распахнула в зале.И, размыв очертанья предметов,Тихо сумерки в дом вползали.Телевизор вещал о стиляхИ в политике, и в одежде.Почему же молчит мобильник?Я смотрю на него в надежде:Вот сейчас… За одно мгновеньеЧто-то можно ещё исправить.А сегодня мой день рожденья.И любимый бы мог поздравить….Всемогуща любовь, всесильна,Наша ссора была ошибкой…Но упрямо молчит мобильник,И грустит одиноко скрипка.В дверь звонят. Что могло случиться?Сердце камнем – куда-то в пятки…Взгляд знакомый, улыбка, ресницы…Ты приехал – и всё в порядке.
Новогодняя сказка
Стрелки настенных часов перешагнули семичасовой рубеж. На экране телевизора ведущие информационной программы бодро перечисляли события последнего дня уходящего года. В углу большой комнаты, у балконной двери, таинственно мерцала огоньками высокая красавица-ёлка. В центре же торжественно возвышался накрытый узорчатой скатертью стол, готовый принять на себя всю тяжесть праздничных яств и напитков.
В кресле под часами, размазывая по лицу косметику, горько рыдала Снегурочка. На спинке другого кресла бесформенным комом валялся костюм Деда Мороза, а на диване, свернувшись калачиком, сладко похрапывал мужчина в дедморозовской шапке.
Иногда дверь комнаты приоткрывалась, выпуская облако аппетитнейших запахов, и на пороге появлялся ещё один мужчина. Ему бы подошёл костюм Ильи Муромца: детинушка удался и ростом, и статью, да и возраст подходящий, около тридцати пяти. Сам рус, и холёная бородка тоже русая… Но на мощной фигуре красовалась не кольчуга, а старый спортивный костюм, в руках богатырь держал не меч, а обычную поварёшку.
– С-спит?
Женщина безнадёжно хлюпнула носом.
– Три вызова ещё, а он… Макс, Макс, проснись! Баранкин, ну будь же человеком! Говорил, подремлю полчасика, и как огурчик… Костя, что мне с ним делать?