Главный фигурант

Как бы то ни было, своим поведением Кряжин развеивает миф о серьезности и глубине работы «важняков» из Генпрокуратуры. Ведь совершенно ясно, что такой человек, как я, не мог участвовать в разбое. У меня и данные физические не те для преступления такого характера (вот здесь Сидельников правильно сориентировался!), и мой внутренний мир не ориентирован на похищение имущества. Я не вор, не грабитель и не разбойник. Мне никогда не нужно было чужого, ибо я ищу свое. Если посчастливится, добьюсь того, к чему так долго шел – к созданию репортажа, который заставит ахнуть мир. И момент для этого выбран правильный – Разбоев арестован, но его вина у всех вызывает большие сомнения. Между тем не так уж редко случается, когда осуждают невинного. Пусть будет приговор, пусть Разбоева упрячут за решетку без достаточных оснований! Для поиска таковых есть журналист Шустин. Именно мне будет дарована богом почетная обязанность предъявить миру те доказательства, о которых следствие, отправляя Разбоева в дальнее плавание по океану без берегов, не имело представления.

Я смогу доказать, что не профессионализм следственных органов, а лишь мое внутреннее содержание увидеть правду сумело показать государственной машине, чего стоит один настоящий журналист. И именно я смогу, таким образом, объяснить обществу, что не его стальные шестеренки правят законом в этой стране, а внутренний мир немногих, духовно обогащенных людей. И слово «Шустин» отныне будет не фамилией, а определением. Ты умен, велик и упрям – ты Шустин.

Мне нужны от Кряжина следственные действия, заканчивающие это следствие и ставящие в них точку, однако вместо этого старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры везет меня на восточную окраину города (полагаю, что на пустырь) и при этом увлеченно рассказывает историю, суть которой так же далека от имеющегося в его производстве дела, как и он сам далек от познания истины...

– ...случай, произошедший со мной четыре года назад на улице Богатырский Мост – как раз неподалеку от моста через Яузу. Дело было летом, в один из теплых июльских вечеров. Возвращаться домой мне не хотелось, дело, над которым я работал, требовало взаимодействия с криминалистами, но те отправились домой, как и все нормальные люди. Я же тогда сидел в своем кабинете и, не зная, чем заняться по причине невозможности уточнить некоторые интересующие меня моменты у специалистов, пил кофе, смотрел вполглаза новости по телевизору и разгадывал сканворд.

Знаете, что касается сканвордов, обязан выразить по поводу них свое мнение. Тонкие словесные загадки нынче не в цене. Из-за большой конкуренции теряется остроумие лиц, ставящих перед нами проблему, и основной упор делается не на знание оппонентом наук и лексики как обязательное условие успеха в быстром заполнении пустующих клеточек, а на бесконечное длинное повторение одних и тех же определений. Они порядком набили оскомину и вуалируют искомое понятие вовсе не тем определением, что отвечает его свойствам. Приведу вам старый добрый пример. Что такое, по-вашему, «короткое ружье»?

– Карабин, – тут же ответил капитан, и мне пришлось признать, что у него получилось лучше и быстрее, чем я предполагал.

– Между тем во множестве сборников сканвордов автор ответом на вопрос «короткое ружье» считает слово «обрез». Но короткое ружье – это именно короткое ружье, и ничего более, а обрез – это длинное ружье, обрезанное для того, чтобы оно не было длинным. То есть это два разных понятия. И примеров таких множество. Люди привыкают к такому неправильному течению собственных мыслей, и вскоре им на самом деле начинает казаться, что «шайка» – это обязательно банда, а не ведерко с ручками, а «побег» – непременно незаконное оставление места лишения свободы, а не молодое растение. Определения и их истолкования нам диктует общественно-политическая ситуация в стране, а сканворды составляют малограмотные индивидуумы. Именно по этой причине часто случается, что люди не понимают друг друга, между ними рвется связь, и из-за этой, казалось бы, мелочи, иногда случается непоправимое...

Кажется, советника понесло. Человек он, вне сомнения, грамотный и весьма начитанный. Но я общаюсь с ним уже почти сутки и все это время наблюдаю, что он больше говорит, чем делает. Хотя и красиво говорит, не поспоришь. К чему эта тема о сканвордах и их безграмотных составителях? Я и сам знаю, что карликовый жираф – это «окапи», это слово встречается в каждом втором сканворде, хотя ни разу окапи не видел и вряд ли его видели все те, кто о нем так настойчиво долдонит. Кажется, мы теряем время, и это мне на руку.

Чем дольше Кряжин будет рассказывать ни о чем и чем меньше узнает о последних днях пребывания Разбоева на воле, тем быстрее напишет свое обвинительное заключение и тем скорее выйдет мой репортаж.

– ...Может показаться, – между тем продолжал следователь, – что мой отход от темы Богатырского Моста – это последствия моего словоблудия, заставляющего уходить от канвы повествования. Однако вы ошибаетесь, друзья мои. То, чем я сейчас возмущался в практике составления и редактирования сканвордов и иных задачек, ориентированных не только на имеющиеся знания, но и на запоминание, то бишь на обучение и привыкание, наиболее ярко проявилось тем летним вечером, с упоминания о котором я начал свое повествование.

Я сидел, как уже говорил, за столом и мучился над неразрешимой загадкой. По вертикали сканворда, занимающего последнюю страницу газеты «Главная Новость», в которой вы, Степан Максимович, так рьяно и безадресно критикуете правоохранительные органы, оставалось последнее слово, разгадкой которого я заполнял бы все клетки.

Скажу вам, задача была не из легких. Я знал наверняка, что именно «реминисценция» является «смутным воспоминанием», и ничто другое, однако автор сканворда, как сейчас помню – Носков Пэ Пэ, на сей счет имел собственное мнение. Похоже, что оно было основано на его долгой практике. Выглядело слово следующим образом. – Кряжин произносил имеющиеся буквы, на месте неразгаданных делал паузу: – «П...хм...лье».

– Самое удивительное то, что благодаря этой отгадке, то есть написанием слова «реминисценция» по методу господина Носкова, совпадал сканворд в целом. Вот так из-за одного, безграмотно употребленного выражения или совершенного поступка окружающим становится ясна общая картина. Хотя мало кто задумывается о том, что эта картина нереальна, а порою просто полярна по своему значению истине. Проворачиваясь в сознании многих людей, правда трансформируется до неузнаваемости, и виной тому я считаю совершенно безграмотное отношение к языку и значению слов.

Когда я, так и не решившись вписать предложенный автором вариант отгадки, смял газету и выбросил в урну, на столе моем зазвенел телефон. Мне в служебный кабинет звонил начальник Следственного управления Смагин. Предположив, что в данный момент в здании на Большой Дмитровке из следователей могу находиться лишь я, он рискнул и выиграл.

– Иван Дмитриевич, – сказал он мне. – В дежурную часть одного из райотделов милиции Восточного округа поступило сообщение. Дежурный по райотделу переадресовал это сообщение в ГУВД Москвы. Тот перенаправил информацию в прокуратуру Восточного округа, а те сообщили нам. И теперь я нашел тебя, чтобы сообщить следующее: в своей квартире номер семь дома двенадцать по улице Богатырский Мост убит какой-то государственный деятель. Я сейчас пытаюсь установить, кто именно, и после свяжусь с родственниками, а тебе придется выехать на место и сделать это прямо сейчас.

Убийство государственного деятеля – не кража головки сыра в универмаге. Немного занервничав, я «зарядил» папку необходимыми бланками протоколов, документами и уже через пять минут сидел в служебной машине, мчащей меня к месту страшного преступления.

На подъезде к названному Смагиным адресу мне вдруг пришло в голову: а что делал государственный деятель на улице под названием Богатырский Мост в одиннадцать часов вечера? У меня тогда совершенно вылетело из головы, что Смагин, передавая мне информацию, сделал ударение на «своей квартире» – я это вспомнил только тогда, когда увидел указанный начальником Следственного управления двенадцатый дом. Если вы, Степан Максимович, или вы, Игорь, видели этот дом, то вас уже никогда не покинет уверенность в том, что жить в нем может кто угодно, но только не государственный деятель.