Главный инженер

– Бомбят! Бомбят!
– кричал кто-то на улице. Там уже работали зенитки, стучал пулемет, и где-то высоко в небе приглушенно гудели моторы немецких пикировщиков.

– А ну - живо - лезьте в подполье!
– скомандовала Лешина мать, отодвигая стол и поднимая тяжелую крышку люка.

Бабушка, а за нею Лешины сестры и младший брат полезли в подвал, а сам Леша, пользуясь суматохой, сорвал со стены шапку и юркнул в сени.

Во дворе он чуть не столкнулся с Коськой Мухиным. Муха едва дышал, лицо у него было бледное, губы дрожали.

– Ой, Лешка!
– забормотал он, испуганно оглядываясь и шмыгая носом. Ты знаешь... беда какая...

– Что? Какая беда?

Муха не мог отдышаться.

– Ты знаешь, ведь это... ведь это ж нашу батарею сейчас бомбили!..

– Ну, да! Не ври!
– сказал, побледнев, Леша.

– Ей-богу, своими глазами видел. Две бомбы... прямое попадание... и обе в нашу батарею. Одни щепочки остались.

– Сам видел, говоришь?

– Говорю ж тебе, своими глазами видел. Мы с Валькой Вдовиным за водой ходили, увидали и - сразу туда. Я убежал, а он...

– Что?!
– закричал Леша и с силой схватил товарища за плечо.

– Его... его на батарею увели. На настоящую, - сказал Муха и, опустив голову, заплакал.

* * *

Немецкие самолеты разбомбили игрушечную крепость и улетели. На батареях прозвучал отбой воздушной тревоги, понемногу успокоилось все и в самой деревне, а Валька Вдовин все еще не возвращался домой.

Леша Михайлов несколько раз бегал к Валькиной матери. Он успокаивал ее, говорил, что видел Вальку "своими глазами", что он жив, что его пригласили в гости зенитчики и угощают его там чаем или галетами.

Но сам Леша не мог успокоиться.

"Ведь это ж я виноват, - думал он.
– Это я все выдумал - с этой дурацкой крепостью. А Валька даже не строил ее. Он только сегодня утром из Ленинграда приехал..."

Он уже собирался пойти на батарею и сказать, что это он виноват, а не Валька, когда в дверь постучали и в комнату ввалился сам Валька Вдовин.

– Ага, ты дома, - сказал он, останавливаясь в дверях.

– Дома, дома, заходи, - обрадовался Леша.

– Да нет... я на минутку... я не буду, - пробормотал Валька. Кто-нибудь у вас есть?

– Нет, никого нет. Бабушка спит, а мама в очередь ушла. Заходи, не бойся.

– Лешка, - сказал Вдовин, не глядя на Лешу.
– Тебя, наверно, в трибунал отправят. Судить будут.

– Меня?
– сказал Леша.
– А откуда ж узнали, что это я?

– Откуда узнали? А это я на тебя сказал.

– Ты?!

– Да, я, - повторил Валька и посмотрел Леше в глаза.
– Я сначала отпирался. Говорю: знать ничего не знаю. А потом командир батареи говорит: "Это, наверно, такой чернявенький, с полосатым шарфом... Михайлов его, кажется, зовут?" Ну, я и сказал. "Да, - говорю, - Михайлов". И адрес твой спросил - я тоже сказал.

Леша стоял, опустив голову.

– Так, - выговорил он наконец.
– Значит, и адрес сказал?

– Да. И адрес сказал.

– Ну, и правильно, - сказал Леша.
– Я бы все равно сам пошел на батарею. Я уже собирался даже.

– Значит, ты не сердишься?

Леша стоял, не глядя на товарища.

– Нет, - сказал он.

Валька схватил его за руку.

– Знаешь что?
– сказал он.
– А может быть, тебе убежать лучше?

– И не подумаю, - сказал Леша.

Потом он взглянул на Вальку, не выдержал и тяжело вздохнул.

– Как ты думаешь - расстреляют?
– сказал он.

Валька, подумав немного, пожал плечами.

– Может быть, и не расстреляют, - ответил он не очень уверенно.

* * *

До вечера Леша Михайлов ходил сам не свой. Прибегали ребята, звали его гулять - он не пошел. Уроков он не учил, отказался от ужина и раньше, чем обычно, улегся спать. Но как ни старался, как ни ворочался с одного бока на другой, заснуть он не мог. Не то чтобы он очень боялся чего-нибудь. Нет, Леша был, как говорится, не из трусливого десятка. Но все-таки, как вы сами понимаете, положение у него было не веселое. Тем более, что он чувствовал себя действительно виноватым. А мысль о том, что судить его будут в Военном трибунале, как какого-нибудь шпиона или предателя, совсем убивала его.

"Может быть, и в самом деле лучше убежать?
– думал он.
– Проберусь как-нибудь на фронт или к партизанам, навру чего-нибудь, скажу, что мне скоро тринадцать лет будет, - может, меня и возьмут. Пойду куда-нибудь в разведку и погибну... как полагается... а после в газетах напишут или, может быть, объявят Героем Советского Союза..."

Но убежать Леша не успел. Перед самым рассветом он забылся и задремал. А в половине восьмого, раньше чем обычно, его разбудила мать.

– Леша! Лешенька!
– говорила она испуганным голосом.
– Проснись! Сыночек!

– Чего?
– забормотал Леша, дрыгая спросонок ногой.

– Вставай скорее. За тобой приехали, тебя спрашивают.

Леша одним махом сбросил с себя одеяло и сел в постели.

– Приехали? Из трибунала?
– сказал он.

– Из какого трибунала? Не знаю, военный какой-то приехал. На мотоциклетке.

"Эх, не успел убежать", - подумал Леша.

Застегивая на ходу рубашку и затягивая ремешок на животе, он вышел на кухню.

У печки стоял высокий красноармеец в полушубке и в кожаном шоферском шлеме. Он сушил перед печкой свои меховые рукавицы. От них шел пар.

Увидев Лешу, красноармеец как будто слегка удивился. Наверно, он думал, что Леша немного постарше.

– Михайлов Алексей - это вы будете?
– сказал он.

– Я, - сказал Леша.

– Одевайтесь. Я за вами. Вот у меня повестка на вас.

– Ой, батюшки-светы, куда это вы его?
– испугалась Лешина мать.

– А это, мамаша, военная тайна, - усмехнулся красноармеец.
– Если вызывают, значит, заслужил.

У Леши не попадали в рукава руки, когда он натягивал свое пальтишко. Мать хотела ему помочь. Он отстранил ее.

– Ладно, мама. Оставь. Я сам, - сказал он и почувствовал, что зубы у него все-таки слегка стучат и голос дрожит.

– Взять с собой что-нибудь можно? Или не надо?
– спросил он, посмотрев на красноармейца.

Тот опять усмехнулся и ничего не сказал, а только покачал головой.

– Поехали, - сказал он, надевая свои меховые рукавицы.

Леша попрощался с матерью и пошел к выходу.

На улице у ворот стоял ярко-красный трофейный мотоцикл с приставной коляской-лодочкой.