Главред: назад в СССР 4

— Какое бинго? Да тут самая настоящая идеологическая диверсия! — воскликнул Хватов. — Надо сообщить Поликарпову, чтобы вывел, наконец, эту шушеру на чистую воду! Хватит с ними заигрывать!

— Не кипятитесь, Богдан Серафимович, — я покачал головой. — Согласен, ситуация пограничная… Но не катастрофическая. Здесь надо тоньше, раз уж мы ввязались в честное противостояние.

— Да какое уж там честное! — проворчал седовласый партиец, едва сдержавшись, чтобы не грохнуть по столу кулаком. — Мы с ними цацкаемся, держим на привязи КГБ, а они нам народ баламутят!

— Это их трудности, что они играют не по правилам, — твердо заявил я. — И… вы знаете, я не уверен, что комитет, как вы говорите, на привязи. Думаю, он у всех этих граждан уже на хвосте. Тот же Поликарпов настоящий чекист, он не будет даже нам с вами рассказывать об этом, чтобы исключить утечку. Я его вижу котом, который играет со своей жертвой, прежде чем окончательно ее прихлопнуть. Ждет, когда противник обнаглеет, зарвется. И тут — раз!.. Нет, КГБ играет вдолгую. Мне тоже не нравится «Правдоруб» и в особенности «Молния». Но, допустим, закроет их сейчас Поликарпов. И что получится? А я вам отвечу: получится то, что «кровавая гэбня» прессует свободное слово.

— Что-что? — удивилась Громыхина. — Кровавая?..

— Гэбня, — немного смутившись, повторил я. Словечки-то снова из моего времени. — Это у антисоветчиков фраза такая есть оскорбительная… Про сотрудников госбезопасности.

— Не слышал, — покачал головой Хватов, а вслед за ним и все остальные.

— Кто-то как-то рассказывал, может, как раз и Поликарпов, — я махнул рукой. — В общем, неважно. Повторю: если мы сами закрутим гайки, всякие «Молнии» с «Правдорубами» только выиграют. Как я уже говорил, станут новыми мучениками. А мы с вами, — я демонстративно обвел рукой всех, кто был в кабинете, — тиранами и приспешниками тиранов. Нет, с таким противником нужно быть мудрее. Максимально мудрыми.

— До каких пор? — я удивился, но этот вопрос задал не партиец Хватов, а вполне себе либеральный краевед Якименко. Впрочем, он любит наш город без оглядки на политический строй, и ему тоже не нравятся нападки все еще неизвестных подпольщиков.

Впрочем, я не удивлюсь, что Евсей Анварович уже на самом деле установил всех поименно и ждет только отмашки сверху, если у меня вдруг что-то пойдет не так. Я ведь это озвучил не просто для успокоения Хватова, я и вправду так думал.

— До каких пор? — я эхом вернул вопрос краеведу. — Всегда. Мы всегда должны быть мудрее. И пока их не поймали органы, и потом, когда поймают. Они истекают желчью, мы спокойно объясняем народу правду. Они провоцируют, мы благоразумно сдерживаемся. Их задержали, мы не злорадствуем. В конце концов, давайте начистоту: напрямую нарушает закон только создатель «Молнии». Он врет, пересказывает городские легенды и откровенную глупость. А «Любгородский правдоруб»… Нет, товарищи, это наш антипод. Как бы ни было нам противно, в статьях «Правдоруба» приводятся факты, только выпячиваются они выгодной для наших противников стороной.

— Это как? — Хватов поиграл желваками, ему явно было неприятно, что я фактически признал диссидентов равными.

— Приведу простую аналогию, — я поднял руку в успокаивающем жесте, потому что наше небольшое собрание зароптало. — Томатный сок полезен?

— В меру, — вот не может моя любимая девушка не позанудствовать. Издержки профессии.

— Но в целом полезен, — зато Зоя ответила так, как мне бы хотелось. — Для здоровья.

— Для здоровья, — подхватил я. — А здоровье — это спорт. Спорт — это победы. Победы — это награды. Награды — это слава. Слава — это заносчивость. Головокружение от успехов. А заносчивость — это одиночество. При желании можно сделать вывод, что все пьющие томатный сок обречены на одиночество. Идем дальше — нет семьи, нет детей, нет потомства, нет памяти…– И все это из-за томатного сока, — усмехнулся Богдан Серафимович, оценив мои словесные манипуляции. — Жуткий напиток!

«Если долго сидеть у речки, рано или поздно по ней проплывет труп твоего врага», — сознание неожиданно подкинуло шутку из прошлой жизни.

— Осмелюсь напомнить, Евгений Семенович, — Якименко, однако, не угомонился, — что вы на собраниях клуба «Вече» говорили о правилах. И одно из них — не выходить за рамки. Почему тогда мы сдерживаем себя, а «Молнии» можно этого не делать? Хорошо, с «Правдорубом» и томатным соком мы разобрались… Но ведь «Молния» — вы сами сказали, что она врет! Почему тогда вы играете в поддавки?

— Резонный вопрос, — Хватов поиграл бровями.

Никто больше ничего не добавил, но я видел немой вопрос на лице каждого, кто был со мной в этот момент. Парторгша Громыхина. Редактор вечерки Зоя. Мои замы — Бульбаш и Бродов. И, конечно же, Аглая. Нет, разумеется, моя девушка на моей стороне. Но и ей хочется понимать.

— Хорошо, — я кивнул. — Давайте еще раз, чтобы не возникало больше вопросов про поддавки. Что отличает нас от животных?

— Разум, — ответила Зоя.

— Он есть и у многих высших млекопитающих, — возразила Аглая.

— Есть, — согласился я. — Но только у людей есть еще и свобода выбора. Сильный может отнять пищу у слабого, но не делает этого. Наоборот, помогает и защищает. Мы, люди, способны подавлять инстинкты одной лишь волей.

— А при чем тут инстинкты, Женя? — Хватов опять заиграл бровями.

— А при том, что сразу, без шанса на исправление, дать ассиметричный ответ… дать в морду, короче, — я начал заводиться, — это и есть инстинкт. Наказать, показать, что ты здесь хозяин. Доминируй, властвуй, унижай!

— А надо как? — Хватов подался вперед. — Подставить вторую щеку, как этот ваш отец Варсонофий? Улыбнуться своим обидчикам? Кашеваров, а не подался ли ты в религию?

— Советский Союз — государство светское, — я спокойно парировал выпад. — Но свобода совести прописана у нас в конституции. В коммунизме при этом, хочу заметить, очень много есть от раннего христианства… Вот только у нас сейчас не религиозный диспут. И я не подставляю противникам вторую щеку. Я смотрю на них с высоты своей мудрости. Надеюсь, ее мне хватит, чтобы победить не кулаками и милицейскими дубинками, а умом!

— А я, — Хватов скрипнул зубами, — если откуда-то сверху льется дерьмо, не брошусь затыкать его пальцами, в итоге полностью извозившись! Я найду источник протечки и перекрою его!

— Разумно, — я не стал спорить. — Однако вряд ли вам удастся скрыть прорвавшуюся канализацию. Вас выдаст запах.

Богдан Серафимович открыл было рот, но тут же захлопнул его, чуть ли не лязгнув зубами. Не очень приятная антисанитарная тема стала апогеем нашего спора, и нужно было ловить момент. Добавить прочности своей позиции и удержать колеблющихся сторонников.

— Я не предлагаю возиться нечистотах, — сказал я уже спокойно, но твердо. — Я против того, чтобы ловить и сразу наказывать без разбору всех, кто смеет гадить. Я за то, чтобы у людей был выбор, о котором уже шла речь. Чтобы читатели выбирали источники информации не по указке, а по собственному разумению. И когда жители нашего города, а за ними и все советские люди просто пройдут мимо новой «Молнии», предпочтя ей «Андроповские известия» или «Вечерний Андроповск», вот тогда мы и победим.

— А ведь вы правы, — сказал Якименко, и Хватов недоуменно повернулся к нему. — Я понял свою ошибку… Тоже, как Богдан Серафимович, думал, что вы просто терпите плевки в лицо, позволяете вытирать о себя ноги. Но вы, Евгений Семенович, предлагаете смотреть на выпады «Правдоруба» и «Молнии» как на нашкодившего котенка. Или на ребенка.