Главред: назад в СССР 4

— Что теперь со мной будет, Жень? — от раздумий меня отвлек Бродов. — И что будет с Васькой?

Хороший вопрос. Что теперь в принципе будет со всеми нами?! И тут меня неожиданно взяла злость. Не на Бродова, нет, хотя и он был в значительно степени виновен в происходящем. Весь этот цирк устроил человек, который всего пару месяцев назад отстранял меня от редакторской должности за недостаточную лояльность советской власти. Насколько же лицемерным он был!

Вот кто на самом деле убил страну, неожиданно понял я. Идейные коммунисты в моей прошлой жизни любили винить Горбачева. Мол, продался Западу, даже анекдоты на эту тему ходили. Афган, Чернобыль, надрыв в гонке вооружений — все это было ничто по сравнению с гнусью, которой занимались такие вот Хватовы на ключевых постах.

Когда стране требовалось обновление, они затыкали всем рты. Скрывали от людей правду, не слушали тревожных предупреждений, потому что это мешало спокойно делать карьеру. Зато потом, когда СССР, превратившийся в живой труп, покатился под откос, эти люди переобулись в воздухе и цинично принялись снимать сливки с эпохи перемен. Кто-то приватизировал народную собственность, другие сменили партийную вывеску, а третьи и вовсе, хапнув напоследок, сбежали на Запад, который еще вчера публично осыпали проклятьями.

Да, на моей малой родине был Краюхин, был Козлов и другие партийцы, которые искренне верили в то, что делали. Те, кто работал. Кто осторожничал не из опасений за свою шкуру, а чтобы не навредить стране. Жаль, что их, судя по всему, не хватило в критические моменты. А с такими, как Хватов, и врагов не надо. Без ЦРУ Союз развалили, из-за собственной жадности. Перспективу он в моих словах углядел, надо же… А чтобы я не мешал, чуть на тот свет меня не отправил. Еще и улыбался в лицо, на собрания мои ходил. Больно. Как будто толкнули и плюнули вслед. Но я сильный. И я не терплю подлость по отношению к себе, а также к тому, что люблю и чем дорожу.

— Садись и пиши, — ответил я Бродову, который, судя по всему, опять удумал загреметь на больничную койку.

— Что писать? — с готовностью уточнил тот.

— Эссе для колонки мнений в вечерку, — я так увлекся, что сломал в руках карандаш. — Тема: «Как я дошел до жизни такой». И подпись: Арсений Бродов, корреспондент газеты «Андроповские известия».

Тяжкий вздох толстяка слышали, наверное, на всех этажах.

* * *

Хватова задержали в больничном коридоре, когда он, ни о чем не подозревая, расхаживал в халате и тапочках, пытаясь охмурить медсестер белозубой улыбкой и гэдээровскими шоколадками. Долго не верил, что за ним пришли по-настоящему, пытался отшучиваться, а затем угрожать. Об этом мне рассказал Поликарпов по телефону — от встречи я отказался, сославшись на авральную сдачу газеты.

Готовили мы ее действительно в мыле. Все-таки нелегкая это работа — за сутки наполнить вечерку добротными материалами. Хорошо, что подавляющее большинство моих журналистов были честными и порядочными людьми, искренне любящими свою работу. С одним из таких, вернее с одной, я сидел сейчас в своем кабинете, корпя над макетом номера.

— Евгений Семенович, — Зоя пригладила волосы и покраснела. Впрочем, как обычно. — Что будем делать с колонкой мнений? Из-за того происшествия ведь у нас больше не было новых текстов… Целых две полосы свободны, а уже три часа дня. Что делать?

Глаза девушки от волнения расширились до диаметра медных пятаков. Это делало ее трогательной и очень милой. Я даже улыбнулся мысленно. Совсем юная, славная, но… Нет, Аглая ошиблась — Зоя мне не подходит. Она талантливая журналистка, преданная идеям коллега и даже вполне себе друг. Но не спутница жизни, не женщина, с которой хочется просыпаться.

— Мы успеем, — расслабленно улыбнулся я и положил перед Зоей листы с текстами Бульбаша и Никиты Добрынина.

— «Покаяние», — прочитала девушка заголовок статьи парня. — Это тот фильм, который Никита должен был посмотреть? Но этого мало, всего примерно полполосы…

— Не торопись, Зоя, — я неожиданно сам для себя перешел на «ты», и девушка встрепенулась. Ничего, это тоже пройдет. — Прочитай повнимательнее.

Зоя поправила очки, нахмурила брови и принялась водить глазами по строчкам. С каждой секундой ресницы ее порхали со все возрастающей скоростью, в итоге она не выдержала, отложила листок в сторону и уставилась на меня.

— Евгений Семенович, это шутка такая? Я не понимаю…

— Нет, Зоя, не шутка, — я с улыбкой покачал головой. — Это бомба. Ты дочитай, а потом посмотри, какой великолепный репортаж написал Виталий Николаевич. Четко на полосу.

Девушка жадно заглотила остаток Никитиного «Покаяния», потом взволнованно похлопала взмокшими ладошками по столу, нашла текст Бульбаша. В этот момент в дверь постучали.

— Заходи, Арсений Степаныч! — громко сказал я.

Толстяк по обыкновению протиснулся в узкую щель, словно ему это доставляло непонятное удовольствие. Он осунулся, выглядел как после бессонной недели, но в глазах блестела надежда.

— Принес? — улыбнулся я.

Бродов молча кивнул и протянул смятый листок. Я принял его, развернул, зацепился глазами за заголовок.

— Можешь, Арсений Степанович, — я одобрительно закивал, и Зоя, подогреваемая любопытством, отвлеклась от репортажа Бульбаша на очередной сенсационный опус. — Вот как раз и оставшиеся полполосы.

Зоя ахнула, прочитав аккуратную строчку вверху.

«Свой среди чужих, чужой среди своих: как я предал товарищей»

Глава 27

Формально этот номер вечерки готовила Зоя, все же она редактор. Однако предстоящий триумф я искренне считал своим. А в том, что газета действительно получится бомбой, я не сомневался. Настоящим открывающим аккордом разгоняющейся перестройки.

Бродов не подкачал и действительно написал проникновенную исповедь. Не стал вилять и юлить, перекладывать вину на других. Просто взял и открыто заявил, что поступил как подонок. Добавил, что никакие обстоятельства его не оправдывают. И поставил красивую точку, сказав, что смиренно ждет решения коллектива и, конечно, читателей.

Да, мы опять использовали бюллетени, как в случае с колонками диссидентов. Все трое — Никита, Бульбаш и Бродов согласились подвергнуться товарищескому суду, в составе которого фактически был весь наш район. Но пока что об этом знал очень узкий круг. Помимо самих «подсудимых» только мы с Зоей. Я даже корректорам не доверился, вычитывал сам. Впрочем, был еще один человек в редакции, с которым я поделился.

— Это будет взрыв, — Клара Викентьевна отложила листы и смотрела теперь на меня поверх очков.

— И не простой, а ядерный, — подхватил я. — С последующим землетрясением.

— Не боитесь?

За последние месяцы мы с Громыхиной прошли путь от незадачливых любовников (спасибо моему предшественнику!) до с трудом терпящих друг друга коллег и, наконец, искренних соратников. Быть может, даже друзей.

Уже привычные кружки с масляно-черным кофе, гэдээровские печеньки «руссишброт» в виде буковок. Глобус на столе, ломящиеся от книг полки, кубки, дипломы, грамоты. И доверительная атмосфера.