Глазами Лолиты
Шрифт:
«Я не поняла, что именно не повод для знакомства?».
Я разозлилась:
«А ты спроси у Габи, она тебе объяснит!».
Ссориться со мной с недавнего времени стало любимым занятием Инес, поэтому она не могла остановиться, даже рискуя потерять интерес Юджина. А может, ей тоже показалось, что он запал на меня, а не на нее — он так хорошо, так весело засмеялся на мое заявление! Во всяком случае она вцепилась в меня, как бульдог, и не могла разжать челюсти:
«Интересно, на каком языке она это сказала?».
«На иврите, конечно!».
«А ты так удачно перевела?
Юджин пялился на нас во все глаза, и я осмелилась нанести ответный удар:
«От тебя, откуда еще?».
«Что значит — от меня?».
«Вы с Габи так хохотали, когда она рассказывала тебе этот анекдот по-русски, что не только меня, но даже мертвеца могли бы разбудить».
Инес прямо позеленела и обратилась к Юджину за помощью:
«Вы видите, как я с нею мучаюсь? Ее язык не знает контроля!».
По-моему, Юджину мой язык как раз пришелся по вкусу, и он выступил, как миротворец ООН в Ливане:
«Дело юности — дерзить, а наше дело — ей прощать».
И взял Инес под руку: «Пошли, а то уже поздно».
От его прикосновения она мгновенно смягчилась:
«Ладно, пошли! Но что же, мы так и пойдем без Габи?».
Юджин подмигнул мне:
«Боюсь, нам придется долго ждать, пока она выяснит с Эрни, есть ли у них повод для знакомства».
Инес вздохнула и согласилась:
«Пожалуй, вы правы. В конце концов, вы можете показать ей свою коллекцию в другой раз».
Идти до выставки Юджина было не так уж далеко. Там еще горел свет, но народу было немного, в основном влюбленные пары, которые интересовались не столько иконами, сколько друг другом. Вежливый охранник спросил Юджина, может ли он уйти, Юджин отпустил его, а вскоре вслед за ним ушли бродившие по залу влюбленные пары, и мы остались одни. Юджин запер дверь, усадил Инес на длинный диван, стоящий в центре зала, и вынул из шкафчика бутылку вина:
«А теперь давайте выпьем за ваш успех! И я расскажу вам драматическую историю моей коллекции».
Мне выпить не предложили, так что, пока они выпивали, я ходила вдоль стен и рассматривала иконы. Во-первых, это были не картинки в золотых рамках, а деревянные доски безо всяких рам, а во-вторых, все они были белые. То есть все сказочные девушки в платках, толстые младенцы с пухлыми складчатыми ногами, все розовощекие старички в длинных платьях и крылатые всадники в остроконечных шлемах были нарисованы яркими красками на белом фоне. Они были очень красивые, гораздо красивее тех картинок в иерусалимской церкви, и мне стало жаль, что те настоящие, а эти поддельные. Лучше бы было наоборот.
Я так и объявила, когда мне надоело рассматривать иконы и тоже захотелось сесть на диван. Сначала я хотела сесть рядом с Инес, но она всем телом повернулась к Юджину, как цветок к солнцу, так что я оказалась у нее за спиной. Тогда я попробовала перебраться на сторону Юджина, но оказалась у него за спиной.
Выходило, что куда я ни пристроюсь, я буду торчать там одна, и никто в мою сторону даже не посмотрит. Снова устраивать слезный скандал мне не хотелось, не было сил. Оставалось только одно — втиснуться между ними, тем более, что они поставили
между собой бутылку и два стакана. Два, а не три!За это я переставила стаканы и бутылку на пол и уселась на диван там, где они раньше стояли. Усесться там было нелегко: хоть попка у меня совсем тощая, но все же она занимает больше места, чем одна бутылка и два стакана — два, а не три! Я бы ни за что там не поместилась, если бы Юджин не отодвинулся немного вправо. Зато Инес и не подумала отодвинуться влево, она, наоборот, слегка придвинулась вправо, чтобы меня выставить, и сердито спросила, зачем я сюда влезла.
Но вытеснить меня было не так легко, я уперлась двумя ногами в пол и не менее сердито объяснила:
«А затем, что вы говорите о чем-то интересном, а мне из-за ваших спин ничего не слышно». Ноздри у Инес раздулись и глаза засверкали: «А тебе слышать это ни к чему, у нас взрослый разговор, не для детских ушей».
«Для детских нет, а для моих да! Ты сама много раз жаловалась, что я не ребенок, а исчадье ада!». Юджину надоела наша перепалка:
«Ну что вы, Инна! — пропел он нежно: он же не знал, что она не Инна, а Инес. — Пусть девочка слушает, никаких тайн от нее у меня нет!».
Я громко заржала, намекая на то, что вот у нас с ним есть кой-какие тайны от нее. Он понял мой намек и слегка ущипнул меня левой рукой, затиснутой между его боком и моей попкой, так что Инес не заметила, и стал рассказывать:
«Как я уже сказал, я — оценщик живописи, особенно икон. Меня часто приглашают на аукционы, чтобы я подтвердил подлинность той или иной картины или иконы, и довольно хорошо платят. Но в прошлом году произошел исключительный случай, последствия которого все еще тянутся за мной».
Наверно, я опять громко засопела от восторга, потому что Инес больно ущипнула меня за левую попку и прошипела:
«Если уж тебе позволили слушать, так слушай и не мешай!».
Я оттолкнула ее руку и выкрикнула, задыхаясь: «Вы обнаружили, что эти иконы поддельные, да?».
Он погладил меня по коленке, уже открыто: «Молодец, Светка! Так оно и было!».
Инес уставилась на его руку на мой коленке, но промолчала. Он понял, и руку снял:
«Известный нью-йоркский галерейщик пригласил меня, чтобы я подтвердил, что эти иконы и впрямь написаны в тринадцатом веке. И я чуть было не попался. Подделка ведь очень умелая. Все подобрано с большим пониманием — и узоры, и краски, и грунт. Только одна мелочь ускользнула от всех других оценщиков, через руки которых эта коллекция прошла за двести лет».
Я опять засопела, и Инес спросила поспешно, боясь отстать от меня:
«Что же это?».
Юджин только того и ждал:
«Доски, на которых эти иконы нарисованы, принадлежат совсем другому времени! Я обнаружил, что эти отличные дубовые доски, им сносу нет, — всего навсего дверцы, снятые с разобранных буфетов середины восемнадцатого века. Ума не приложу, почему до меня никто не удосужился исследовать эти доски. А впрочем, может они исследовали, но не заметили — подделка была сделана исключительно умело, все было очень ловко загрунтовано и залакировано. Посмотрите!».