Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти
Шрифт:
– Лорд Рууни согласился играть Рыцаря-Пейзанина.
– Так будем надеяться, что он доживет до Дня Восшествия. – Сир Амадис взглянул на часы, сплошь из меди и полированного дуба, над камином. Стрелка близилась к получасу. Времени на дальнейшие уговоры не было. – Я высказался.
– Именно так, сир.
– Возможно объявить, что Королева больна…
– И ухудшить ситуацию? Я вел сей корабль немало лет. Я ведаю, что хорошо для Альбиона. Я ведаю приливы – могучие приливы народной воли. Я ведаю мелководье и рифы. Я ведаю, какой груз надобно везти, когда его сберегать и когда от него избавляться.
Сир Амадис пожал плечами и с резчайшим из поклонов ушел.
Он спешно одолел путь к заброшенной анфиладе за старой Тронной Залой; там его маленькая полюбовница – шалунья, лахудра, непорочная юница – согласилась встретиться с ним и наконец отдаться. Она сделала сие по наущению джентльмена, ее опекуна, сжалившегося над сиром Амадисом с его досадами, негодованиями и горестями и известившего девочку, что ее интересам лучше всего послужит доброта к Советнику Королевы.
Сир Амадис был премного благодарен учтивому джентльмену, что принял участие в утолении сердечной муки, равно как и маеты бренного тела, кроме того, Хлебороб был обрадован победой над лордом Кровием, своим соперником, чьи планы будут теперь расстроены.
Достигнув полупустующего Восточного Крыла, он наткнулся внезапно на мастера Флорестана Уоллиса, чудно разодетого в цветочное красно-желтое и с головой погруженного в беседу с особой, принятой сиром Амадисом за стряпуху. Мастер Уоллис заозирался (виноватый отблеск) и принял горделивую вызывающую позу спиной к девке.
– Сир Амадис.
– Доброе утро, мастер Уоллис. – Хлебороб демонстративно не одарил девку вниманием, однако был изумлен, ибо в жизни не воображал Секретаря иначе как асексуальным и безбрачным. Узрев его в сем виде (цветистым, мятущимся), сир Амадис развеселился пуще прежнего, но без тени злорадства. Скорее он наслаждался своего рода ощущением сговора с подобным ему Советником.
Он прошествовал мимо, оставляя их ворковать. Он отогнал мельчайшее подозрение, кое, промелькнув, связало кухни с почками.
Лорд Монфалькон глядел неласково из-под весомых бровей, а мастер Лудли, чеша голову, кою враждующие племена гнид избрали своим полем битвы, перемялся с ноги на ногу, прочистил глотку, поскреб нос прежде, нежели сесть.
Лорд Монфалькон перечел список, зная, что чем дольше он заставит Лудли ждать, тем быстрее тот ответит на вопросы и оттого станет менее склонен окрашивать информацию бесцельными трактовками.
– Ничего о Квайре? – То было обычное вступление.
– Мертв, сир, явственно. – Лудли был неловок. – И я ведь не один за ним охотился. Полгода уж минуло, сир. Бросимте сие дело.
– Кто еще за ним охотился?
– Отцы дочерей, ну и сыновей, коих он того. Похитил либо убил. Кто теперь скажет?
– Настроения в городе?
– Про Квайра почти все забыли.
– Дурак. Я разумел Королеву.
– Любима, как всегда, милорд. Почитаема.
– Слухи?
– Несущественны.
– Неужели? – Брови скептически дернулись.
– Не… – начал
Лудли неуклюже. – Не стоят…– Каковы слухи, Лудли?
– Разные убийства, возврат дней безумного двора Герна, Королева подвинулась рассудком ввиду своей…
– Неутоленной похоти?
– Можно и так сказать…
– Что еще?
– Сир Томас Жакотт заточен вами, милорд, и пытаем. Жакотты изгнаны и планируют мятежничать. Ну и фавориты Королевы насильничают всякую честную девицу, до коей могут добраться.
– Достойно Квайра, слух что надо. – Краткий хохот лорда Монфалькона ужасал. – Старые времена, воистину. Каково же лекарство, предлагаемое простонародьем?
– Разнится у любых мужика и бабы, сир. – Лудли оседлывал своего конька, осознав наконец, чего от него ждут.
– Если в общем.
– Есть общее мнение, что Ее Величеству пора замуж, милорд. За человека сильного. Вроде вас.
– Они хотят, чтоб я на ней женился?
– Нет, сир. Ну в основном…
– Потому что мне нельзя доверять, а?
Лудли зарделся.
– Считается, что вы совсем лютый, сир, и совсем старый.
– Кто тогда?
– Имеется в виду женишок, милорд?
– С кем, по мнению черни, должна бракосочетаться Королева?
– С королем, сир.
– С Полонийцем?
– Нет, сир, король Полония сильной парой волевой даме не считается. В качестве консорта многие видят сарацинского монарха, коим народ восхищался во время зимнего визита: статный, мужественный, боевой – отменный был бы соискатель.
– Почему? Мы же не на войне.
– Памфлеты. Уличные песни. Я доставлял вам кое-что, милорд. Все об одном. Разве нет? О гражданской войне. О войне с Арабией. Или войне против татар.
– Где есть тяга к войне, там всегда бывает и сама война, – размыслил Монфалькон. – Сие намерение надо переменить.
– Не расслышал вас, милорд, сожалею…
Монфалькон изучал Лудли.
– Значит, Королева должна выйти за Всеславного Калифа, тот станет ее повелителем, поведет Альбион к победе…
– Многие сочувствуют Жакоттам, сир. Убийство леди Мэри возбудило их воображение.
– С подобными убийствами всегда так. А в данном имелись все ингредиенты. Невинность утрачена!
– В общем, народ считает, что Жакотты восстанут, милорд, и что многие будут с ними заодно. Народ думает, что Жакотты поддержат Королеву и очистят дворец от… – И вновь Лудли запнулся.
– От недобитков Герна?
– Вестимо, милорд.
– Королева добродетельна. Но не ее слуги?
– Вестимо, милорд.
– Она слишком слаба, дабы править единолично?
– Почти точь-в-точь всамделишная мысль народа, милорд.
Монфалькон склонил голову, приложил палец к губе, медленно кивнул.
– И они боятся, что слабая Королева означает слабый Альбион.
– Волевая дама, следующая скверным советам, – это ближе к истине. – Лудли водрузил перемятую бархатную шапку на голову. – Се не общее мнение. Кое-кто не согласен.
– Однако Вера слабеет, да?
– Да не то чтоб. Не считая убийств, назавтра все позабылось бы. Даже убийства со временем забудутся. Если б только не было – но я слыхал…
– Не было более убийств.
– Графиня Скайская дала деру, я слыхал, попытавшись отравить лорда Рууни, поубивав его детей.