Глориана
Шрифт:
Час царице воссиять!
Феб на отдых отошел,
Так войди в чертог и сядь
На серебряный престол.
Однако и в этой бочке меда оказалась ложка дегтя, а именно последние две строчки:
Как ты Гесперу мила,
Превосходна и светла!
Неужели мой лорд устами каменщика намекает,
Впрочем, я и сейчас не верю, что к нему действительно вернулись здоровье и силы, что он вновь стал собой. А ухаживали за ним, распаляя собственную ненависть ко мне, две волчицы — мать Леттис и сестра Пенелопа.
Леттис ревновала ко мне с младых ногтей. Она отняла у меня Робина, за что поплатилась двадцатью годами позора. Теперь она была замужем за Китом Блантом, ближайшим другом и соратником моего лорда, который последовал за ним в Ирландию и разделил тамошнее поражение. Ее дочь, наглая Пенелопа, познакомилась с Блантом у матери и воспылала преступной страстью к его родичу, другому Бланту, барону Маунтжою, став его любовницей. А сам Маунтжой в Ирландии — командует войсками вместо моего лорда и держит в руках ключи от ненадежной задней двери в Англию…
Вот какой узелок завязался, вот какое гадючье гнездо, включая отвратительного Саутгемптона и толпу ирландцев, в том числе чудовищного Ли, того самого, что прислал мне голову казненного бунтовщика, обреталось каждый день в Эссекс-хаузе, питая тщеславие моего лорда и раздувая его безумие.
Да, безумие. Я сознательно употребляю это слово. Уж если кого боги желают погубить, лишают разума. И только безумец швырнул бы свою жизнь, как перчатку, под ноги женщине — тем более женщине, которая, как я, столько боролась за его бесценную жизнь.
На что он употребит дарованную свободу?
Как покажет мне свои замыслы, свои чаяния?
Я по-прежнему надеялась и ждала с замиранием сердца.
И вот оно пришло, налетело из-за левого плеча, черное, страшное против солнца. Однако нацелено было точно в основание моего трона.
Актерам, труппе лорда-камергера, заплатили, чтоб те поставили Ричарда II», разыграли свержение короля. Я потребовала Хансдона, моего лорда-камергера, и, расхаживая по комнате, заливаясь гневными слезами и ломая веер, завопила:
— Ваши актеры — изменники! А этот борзописец Шекспир, он же взял мой шиллинг, я заплатила ему из собственного кармана! Сочинители хуже шлюх, нет ни одного, кто бы не продался за деньги!
Бедный честный Хансдон побелел от моего гнева.
— Ваше Величество, лондонские театры ставят по двадцать пьес в неделю, в том числе из нашей истории. Ручаюсь, — продолжал он дрожащим голосом, — в этой пьесе нет ничего опасного, никакой угрозы государству, ровным счетом ничего предосудительного!
Я не выдержала.
— Ради всего святого, кузен, — простонала я, — откройте ваши слепые глаза. Ричард Второй — это я! Разве вы не поняли?
Когда ее ждать, попытку государственного переворота?
Потому что теперь каждая собака на улице знала о неизбежности мятежа.
Первым его вспугнул Рели, мой старый морской пес и землепроходец,
который чуял врага за милю. Он первый выбежал с криком мне навстречу тем горьким воскресным днем после Сретенья, когда я выходила из церкви:— Ваше Величество, вооружайтесь! Милорд Эссекс поднял оружие на вас!
Глава 10
Я отдала бы обе жизни, и свою и его, чтобы этого не случилось. Но так предначертал левой рукой Господь. А нам. Его детям, должно склоняться перед Его карой и, рыдая, целовать бич.
— Меня предупредили за час до рассвета, миледи, — продолжал Рели. — Старый офицер, служивший под моим началом в Ирландии, пришел сказать, чтобы я держался подальше от двора и Сити, ибо, клялся он, сегодня там прольется кровь.
Dies irae, dies sanguinus… День гнева, день крови, вот ты и наступил?
О, мой лорд, мой лорд!
Мы стояли в замерзшем церковном дворе, мои лорды тихо сомкнулись вокруг меня.
Роберт с жаром подался вперед:
— И больше вы ничего не выпытали?
— Когда они начнут? — подхватил Говард.
— Клянусь Божьей кровью, я пытался! — взорвался Рели. — Хотя он пришел как друг, я приставил ему к горлу кинжал, и, даю руку на отсечение, он больше ничего не знает! Однако не секрет, где в Лондоне собираются сбежавшие из Ирландии крысы!
Вот уж действительно не секрет, кто привечает у себя бывалых вояк, будь то последняя мразь.
— Так что я первым делом вскочил в лодку и велел, грести к дому милорда Эссекса, — торопливо продолжал Рели. — При моем появлении дозорный поднял тревогу. В следующий миг рядом с нами просвистела пуля.
Значит, вооруженный мятеж — неужто он все-таки замахнулся на измену, которую даже я не смогу простить! Я взглянула в бледное и разгоряченное лицо Рели и чуть не расцеловала его в васильковые глаза.
— Благодарение Богу, что вы целы, сэр Уолтер! Его рука спасла вас от смерти!
— Скажите лучше, крепкие руки моего доброго гребца., — мрачно отвечал Рели. — После первого же выстрела он быстро развернул лодку, и мы полетели, словно за нами черти гонятся! Однако ошибки быть не может, они там вооружены!
— Кто зачинщики? Кто засел в Эссексхаузе?
Роберт ответил без запинки:
— Все — хорошие знакомые Вашего Величества, все, за кем мы в последнее время установили надзор: сам милорд, его сподвижники, лорд Саутгемптон и сэр Кит Блант, с ними ирландское отребье, сержанты, капитаны и всякая мелкая сошка.
О, мой лорд, мой лорд, ни один из них не достоин развязать завяжи на вашей обуви! И в таком-то худом решете вы отважились выйти в море?
Они говорили, а я рыдала, не потому что, как они думали, испугалась вашего мятежа, но потому что скорбела о вашем падении, вашей роковой ошибке, вашей бесконечно обидной глупости.
Запах страха сгущался. Мы сбились в кружок, словно дети, ожидающие возгласа Отомри!», когда вбежал гонец с раскрасневшимся диким лицом и криком, которого мы все страшились: Заговор против королевы! Мятежники хотят отнять у нее корону, а затем и жизнь!»
Я предупреждала его, я сказала прямо — личное оскорбление я простить могу, умысел против моего трона — никогда. Моего трона? Нашего трона, державного трона королей, наследия Тюдоров, которое досталось мне от сестры, ей — от нашего брата, ему — от отца, а отцу — от основателя нашей династии. Как могла я простить подобное посягательство?