Глубинный путь

Запад. Быстрое в первые часы наступление задерживается из-за отчаянного сопротивления пограничных частей. Особенно ожесточенные бои идут на 55-й параллели. В южной части этого фронта — затишье. Есть сведения, что там скапливаются большие силы красных. По данным разведки, там ждут прибытия 56-го корпуса. Над фронтом все время идут воздушные бои без заметных успехов с той и другой стороны».

Сообщение агентства сопровождалось следующим примечанием:

«Сведения об одном и том же корпусе с обоих фронтов, удаленных друг от друга почти на десять тысяч километров, свидетельствует о неточности информации, которая имеется в распоряжении штабов».

Не успел я все это прочитать, как секретарь пригласил меня в кабинет Черняка.

И вот я оказался перед своим недавним редактором… В первый миг я оторопел, увидев Антона Павловича в военном мундире, с суровым, начальственным выражением лица. У него даже выправка появилась. Но стоило секретарю выйти из кабинета, как мой начальник снова стал привычным Антоном Павловичем.

— Значит так, товарищ Кайдаш, — сказал он. — Вы прикомандированы к нашему отделу и, таким образом, мы снова вместе. Кто о вас позаботился, вы, очевидно, понимаете…

Я улыбнулся и ответил, что очень этому рад. Антон Павлович начал рассказывать, как сам здесь оказался и о том, что уже знал.

Война, хотя и началась внезапно, не была полной неожиданностью для нашего командования. Правда, многие перестали верить в возможность войны, считая, что никто не посмеет напасть на такую могучую державу, как Советский Союз. Однако командование учитывало эту возможность и сумело достойно ответить на первые удары. В первую ночь на ноги были поставлены все наши вооруженные силы, а теперь идет всеобщая мобилизация, которая во много раз увеличит нашу мощь. Вражеским государствам удалось провести мобилизацию раньше, и этим объясняются их первые успехи. Но эти успехи — лишь временные. В ближайшие дни на фронтах появятся новые формирования Красной Армии.

Той же ночью редактор журнала «Заря» был назначен помощником руководителя отдела прессы. В отдел стекались сведения, которые затем передавали газетам и телеграфным агентствам.

Тарас Чуть рвался на фронт добровольцем. Он явился на призывной пункт, но там ему отказали, как несовершеннолетнему. Тогда он разыскал Черняка, и тот взял его к себе секретарем.

Рассказав эти новости, Антон Павлович начал упрекать меня:

— Как же это ты, побывав в таком интересном бою, да еще под командованием нашего друга Шелемехи, ограничился коротенькой информацией? Ну какой ты после этого газетчик?.. А потом исчез. Пришлось разыскивать полковника Шелемеху, чтобы узнать твое засекреченное местопребывание… Нехорошо, товарищ корреспондент.

Я рассказал Черняку о своей поездке в «Сосновое», о состоянии Лиды и опасной операции. Антон Павлович, выслушав меня, грустно покачал головой. Судьба Лиды не могла оставить его равнодушным.

Но мы не могли уделить много времени беседе о девушке и быстро перешли к главному.

Начальник прежде всего проинформировал меня о положении на фронтах. По словам Черняка, положение это явно складывалось в нашу пользу, хотя враги и продвинулись в первые сутки на обоих фронтах. Разворачивалось большое сражение в центральной части Западного фронта. С Востока на Запад перебрасывались воинские соединения. С помощью Глубинного пути переброска войск происходила с колоссальной скоростью.

— В ближайшее время мы сможем опубликовать в прессе некоторые сведения о значении Глубинного пути, — сказал Антон Павлович. — Вы должны проехать по подземной дороге, посмотреть на нее глазами корреспондента и подготовить материал для наших газет.

— Я хотел бы побывать на фронте.

— Успеете. Глубинный путь много времени у вас не отнимет. А чуть позже я планирую для вас поездку на Западный фронт.

— Когда я должен выехать?

— Сегодня же. Поезжайте с остановкой в Глубочайшей. Кстати, на этой станции повидаете нашего старика — Аркадия Михайловича.

— Есть, товарищ начальник, сегодня уезжать, — ответил я по-военному, чем вызвал у Черняка довольную улыбку.

Прощаясь с Антоном Павловичем, я вспомнил, что Макаренко сегодня собирался выезжать в Иркутск. Он был бы для меня лучшим попутчиком. Не теряя времени, я позвонил в Московское управление Глубинного пути, где нашел Ярослава.

Узнав о моем желании ехать вместе, Макаренко обещал достать мне билет в вагон 17, где у него уже было забронировано место. Мы условились встретиться на вокзале в Пушкино. После этого я стал готовиться к путешествию. Надо было также написать письмо Станиславу Шелемехе. Полковник, как сообщил мне Черняк, принимал активное участие в воздушных операциях на Западном фронте.

Столица жила бурной жизнью, на каждом шагу чувствовался темп военного времени. На улицах стало меньше такси, но увеличилась суета. Все окна были заклеены бумажными лентами. Над городом проносились патрульные звенья самолетов-истребителей. Громкоговорители сообщали новости с фронта. Трамваи и автобусы были переполнены военными, подавляющее большинство которых только что надели форму.

В половине шестого я приехал в Пушкино. Автобусы, трамваи и троллейбусы спускались пологими туннелями на глубину в сто восемьдесят метров. Здесь находились главные помещения вокзала. Такое расположение укрывало вокзал от страшных авиабомб. Кроме того, сверху вокзал был защищен еще двумя слоями сталебетонных плит в два метра толщиной.

Огромные, ярко освещенные залах гудели, словно гигантский улей. Сквозь одну из стеклянных дверей я видел, как на вокзал прибывали эшелоны с войсками. Часть из них разгружалась здесь же, и бойцы, которые вчера сражались на Дальнем Востоке, садились в автомобили и наземные поезда, чтобы на следующий день вступить в бой на Западном фронте.

Стрелка часов приближалась к шести, а Макаренко все не было. Я не мог предположить, что он опоздает, но когда до отхода поезда осталось пять минут, я начал беспокоиться. Я вышел на перрон и начал прохаживаться возле своего вагона.

Оставалось две минуты, когда на перрон выбежал Тарас Чуть. В длинной военной шинели, почти волочившейся по земле, парень выглядел довольно смешным. Он спешил к вагону и, увидев меня, очень обрадовался.

— Это вам от Ярослава Васильевича, — сказал он, протягивая мне билет.

— А где же он?

— Не едет.

— Не едет?

— Задержался в Москве и попросил меня передать вам билет. Едва успел.

Я схватил билет и бросился в вагон. Времени на расспросы на оставалось. Тарас не отставал от меня.

— Увидите Аркадия Михайловича, — быстро говорил он, — передайте ему привет. Я пишу ему каждый день, но уже несколько дней не получал от него ответа.

На прощание я пожал Тарасу на прощание руку и едва вскочил в вагон, как двери за мной автоматически закрылись.

Поезд тронулся медленно, без всякого толчка. Я еще несколько секунд видел на перроне Тараса, и вот он исчез, а проводник попросил меня пройти на свое место.

Этот герметично закупоренный вагон был подобен тому, в котором мы ехали из Тихоокеанска в Москву, но оборудован не так комфортно. Вместо четырехместных купе здесь были двенадцатиместные, и в каждое набились по тридцать человек, имевших право только на сидячие места. Спальные плацкарты были отменены. Это объяснялось войной, но на Глубинном пути такое неудобство большого значения не имело, так как путешествие отнимало лишь несколько часов.