Глубокая борозда

— Смотри, у тебя сколько лесу, — показал я на штабель.

— Это на столбы. Застройщики вкопали, видишь? А в воскресенье начнем ставить по всей деревне. У нас к зиме электричество будет и радио. Для этого и столбы бережем.

К нам подошла смуглолицая девушка.

— Сергей Устиныч, — сказала она, — доярки послали к вам. Надо бы новые дворы закрепить за бригадами.

— А чего закреплять, Тоня? Столбы еще не сложены.

— Столбы почти все поставлены, фундамент есть, саман готов… Мы хотели, Сергей Устиныч, и сами поработать… Доярки, пастухи. В свободное время. У вас скоро хлебоуборка начнется, людей мало, а мы сейчас бы помогли… На своем дворе, — уточнила Тоня.

— Видал их! — подмигнул мне Гребенкин. — Вот что, Тоня! Раз твоя бригада проявила такую инициативу — сами себе и двор выбирайте.

— Любой можно? — обрадовалась Тоня.

— Любой! Только мне потом скажете.

— Так мы, Сергей Устиныч, возьмем с того краю.

— А почему? — удивился Гребенкин. — Ближний-то почти со всеми столбами уже.

— Да мы уж подумали, Сергей Устиныч. — Тоня потупилась. — В той бригаде плотники-то — мужья двух наших доярок…

— Ну, ясно! — рассмеялся Гребенкин. — В той бригаде и Степан?

— Вы уж сразу и в краску вводить.

— А ты не сердись. На свадьбу все равно приду.

Девушка смутилась окончательно и смолчала.

— Ладно, Тоня, начинайте. Крайний двор — твой!

— Спасибо, Сергей Устиныч. — И Тоня торопливо зашагала по деревне.

— Вот видишь! — кивнул ей вслед Гребенкин. — Дополнительную нагрузку выпросила, да еще и рада. Как, по-твоему, почему люди добровольно идут на дополнительную работу?

— Видимо, заинтересованы.

— Видимо! У тебя и выражения-то все с осторожностью. Видимо! Видимо, ты не все понимаешь! — Гребенкин усмехнулся. — Да, по правде, сначала и я не понимал. Дело тут сложное. Люди истосковались в отстающих ходить. А вот фундамент двора увидели, обрадовались, поверили, что двор будет. Это, брат, не только понять надо. Прочувствовать! Только начни хорошее дело — сразу сотня помощников найдется.

— Выходит, заложи фундамент двора — и сразу энтузиазм поднимется?

— Ох, браток! Оказенился ты совсем. — Гребенкин повернулся назад и, показав на штабель бревен, сказал: — Вот и этот штабель вызывает, как ты выражаешься, энтузиазм! И не только у председателя. Главное — у колхозников. И вот те сорок домов будущих — тоже энтузиазм! И фундаменты будущих дворов! И поля!

— Хлеба хорошие?

— Потом посмотришь. А когда дело с места чуть тронулось да маленько пошло, тогда можно и «Дубинушку» гаркнуть.

Контора была уже на виду, когда Гребенкин, вдруг вспомнив что-то, остановился.

— Заговорился я с тобой и забыл совсем. Пошли обратно! — Он решительно повернул назад и, когда поравнялся с нужным ему домом, сказал:

— Надо объявить бригадиру первой бригады, что Тоня повела своих двор достраивать. — Гребенкин подмигнул мне и шагнул в хату.

Когда он вышел оттуда, вслед за ним выскочил пожилой человек, который на ходу надевал телогрейку.

— Так нам, значит, Сергей Устиныч, ближний двор?

— Конечно, ближний. Твоя бригада стариковская, сам знаешь, ну и решили дать вам который больше отстроен.

— Вот спасибо-то, Сергей Устиныч… Мы это… подмогнем!

— Вот и пошло дело, — удовлетворенно промолвил Гребенкин, обернувшись ко мне, — а ведь я и сам хотел предложить такой ход, но все ждал: догадаются или нет. Ну, понимаешь меня? Загорятся ли сами? Загорелись!

В конторе Гребенкин познакомил меня с секретарем партийной организации.

— Ты, Сергей Устинович, Тоню Быкову не встречал?

— Только что разговаривал.

— Двор ей определил?

— Определил.

— Хороший народ у нее в бригаде! Я с ними беседовал в обеденный перерыв, разговорились о подготовке к зимовке. Все как один: сами двор поможем достроить. Значит, разрешил? Тогда я пойду со второй бригадой поговорю. Надо и их…

— Поговори, поговори, — улыбнулся Гребенкин. — Только самого-то Самсона надо на лошади догонять.

— Так ты с ним, наверное, уже виделся, — догадался парторг.

— Да. Но и тебе побеседовать не мешает. Ближний двор — для них.

Парторг ушел. А Гребенкин вызвал к себе бухгалтера.

— Ну как, Петр Петрович, изыскал деньги?

Петр Петрович — уже немолодой человек в очках, с взъерошенной шевелюрой.

— По два рубля наберем, Сергей Устинович.

— И то хорошо! А за сентябрь, Петр Петрович, надо по три рубля дать.

— Если вы гарантируете, Сергей Устинович, что в закуп дадим десять тысяч центнеров, тогда найдем денег. По три рубля найдем.

— А где найдем?

— По другим счетам пошарим… Временно, до получения денег за пшеницу.

Должно быть, у Гребенкина не было настроения выяснять до конца, как бухгалтер будет шарить по другим счетам. Да по всему было видно, что Петру Петровичу он доверял и на слово.

— Тогда пишите объявление. Самыми крупными буквами, избача вызовите — он мастак.

— Хорошо, позовем, — оживился Петр Петрович. — Только какие слова написать? — Петр Петрович взял лист бумаги.

— Слова? Самые простые. — Гребенкин подумал немного. — Пишите так: «Товарищи колхозники! Правление доводит до сведения, что аванс на трудодни за август будет выплачиваться пятого сентября»… Будут деньги к пятому сентября?

— Лучше бы, Сергей Устинович, шестого. Надежнее.

— Ну, шестого! Значит, шестого сентября, из расчета по два рубля за трудодень. А ниже — еще крупнее буквы пустите. Напишите так: за сентябрь аванс будет выдаваться из расчета три рубля за трудодень, выработанный в сентябре. Сегодня же вывесить такое объявление! Во второй бригаде — тоже. Ясно?

— Сейчас мы это организуем, Сергей Устинович. — Бухгалтер заспешил к выходу.

Я снова спросил Гребенкина про хлеба.