Глубокие интервью Сергея Белановского. Том IV. «Экономические беседы» с академиком Ю. В. Яременко

Вопрос: Но диссидентов такая власть все равно должна была бы сажать?

Ответ: Вовсе нет. Дело в том, что проблемы диссидентства, ужесточение цензуры,, идеологический прессинг были вторичными по отношению к ресурсному перенапряжению. Конечно, у нас создалась парадоксальная ситуация, когда "комариный писк"задавленного диссидента был слышен во всем мире и становился своего рода картой в глобальной политической игре. Не решить эту проблему, на мой взгляд, было легче многих других. Безусловно, нужна была деидеологизация. В 70-е годы идеи построения коммунизма уже никого не вдохновляли. Нужна была также разрядка международной напряженности, которая, наряду с созданием ресурсного перенапряжения, была одной из главных причин нагнетания идеологической истерии внутри страны. Наконец, нужна была и реформа экономики, но не рыночная, а структурная, направленная на восстановление структурного равновесия. Эта реформа обеспечила бы людям рост их благосостояния и дала бы им реальную жизненную перспективу. Я считаю, что для многих наших диссидентов такой прагматичный курс оказался бы вполне приемлемым, а что касается "непримиримых", то в новых условиях они не нашли бы осуществленной поддержки. Для сравнения можно указать, что в Китае сейчас нет диссидентов, по крайней мере нашем понимании этого слова.

Вопрос: Вы говорили, что в 70-е годы процесс автомизации ведомств зашел уже достаточно далеко, и они конкурировали за ресурсы. Эту ситуацию называют иногда административным рынком. Согласны ли Вы с этим определением?

Ответ: Мне совершенно непонятна эта точка зрения. Насколько я понял, ее авторы считают, что в брежневскую эпоху уже существовал рынок, потому что существовал административный торг. Я могу сказать, что в Госплане и Госснабе действительно шел торг, или препирательства, по поводу распределения ресурсов. Но я не могу понять, почему это называется административным рынком. Получается чисто семантическая основа для каких-то глубоких выводов. Имеет место такое употребление слова "торг", когда один человек хочет получить или "выбить"столько-то ресурсов, а другой ему возражает и предлагает меньшее количество. Так они препираются, спорят. В данном случае слово "торг"определяет какие-то деловые переговоры, взаимное силовое давление и установление некого равновесия в этих переговорах. Но авторы указанной точки зрения из слова "торг", употребляемого именно в вышеуказанном значении, делают вывод, что в Госплане и Госснабе велась своего рода торговля, шел обмен, то есть имел место рынок. Мне непонятно, что на что там менялось, где эквивалент?

Вопрос: Чем определялась сила "игроков"в их борьбе за распределение ресурсов?

Ответ: Это сложный вопрос. Тем не менее ответить можно так, что система имела свои приоритеты, некие целевые установки, что определяло силовую позицию каждого из "игроков". В первую очередь это были глобальные (мировые) интересы: самоутверждение на мировой арене, контроль за политическими силами в мире. По этой причине имели место приоритеты военных программ, а отсюда передовая военно-промышленная наука в плане разработки новых материалов и технологий под эти программы. Соотнесенность функций ведомств с реализацией этих приоритетов и определяла их позиции в Госплане. Конечно, эти приоритеты корректировались, так как сумма "аппетитов"была по сути дела безгранична. Таким образом, дележ проходил в соответствии с существовавшей системой приоритетов. Мировая экспансия и великодержавные интересы являлись тем началом, которое определяло всю их иерархию. В брежневское время такая система приоритетов уже "поедала"сама себя. Даже с точки зрения тех внеэкономических задач, которые ставило перед собой наше государство, она была совершенно неадекватной. Не было никаких объективных автоматических механизмов для изменения чего-либо, были только субъективные механизмы. В это время лоббистские силы в этой управленческой структуре были уже настолько сильны, что стали абсолютно доминировать. К тому же они захватили необходимые места в партийных структурах. Партия утратила свое универсальное координирующее начало, и в какой-то момент в самой партии появилось слишком много сторонников военно-промышленного комплекса и армии. Их влияние стало доминирующим. Таким образом партия утратила функции верховного арбитра.

Вопрос: Можно ли сказать, что в брежневскую эпоху руководство страны утратило способность менять приоритеты?

Ответ: Можно сказать так, что в брежневскую эпоху структура приоритетов (об этом я неоднократно писал) совершенно не отвечала объективным потребностям даже реализации тех неэкономических сверхзадач, которые ставило перед собой руководство страны.

Вопрос: А раньше эта структура отвечала этим сверхзадачам?

Ответ: Да, отвечала. Правильнее будет сказать, что она вписалась в наши ресурсные возможности. Компенсационный эффект от использования массовых некачественных, но легкодоступных ресурсов (в том числе трудовых) был настолько велик, что эти сверхзадачи соответствовали нашим возможностям.

Вопрос: Правильно ли будет сказать, что в 70-е годы партийные структуры стали своего рода придатком отраслевых структур?

Ответ: Вернее было бы сказать, что они стали транслировать без какой-либо коррекции некую жизненную инерцию этих отраслевых структур. В период руководства Устинова, можно сказать, вообще началось бедствие. Финансировалось огромное количество военных суперпрограмм. Про этого человека можно сказать: "Пустили козла в огород". Устинов был не военным, а промышленником, он работал в военной промышленности и когда стал Министром обороны, то использовал свою квалификацию для усиленного раскручивания военных программ. Таким образом, в этот период раскрутка военно-промышленного комплекса стала совершенно несоразмерна экономическим возможностям страны. Тылы гражданской промышленности не смогли быть подтянуты, что привело к их технологическому отставанию. Следствием этого стала огромная растрата сырьевых ресурсов, огромная инвестиционная нагрузка для поддержания гражданской промышленности. Более того, когда для поддержания структурного равновесия (покрытия дефицита сырья) была создана гигантская топливная промышленность, металлургическая промышленность, то оказалось, что эти сырьевые отрасли не могли существовать в своих прежних технологических формах, то есть не могли развиваться чисто экстенсивно. Поэтому были приняты усилия по их интенсификации, началось создание атомной энергетики, новых систем транспортировки газа и нефти и т.п. Таким образом, второй приоритет после оборонной промышленности получили сырьевые отрасли, хотя они обслуживали неэффективную гражданскую экономику, которая, в свою очередь, в гигантских масштабах перепотребляла ресурсы. Возникала такая ситуация: гражданское машиностроение производило машины, которые пополняли парки очень неэффективного оборудования во всех гражданских отраслях. В результате возникла система ресурсорасточительного инвестирования, что в свою очередь вело и колоссальным транспортным и сырьевым расходам. Эта уродливая система производства и создавала некий компенсационный эффект, уравновешивающий концентрацию высоких технологий и квалифицированных кадров в оборонной промышленности. Чтобы удержать это равновесие, нам пришлось часть наших технологических возможностей переместить на сырьевой фланг. В результате уже совсем ничего не осталось для модернизации той части экономики, которая и порождала эту структурную диспропорцию (режим ресурсорасточительства). Это – главный сюжет моей книги, написанной еще в 70-е годы.

Вопрос: Считаете ли Вы, что эта схема актуальна и сейчас?

Ответ: Да, безусловно. Иерархия структурных подразделений в нашей экономике, на мой взгляд, есть проблема номер один. Это то наследство, которое нам досталось. На этом очень много "замешано". Если иметь в виду вопрос: "как нам жить дальше?", то без решения этой проблемы не обойтись.

Вопрос: Вы как-то сказали, что наша плановая система – это функция высокой внеэкономической нагрузки. Что Вы имели в виду?

Ответ: Вообще, это не совсем так. Дело в том, что плановая система является попыткой согласования. Ведь партия регулировала приоритеты ведомств. Система планирования должна была выполнить, по крайней мере, две функции. Одна из них – реализация системы приоритетов, ведь и гражданские ведомства были выстроены в иерархическую лестницу по степени их ориентации на некие конечные цели, например, по степени их приближения к оборонному комплексу. Поэтому одна из задач Госплана состояла в том, чтобы реализовать аранжировку этих ведомств. В этом смысле плановая система и являлась в какой-то степени производной от внеэкономической функции. Но! Поскольку, начиная с определенного периода, мы жили в условиях хронического структурного неравновесия, когда сумма всякого рода целевых программ превышала наши текущие возможности и сама структура инвестиционных программ не соответствовала их реализации, то есть порождала неравновесие, то в задачу Госплана входила постоянная концентрация усилий для восстановления и поддержания структурного равновесия. Поэтому проблема тяжелого структурного неравновесия, порожденная перегрузкой экономики (технологического неравновесия, чрезмерной концентрацией технологических усилий в военном секторе) привела к тому, что главной функцией плановой системы стало постоянное поддержание этого равновесия, необходимого для обеспечения функционирования систем жизнеобеспечения страны. По сути это означало формирование таких инвестиционных программ, которые могли бы поддержать это равновесие хотя бы в ближайшей перспективе. В одной из своих статей я писал, что устраивались как бы две очереди, одна из которых была связана с реализацией потребностей иерархической структуры отраслей, а другая определялась настоятельной потребностью поддержания равновесия в экономике. Окончательная же единая очередь выстраивалась из очень сложной системы упорядочивания этих двух очередей. Вот здесь и происходил так называемый "торг". Как упорядочить эти очереди, если одна из этих очередей построена по иерархическому принципу текущих военных приоритетов, а другая – по принципу долгосрочных потребностей экономики?

Госплан был достаточно умной организацией, чтобы понять, что для поддержания равновесия в складывающихся условиях необходимо обеспечить введение в строй мощностей по углю, нефти, металлу, которые позволили бы обеспечить его хотя бы в перспективе до пяти лет. Это было "латание дыр", обреченное на провал. Но система совершенно не понимала сама себя.

Таким образом, самым трудным делом было совместить эти две очереди. Я бы сказал, что благотворная роль Госплана состояла в том, что его работники все время пытались упорядочить эти очереди, исходя из интересов поддержания пусть не долгосрочного, но хотя бы среднесрочного равновесия. Это было очень трудно, так как со стороны первой очереди шло политическое давление, а со стороны второй, представленной гражданскими отраслями, никакого авторитета не было. И только когда авторитет самого Госплана клался на их чашу весов, тогда гражданское ведомство получало соответствующие капиталовложения.

Однако, надо понимать, что и между гражданскими ведомствами шла конкуренция. Одновременно и в Госплане имелись свои лоббистские силы, которые представляли интересы соответствующих ведомств. Тем не менее все определялось определенной системой приоритетов и ни о каком административном рынке говорить в данном случае не приходится.

Надо еще сказать, что оборонная и гражданская части Госплана были разделены. Госплан не был единой структурой и в этом смысле его влияние на аппетиты огромных ведомств было очень и очень незначительным. В результате принималось огромное количество программ по конструированию и запуску в производство новых видов военных самолетов, ракет и тому подобного, чего ни одна страна не могла бы себе позволить. Я не знаю, был ли у нас хоть один случай, когда программа производства нового вида вооружений была отвергнута по причине ее дороговизны или больших ресурсных затрат. Решения принимались без всякой оглядки, поэтому масштабы перегрузки экономики были колоссальными. Как мне кажется, такого рода аппетиты определялись лишь внутренними возможностями, конечными мощностями оборонного комплекса. То есть в той мере, в какой конечные мощности позволяли осуществлять экспансию, в той мере и расширялась нагрузка на экономику. Надо еще учесть, что в отраслях оборонной промышленности существовало по несколько дублирующих друг друга конструкторских бюро. В связи с этим интересно рассмотреть вопрос об инерции потенциала их научно-производственного ядра, которое было по сути дела инициатором разработки многих программ. Принято считать, что важным фактором возникшей перегрузки экономики была гонка вооружений с Америкой. Влияние этого фактора несомненно, но существовал еще фактор внутренней динамики научно-технических мощностей военно-промышленных конструкторских бюро. Ясно, что военно-промышленный комплекс очень нарастил свой потенциал. Он создал не только заводы, но и свои города, университеты и прочее. Строительство всего этого интенсивно шло в 50-е, 60-е и 70-е годы. Но возможности наращивания мощностей были не безграничны. К началу 80-х годов они достигли, по-видимому, своего предела. Их нельзя было наращивать без оглядки на тот общепромышленный потенциал, который подкреплял оборонную промышленность. Но с этим фактором никто не желал считаться.

Когда я думаю, что же все-таки было главным лимитирующим звеном в наращивании военной нагрузки на экономику, меня не оставляет ощущение, что инерция научно-производственного ядра военных конструкторских бюро и была мощным автономным фактором, который сдерживал эту нагрузку. Ведь финансовых ограничений у них не было, ресурсные ограничения, которые возникали в других секторах экономики, не принимались во внимание. Экономика неравновесна, гибнет, постепенно деградирует – это не принималось во внимание. Что же тогда было ограничением? Моя гипотеза заключается в том, что это были мощности военно-промышленных конструкторских бюро, которые создавали все новые и новые системы вооружений, формировали все новые программы.

Определенный импульс шел, конечно, и от армии, которая предъявляла свои требования. Когда Министром обороны стал Устинов, аппетиты армии дополнительно возросли. Но все же не армия была главным заказчиком. Военно-промышленный комплекс был главным заказчиком сам себе. Именно он определял программу вооружения и сам ее реализовывал.

Вопрос: А что значит – экономика гибла или деградировала? В чем конкретно это выражалось?

Ответ: Экономика держалась на массовых инвестициях и качество этих массовых инвестиций не только не росло, оно падало. Падал технический уровень. Качество исполнения падало еще быстрее, чем технический уровень. В этом смысле у нас шел очень быстрый процесс снижения качества, инфляции качества. Причем это касалось не только инвестиционных ресурсов, но и потребительских ресурсов. Даже такие вроде бы однородные продукты как макароны, картофель – качество всего этого быстро катилось вниз. Кроме того, вырождались производственные мощности. По продукции ясно, что вырождались сами характеристики этих мощностей, производственный потенциал гражданских отраслей. По мере исчерпания мощной подпорки рабочей силы из сельского хозяйства эти отрасли все в большей мере жили за счет собственных трудовых ресурсов городов, за счет людей, которые, приехав из села, прошли через строительство, через "лимит", который являлся своего рода школой приобретения асоциальных навыков. Происходил также физический износ мощностей, сказывалось отсутствие научных, конструкторских заделов и, конечно, шло очень сильное разрушение трудового потенциала. Мы об этом много рассуждали, какое произошло разрушение трудового потенциала. Этот потенциал перемалывался через систему "лимита". Мы из своей собственной страны создали колонию, потому что в других индустриальных странах эти низкостатусные рабочие места замещались малокультурными слоями населения и очень часто этнической периферии. Собственный этнос (дело даже не в этническом принципе, а в уровне образования, культуре населения) мы пустили на заполнение этих низкостатусных рабочих мест и тем самым разрушили существенную часть нашего трудового потенциала. И в этом заключаются, наверное, самые большие потери, которые мы понесли. Искусственным образом, создавая перепад в условиях жизни города и деревни, поддерживая, сохраняя этот перепад, мы закачивали трудовые ресурсы на низкостатусные рабочие места. Этот перепад состоял главным образом в условиях существования крупных городов, в тех гарантиях, которые они предоставляли своему населению, в жилищных условиях, условиях снабжения и т.д. Это был колоссальный насос, важный элемент механизма перекачки трудовых ресурсов и вообще воспроизводства нашего производственного механизма, а итогом было разрушение трудового потенциала. Потом эти люди, которые сначала закачивались на худшие, самые низкие трудовые места, потом они, отработав какой-то срок, освобождались, перемещались вверх, но те испытания, которым они подвергались в начале своего трудового пути, конечно, не проходили для них бесследно.