Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)
Шрифт:
И хотя какая-то непреодолимая внутренняя сила тянула ее подойти к танкам поближе и не было страха смерти, однако привычка взвешивать свои поступки все же остановила Бениту — не делает ли она чего-то недозволенного? Было даже что-то унизительное в таком простодушном уважении к порядку — в противовес этому чувству поднялось упрямство, и последние десять метров до конца дороги Бенита бежала.
Задыхаясь, она остановилась под липами.
Тяжелые гусеницы, устремившиеся вниз, чтобы зубцами вонзиться в землю, были почти на расстоянии руки от Бениты. Ей казалось, что ее правое плечо Тянет вперед, тело стремилось повторить движение гусениц, подбородок упал на грудь, еще секунда — и она головой вперед ринется вниз и вцепится зубами в дорожный гравий.
Все снова завертелось перед ее глазами. Бенита стала падать и инстинктивно схватилась за ствол липы. На какой-то
Бените не хотелось открывать глаза. У нее было странное чувство, будто она часть грохочущего стального исполина, оторвавшаяся от него и брошенная на обочину дороги.
Земля сотрясалась под ногами, мышцы тела дрожали.
Затем шум начал стихать. Сила звука уменьшилась так резко, словно вслед за удаляющимися танками несли огромную завесу. Тело перестало дрожать, на смену дрожи пришло ощущение холода. Что-то тяжелое давило левое плечо, словно на сердце лег какой-то груз, оттягивавший один бок вниз.
Бенита открыла глаза и увидела полу пиджака Молларта. Рука его лежала на ее левом плече.
От сверлящего шума в голове остался лишь легкий отзвук.
Бенита попробовала пошевелить ртом. Челюсти скрипнули. Она не издала ни звука. Щеки, казалось, были парализованы, язык не ворочался.
Бенита подняла голову и посмотрела мимо Молларта в сторону Рихвы. Над хутором и вдоль картофельных борозд плыл синеватый дымок. Почерневшие картофельные стебли были похожи в этой дымке на кустарник, по которому прошел огонь.
— Проводите меня до конюшни, я хочу спать, — попросила Молларта Бенита. Она удивилась, что ее неповоротливый язык смог выговорить эту фразу.
Свернувшись клубком в яслях, Бенита тотчас же заснула и ей приснились рожающие танки. Маленькие танки ползли следом за большими. Они были крошечные, как головастики.
Но Эльмар был не из обидчивых. Посиживая иногда на пороге сарая, он с удовольствием сгибал и разгибал свои пальцы, они хорошо гнулись и в сторону тыльной стороны ладони, словно были без костей. А иногда Эльмар растопыривал пальцы и устраивал театр теней, либо изучал линии своей руки, по которым, как говорили сведущие люди, можно было предсказать судьбу. Эльмар был безмерно доволен своими большими и чуть полноватыми руками, созерцание их настраивало его на мечтательный лад. Мечты одолевали его, словно мухи, отгоняй или не отгоняй, все равно лезут в голову. Воздушные замки, которые он строил, были не так уж плохи. Как приятно, прищурив глаза, увидеть себя сидящим где-нибудь за дубовым столом. Какое зрелище — розовые руки на зеленом сукне. Только Эльмару трудно было представить себе, каким образом заполучить место за таким столом. Впрочем, ничего невозможного в этом не было — деятели, сидевшие за этими столами раньше, окажутся большей частью перебиты на фронте, и тогда перед такими людьми, как Эльмар, откроются настежь все двери и начнется новый период для жизни, дающий в руки прочную власть.
Во всяком случае, если из переселения в город ничего не выйдет, можно будет, на худой конец, и дома устроить уютный и безмятежный уголок. Нарушать привычную жизнь стариков нельзя, отец в этом отношении строг и суров. Мальчишкой Эльмара не раз секли вожжами, если, случалось, он чего-то не сделал или сделал по своему усмотрению. Но в отцовском доме была одна недостроенная каморка. Заколоченное досками
окно этой каморки выходило в яблоневый сад, комнатка по своему расположению была самой удобной в доме. Начав строить дом еще в молодости, отец рассчитывал на большую семью, он хотел иметь много детей и поэтому поставил просторную избу, чтобы всем хватило там места. Но Эльмар оказался единственным ребенком — у его слабенькой матери после рождения здорового парня случились внутри какие-то неполадки. Так и вышло, что отстраивать крайнюю комнату оказалось не для кого. За многие годы в этой каморке с земляным полом, голыми бревенчатыми стенами и не обшитым чистыми досками потолком собрался всякий хлам. Овечьи шкуры, мешки с шерстью, кудель, чаны, жбаны и деревянные кружки для кваса. В щелях между бревнами один за другим вбивались гвозди и крюки, на которых висели веревки, ремни и старая одежда. В темном углу каморки, на ящике, стояла прялка работы тудулиннаского токаря, на ней покойная бабушка Эльмара в долгие зимние вечера скручивала пряжу. Старуха любила похвалиться своей работой и то и дело повторяла: моя пряжа так тонка, что даже сквозь зрачок злой бабы пройдет.Эльмар мог бы вынести из этой темной каморки все вещи и устроить там себе кабинет. Нет, серьезно, без шуток, даже дощечку прибил бы: кабинет Эльмара. Точно такую же, какие видел в дверях в городской управе, куда он однажды зашел проведать какую-то знакомую девицу.
К тому же Эльмару известно о существовании одного вполне приличного письменного стола из мореного дуба, с полированными углами из орехового дерева. Стол даже стоял уже в доме у Эльмара, хотя пока еще не принадлежал ему. Дальняя родственница тщедушной матери Эльмара — кто там разберет, какая общая кровь текла в жилах их предков — после мартовской бомбежки переехала со всем своим скарбом к родителям Эльмара. На трех лошадях съездили на станцию и привезли на хутор трое саней, полных мебели. Различные буфеты, диваны, кресла, разборные шкафы, столы на гнутых ножках и, между прочим, письменный стол с полированными углами из орехового дерева и двумя шкафчиками по бокам — все эти роскошные вещи были нагромождены в большой комнате родительского дома. Мебель так и осталась завернутой в половики, а кровать госпожа приказала собрать и спала там под пуховым одеялом. Муж госпожи, который якобы занимался наукой, уехал по мобилизации в Россию. Очевидно, госпожа поэтому и вздыхала по ночам, когда Эльмар, возвращаясь домой, на цыпочках проходил через большую комнату, чтобы лечь спать.
Поскольку госпожа ничего не смыслила в крестьянской работе, родителям Эльмара пришлось взять ее на свое иждивение. Да и за доставку вещей тоже надо было уплатить — как-никак, понадобилось нанять двух возчиков и к тому же еще накормить их и пустить переночевать.
Поэтому Эльмар считал, что имеет полное право потребовать у госпожи письменный стол. Он не отказался бы и от кресла с кожаной обшивкой, их у госпожи было два. Покрытые газетами, они стояли на большом диване ножками кверху.
Разглядывая свои ладони, Эльмар лелеял эти мысли. Он очнулся от них, когда вечернее солнце заглянуло в проем сарая и залило светом розовые руки Эльмара.
Мечты привели его в состояние радужной приподнятости — он потянулся и встал.
На дне бутылки, принесенной сылмеской Эллой, оставался еще изрядный глоток самогона. Эльмар опрокинул содержимое в горло, стряхнул с одежды приставшие к ней соринки и решил отправиться в Рихву. Рассвет прервал празднество — притомившимся людям надо было немного отдохнуть. Теперь они, вероятно, снова бодры и их бедные задницы, затекшие от долгого сидения, могут снова опуститься на жесткие доски скамей.
Эльмар сунул свои чистые и мягкие руки в карманы, губы его сами собой стали насвистывать какой-то мотив, и будущий обладатель письменного стола направился туда, где можно было перейти реку, не замочив ног.
Да и почему бы человеку не идти, тем более если ноги у него длинные, дорога — знакомая, а душа жаждет общества. С порозовевшим от сладкого сна лицом, насвистывая разные мелодии, Эльмар шагал рихваским лугом, где паслось племенное стадо, отобранное утром у немцев. «Лесной брат» миновал березы на выгоне — там понуро паслись лошади беженцев, не было лишь кобылы с жеребенком, хоть Эльмар и не заметил этого. Перескочив через лаз, он подошел к хутору.
На рихваском дворе царила тишина. «Дрыхнут», — подумал Эльмар, и сладенькая ухмылка появилась на его лице. Там, где собиралось вместе много людей — на свадьбе или на крестинах, — там, подобно калужнице весенней порой, расцветала страсть Эльмара ко всяким проделкам. Эльмар знал, как подшутить над людьми, храпящими в сивушных парах.