Гнев терпеливого человека

Потом была Неля: она работала с ним в отряде, когда тот действовал в Питере. У этой с квалификацией было гораздо хуже: настоящего медицинского образования у нее не имелось, потому что она была педагог. Но на младших курсах института им давали какие-то навыки, и вообще Неля все схватывала на лету. Когда им пришел конец и остатки разбитого отряда уходили малыми группами, раненых оставляли кого где. Обычным вариантом были пустующие квартиры или даже совершенно опустевшие, покинутые всеми дома; так называемые гнезда. По 1–2 добровольца на группу, минимум продовольствия и боеприпасов, почти ноль медикаментов. Весьма призрачные шансы на выживание. Неля осталась куратором групп раненых в одном из тех самых гнезд. Николай тоже вызвался добровольцем, но ему твердо и безоговорочно отказали в этом праве. Связи в эту сторону не было и не могло быть, и ему оставалось только гадать: жив ли еще хоть кто-то из оставшихся позади.

Впрочем, он видел, что кое-кто остался не просто выживать: остались также несколько сколоченных, притершихся боевых троек и пар. Сохранившие оружие, получившие остатки боеприпасов и очень серьезно настроенные. Наверное, так и надо было делать с самого начала: не разворачивать громоздкую, сложную структуру – полноценный штаб, взвод управления, взвод разведки, взвод связи, хозвзвод, учебный взвод, линейные роты… А ориентироваться на пары и тройки. Работающие в основном по собственной инициативе и находящиеся преимущественно на собственном обеспечении. Со связью через «почтовые ящики».

Но сначала всем казалось, что так и надо, а потом как-то вдруг неожиданно дела пошли хреново. И чудо, что выжили все-таки относительно многие, что уцелел костяк отряда. А теперь, на новом месте, заметно упростившаяся, но принципиально та же структура «воинского подразделения» работала, в общем-то, неплохо. Жила и работала. Уже который месяц.

– Я закончила.

– Спасибо. Я еще посмотрю потом. Сколько физраствора осталось еще?

– Пятнадцать пакетов. И еще два пол-литровых отдельно, в НЗ.

– Отлично. А систем? [8]

– С этим все хорошо. Больше чем нужно на ближайшее время.

Николай закончил набивать последний из магазинов, впихнул его в передне-боковой карман разгрузки и прихлопнул липучку.

– Давай.

Юля подала ему готовую укладку с открытым верхом, и Николай внимательно проверил все, что требуется. В укладку входило очень немногое, это не тактический рюкзак и не «Скорая помощь» на четырех колесах. Все придется тащить на себе. Но одну-две серьезных раны это гарантированно закроет. Патроны весили вдвое больше, но это ему прощали: стрелять доктор действительно умел.

8

Обычное сокращение «систем для переливания растворов».

– Берегите себя, товарищ лейтенант.

– Все нормально, Юль. Все у всех будет хорошо.

Тупейшая, бесполезнейшая фраза, которая почему-то действует. Юля отлично знала, что делает с человеческим телом пуля натовского или отечественного калибра, стреловидный поражающий элемент кассетного боеприпаса, бесформенный осколок снаряда автоматической пушки. Но все равно ждала этих слов каждый раз, когда он уходил.

– Пора?

– Еще минуту, пожалуй.

Они посидели, и это смотрелось смешно. В мирной жизни люди садились так перед какой-нибудь поездкой. А они – не для соблюдения традиции, просто отдыхая.

– Ну?

Николай криво улыбнулся. Еще в Петербурге у него был «деда Вася» – очень немолодой мужчина, который выполнял функции санитара. В советские времена он имел какоето отношение к гражданской обороне, и довольно немаленькая доля сохранившихся в его голове знаний оказалась неожиданно полезной. В частности, именно вдвоем с ним Николай по памяти нарисовал три или четыре копии «Атласа первой помощи», которые они раздали по ротам. Он даже начал натаскивать деда на дожность полноценного санинструктора, но тут-то все и кончилось. До отхода и решения: кто остается с ранеными, а кто уходит, дед не дожил.

– Все, время.

Юля тщательно подоткнула нижний клапан укладки, затянула веревку, затем расправила и закрыла верхний клапан с грязно-бордовым крестом. Совершенно бесполезным на тысячу километров в любую сторону. На этой территории символы МОКК не действовали. «Международное Общество Красного Креста временно сворачивает свою деятельность на территории Российской Федерации с целью обеспечения безопасности своих сотрудников. Из-за того, что руководству организации стало очевидно, что сотрудники МОКК являются мишенью террористов, принято решение прервать здесь работу МОКК. Как известно, в июне – июле в Москве, Санкт-Петербурге, Новгороде и Рязани была совершена целая серия терактов, направленных против местных отделений Красного Креста. Погибли 3 сотрудника МОКК и свыше 20 случайных людей. После этого отделения МОКК усилили меры безопасности, а к концу июля руководство организации объявило о сокращении объема работ и эвакуации иностранных сотрудников, а затем о свертывании всей работы в зоне проведения международной миротворческой операции». Когда Николай был маленьким, он платил какие-то копеечные членские взносы в общества юных пожарников, охраны природы, чего-то еще – и в Красный Крест в том числе. Наклеиваемые в картонные книжки марки общества были нежно-бежевыми или желтоватыми. Запомнилось почему-то…

Он затянул ремни разгрузки, затем закинул лямку укладки на левое плечо и тщательно расправил толстую тканевую полоску. На другое плечо привычно лег ремень автомата. Гранатная сумка, ножны со штык-ножом, вторые ножны – с финкой. Николай не любил понтовые «Катраны», которые носили почти все разведчики; старый нож с наборной рукояткой из разноцветных пластмассовых колечек его вполне устраивал. А без штыка он не ходил даже до ветру: это был его талисман, его жизнь. Попрыгал: вроде бы ничего не звенело и не брякало. Улыбнулся.

– С Богом, родной. Храни тебя Господь.

Он коротко склонил голову, и годящаяся ему в тетки женщина коротко поцеловала его в лоб.

– Спасибо, Юль. До встречи.

Та коротко всхлипнула, но в этот раз промолчала. Всунула в подставленную ладонь ремешок сферы.

За окном уже собиралось светать. Именно не светало еще, а только собиралось, но это уже чувствовалось. В невидимой дали заливалась какая-то ночная птаха, с чувством выдавая трели и коленца. Вроде бы не повторяющиеся.

Он не торопясь дошел до угла барака и остановился, давая глазам привыкнуть. На фоне совершенно темного еще неба проявились несколько еще более темных силуэтов.

– Пык-пык?

– А то ж…

Они сошлись вплотную. Комвзвода узнавался даже сейчас, когда его лицо было просто серым пятном: по пластике, по манере движения. Ничто его не берет.

– Здорово, мужики.

Короткие, простые рукопожатия. Подходящие с трех сторон люди, пахнущие мужским потом, оружейной смазкой, кожей и железом. Пахнущие застарелой, глубоко въевшейся в ткань и кожу кровью. Николай знал, что он сам совершенно точно пах именно этим, и ничем это было не вывести. Может, потому его и не любили женщины. Плевать.

– Лазо, ты курил, что ли?

– Что ты, командир, как можно? Ребята рядом курили, да и давно уже…

– Смотри мне! Губы порежу!

– Не буду, командир. Никогда не буду.

– Младлей Сивый!

– Я!

– Чем ты там звякаешь? Шпорами? Тебя подковать?

Короткое молчание, парный стук: парень дважды подпрыгнул, и где-то на нем действительно что-то звякнуло.

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Щас поправлю.

– Как маленький, блин… В другой раз дома оставлю. Так, построились все…