Гнев Тиамат

Холден поставил на резной деревянный поднос тарелку риса с рыбой – как обычно. И блюдце с дыней и клубникой. И кофе слабой обжарки в белой керамической чашке величиной с бульонную миску. Кортасар, в одиночестве устроившись в дальней нише, просматривал что-то на своем терминале. Холден в порядке самодисциплины улыбнулся ему и уселся напротив ученого социопата-вивисектора.

– Доброе утро, док, – начал он. – Давно вас не видел. Вселенная вас не обижает?

Кортасар закрыл файл, который читал, однако Холден успел разобрать слова «неограниченный гомеостаз». Он не совсем понимал их значение и посмотреть не мог без того, чтобы кто-то об этом не узнал.

– Жизнь прекрасна, – ответил Кортасар и, судя по блеску глаз, сказал правду. Что, вероятно, означало, что жизнь ужасна для кого-то, кого зовут не Паоло Кортасар. – Все отлично.

– Да? – произнес Холден. – Поделитесь хорошими новостями?

Кортасар явно хотел что-то сказать, но сдержался. Еще одно доказательство его хорошего настроения. Доктору нравилось знать больше других. Это давало ему чувство власти. Проговаривался он чаще тогда, когда бывал сердит или расстроен. Или пьян. Пьяным и ноющим Кортасар больше всего нравился Холдену.

– Ничего такого, чем мог бы поделиться, – сказал тот, вставая с места, несмотря на недоеденный завтрак. – Извините, не могу составить компанию. График.

– Если позже выпадет время, найдите меня, можно будет сыграть в шашки, – предложил Холден. Он постоянно проигрывал Кортасару в шашки. Ему даже не приходилось поддаваться – играл тот хорошо. – Меня всегда можно застать дома.

Оставшись один, Холден молча ел завтрак и проникался атмосферой. За время службы танцующим медведем он научился одному: не искать подсказок. Стоило начать поиск, он неизменно что-нибудь упускал из виду. Лучше оставаться пассивным наблюдателем. Замечать, как хмуро переговариваются между собой повара. Как поспешно входят и выходят чиновные особы, как напряжены их плечи.

После недавнего события – странного сдвига восприятия, выпадения времени и сознания – здесь постоянно была такая атмосфера. Что-то происходило, но что – Холден не знал. При нем об этом даже не упоминали. А он не спрашивал. Потому что его постоянно слушали.

Доев, он оставил тарелку на столе, взял, как обычно, навынос две чашки кофе и сунул в карман половинку колбасного кольца. И вышел в сад. Было прохладно. Времена года на Лаконии задерживались надолго, но и здесь осень уже определенно пускала корни. Высоко в небе проплывала здешняя облачная медуза, сквозь нее светилась синева неба. Пропускной пункт с виду представлял собой просто лавочку, на которой сидел молодой человек с квадратным подбородком – похожий на Алекса, как двоюродный братец.

– Доброе утро, Фернан, – поздоровался Холден. – Я вам кое-что принес.

Охранник с улыбкой покачал головой.

– От вас я не могу этого взять, сэр.

– Понимаю, – кивнул Холден. – А жаль, знаете ли, потому что кофе в столовой для випов варить умеют. Не жгут свежие зерна, как секретные бумаги при обыске. И вода чуточку минерализована, но не настолько, чтобы казалось, будто пьешь из старой шахты. Отличный кофе, но…

– Как вы вкусно описываете, сэр.

Холден поставил одну чашку на лавку.

– Я ее оставлю здесь, чтобы вы потом безопасно утилизировали содержимое. А эту может утилизировать лейтенант Яо. В кофе немножко сахара.

– Я ей скажу, чтобы она от него избавилась, – улыбнулся охранник.

На то, чтобы хоть настолько наладить отношения с парнишкой, ушла не одна неделя. Добился Холден не многого, но и это уже кое-что. Каждый обитатель этого здания, кто видит в Холдене человека, кто привык к ритуалам с его участием, самую малость затрудняет его убийство. Порознь все это мелочи. А в совокупности могут немножко сдвинуть черту между милосердием и пулей в затылок. Поэтому Холден дружески рассмеялся и отошел в сад.

Жизнь в здании государственного совета шла по своему распорядку. Все, сознавали они то или нет, двигались по накатанной. Здесь, в сердце империи, где тысячи человек входили, выходили, перемещались по зданию вблизи источника власти и силы, не хватило бы целой жизни, чтобы отследить каждого. Тут как с термитником: надо сидеть и наблюдать, пока каждый термит не перестанет быть отдельным насекомым и не превратится в орган большого и старого мыслящего организма. Проживи Холден даже столько, на сколько рассчитывал Дуарте, все равно не постиг бы всех тонкостей. Но для его нынешних целей хватало и мелких закономерностей. Например, знания, что Кортасар любит выигрывать в шашки, лейтенант охраны – кофе с сахаром, а дочь Дуарте утром выходит в сад, особенно когда чем-то взволнована.

Конечно, выходила она не всегда. Иной раз Холден, расположившись так, чтобы она могла на него наткнуться, часами читал старые авантюрные романы или смотрел дозволенные цензурой развлекательные программы. Но не новостные. К каналам государственной пропаганды ему дали доступ, но их он не мог смотреть. Либо злился, а он не мог себе позволить злости, либо от простого повторения начинал им верить. И этого он тоже не мог себе позволить.

Сегодня он уселся возле маленькой пагоды у искусственного ручья. Здесь посадили растения местных разновидностей. Структуры, соответствующие листьям, были темнее, чем Холден привык видеть у растений. Созданный здешней эволюцией аналог хлорофилла делал их иссиня-черными. Но пластинки были достаточно широкими, чтобы улавливать энергию солнца. И высота позволяла затмить соседей в конкуренции за солнечный свет. Сходные потребности диктовали сходные решения. Так же, как на Земле пять раз решена была задача полета. «Хороший дизайнерский ход». Так говорила Элви Окойе.

Достав наладонник, Холден позволил себе почти на два часа погрузиться в старый детектив с убийством в декорациях ледовозной баржи, таскавшей воду в Поясе до открытия врат. Автор явно никогда в жизни не бывал на ледовозах.

О том, что он уже не один, предупредил лай. Холден как раз успел отложить читалку, когда из-за изгороди выскочила старая лабрадориха, улыбавшаяся, как умеют только собаки. Холден с ладони скормил старушке колбаску и принялся почесывать ее за ухом. Нет лучшего способа заслужить доверие хозяйки, как понравиться собаке, а чтобы понравиться собаке, нет способа лучше взятки.

– Кто тут хорошая собака? – спросил он.

Псина только успела фыркнуть, как появилась девочка. Тереза, наследница. Принцесса империи. Ей было четырнадцать – в этом возрасте у подростков все эмоции на лице. Холден с первого взгляда понял, что она совершенно несчастна.

– Привет, – как обычно, поздоровался он. Всегда одинаково, чтобы обычай стал привычкой. Чтобы он стал привычным. Потому что в привычном не видят угрозы.

Обычно она отвечала: «Здравствуйте», – но сегодня порядок оказался нарушен. Тереза смотрела только на собаку, избегая взгляда Холдена. Глаза у нее покраснели, под ними пролегли темные пятна. И кожа была бледнее, чем всегда. Что бы ни случилось, это задело ее лично. Значит, выбор вариантов сужается.

– Странное дело, знаешь ли, – заговорил Холден. – Я утром видел доктора Кортасара – в большой спешке. Обычно он задерживается поболтать ни о чем. А сегодня так и рвался вон из кожи. Даже не нашел времени отхлестать меня по заду на шахматной доске.

– Он сейчас очень занят, – отозвалась Тереза. Голос был такой же разбитый, как она сама. – С пациентом. Доктор Окойе – она из научного директората. И еще ее муж. Она пострадала, и ее доставили сюда, чтобы отец мог с ней побеседовать. Ранена она не тяжело, поправится, но доктор Кортасар помогает в лечении.