Гнев троллей

— У нас нет выбора, Тамар. Я провожу здесь всего несколько дней в году, но даже за такое короткое время замечаю, что раны, которые причинила вся эта ненависть, еще не затянулись. На пути сюда я слышала, что одного влахака масриды заживо сожгли в своем доме, так как он предположительно украл осла. Животное просто убежало. Но человек уже мертв…

Тамар вздохнул.

— Такие вещи все еще случаются, да. Но, возможно, раны земли могли бы быстрее залечиться, если бы мы вместе позаботились об этом? Если мы покажем людям, что есть другой путь? Если мы вместе…

— Я бы не выдержала, — грубо перебила она его. — Быть рядом, но быть твоей целиком и полностью… Я не могу. Лучше так.

— Я…

— Разве мы не достаточно говорили об этом? Твой народ никогда не потерпит меня рядом с тобой, особенно после всех этих битв. Тогда нет, и сегодня тоже нет.

Тамар сердито подыскивал слова, которых не было… Сдаваться он ненавидел, и они действительно уже тысячу раз говорили об этом. Каждый мирный год Тамар надеялся, что влахаки и масриды преодолеют многовековую ненависть, но неизменно разочаровывался.

Ему не очень нравился Стен сал Дабран, и он уважал его вынужденно, однако Тамару приходилось во многих делах сотрудничать с воеводой, чтобы улучшить отношения между двумя расколотыми частями страны. Однако на каждый совместный шаг вперед, навстречу друг другу, приходился один шаг назад. Слишком прочно укоренились в сердцах людей страх и ненависть, снова и снова они прорастали на свет во всем своем уродстве.

— Я готов попробовать, и мне плевать, что думают другие, — наконец прорычал он.

Неожиданно Флорес улыбнулась.

— Наверное, поэтому я тогда влюбилась в тебя: ты никогда не сдавался даже перед лицом явного поражения.

Ее улыбка прогнала гнев из его сердца, словно Флорес просто задула огонь.

— Я говорю серьезно.

— Я знаю. Поэтому я приезжаю снова и снова. Я сама все еще надеюсь на перемены. И в конце концов вы еще получите меня. И ты, и мой брат.

Он, вздохнув, облокотился на руку и стал рассматривать влахаку. Ее худощавое лицо было покрыто загаром, как всегда, а вокруг глаз появилась тонкая сеточка морщин. Но решительность в ее взгляде была все еще такой же, как двадцать лет назад.

— Это было не особенно разумно: влюбиться в сестру воеводы. Особенно для меня, как для марчега.

— Ты должен был послушать меня, — ответила она и медленно поцеловала его шею, затем губы.

— Найди себе жену-масридку, — прошептала Флорес ему на ухо. — Роди законных наследников, которые продолжат род.

— Ах, род Диммину не прервется. У семьи достаточно веток. И родственники совсем не против, чтобы я умер, не оставив наследников. И в конце концов, есть Ана. Я всегда хотел, чтобы у меня была только одна женщина. И если мне это не позволено, значит, у меня не будет ни одной.

— Наши семьи явно не уступают друг другу в упорстве, — засмеялась она. — Что бы на это сказал твой отец?

— Мой отец оттягал бы меня за уши. Но я уже слишком стар для этого. Осталось недолго до моего пятидесятого лета. Достаточно стар, чтобы совершать ошибки… Ты не находишь?

— Значит, ты считаешь меня ошибкой?

Она посмотрела на него с наигранным негодованием.

— Не тебя, а только то, что ты влахака… Подожди!

Как раз в тот момент, когда она хотела наброситься на него, он подскочил.

— Что такое?

— Сцег. Он ударил копытами по стене в конюшне.

Его сердце пустилось в галоп, но Флорес смотрела на него, ничего не понимая.

— И что?

— Он бы не сделал этого просто так.

— Батюшки мои, масриды и их кони, — подтрунила над ним Флорес, но он выскочил из постели и из одежды, небрежно сваленной в кучу на полу, выудил свои штаны.

— Он предупреждает, — коротко объяснил Тамар и надел сапоги.

Когда он завязал ремень, Флорес поняла, что для него все серьезно.

— Предупреждает? О чем?

— Не знаю, — ответил Тамар, застегивая нагрудник.

В отличие от доспехов Флорес, его доспехи были изготовлены из металла — лучшее творение гномов, выкованное для воинов-всадников масридов. Пока он надевал наручи, Флорес туго затянула пояс его нагрудника и наспинника.

Металл, прохладные края которого касались его кожи там, где заканчивался стеганый гербовый камзол, действовал успокаивающе. Краем глаза Тамар увидел, что Флорес тоже начала одеваться. Что бы ни подстерегало их в темноте, она была на его стороне.

В этот момент из конюшни донесся глухой удар, после чего воцарилась тишина.

4

Расчесывать волосы было всегда таким мучением. И каждый раз она задавалась вопросом, почему унаследовала не темные гладкие волосы матери, а неукротимые рыжие локоны отца. Да еще к тому же не мягкие длинные локоны, которые выглядели словно волны, а короткие упрямые кудряшки, постоянно запутывающиеся узлами, распутывать которые щеткой и гребешком она уже почти боялась. Но пока горничная Воиса со всем старанием возилась с ее волосами, Артайнис и бровью не вела, хотя кожа на голове так сильно болела. Теперь у девушки было две причины, чтобы плохо думать об отце: во-первых, невыносимые волосы, а во-вторых, что он отправил ее в такое место, где даже горничные были грубы.

— У вас такие красивые волосы, — болтала Воиса, на что Артайнис презрительно фыркнула.

— Да, и погода во Влахкисе — это вечная весна, — пробормотала она.

Через открытое окно в помещение проникал теплый воздух, а снизу доносился аппетитный запах свежеиспеченного хлеба. Были слышны крики и смех. Во всем городе царило возбуждение, но особенно бурно оно проявлялось здесь, в замке, где все вертелось вокруг предстоящего праздника. Люди, казалось, были воодушевлены событием, все, за исключением Артайнис, которую охватывал ужас при одной только мысли о банкете в открытом для сквозняков праздничном зале крепости Ремис.

Наконец горничная управилась с волосами и принялась одевать Артайнис. Но очень скоро она занервничала, неловко перебирая складки пальцами, дергая ткань, совершенно, очевидно, не представляя, что делать дальше. На своей родине Артайнис точно наказала бы такую нерасторопную служанку, но во Влахкисе она просто должна была смириться с тем, что у людей отсутствует культура. В любом случае культуры явно недоставало, чтобы уложить простой хитон кипасис, единственная особенность которого состояла в опоясывании и расположении драпировки. На ее родине такое одеяние подошло бы разве что для непринужденного вечера в кругу близких друзей. Но здесь оно вызовет удивление даже на банкете у властителя.